— Солдат у него не больше восьмидесяти тысяч, может быть даже меньше. То, что мы сейчас видим, — это люди, сопровождающие войско: женщины, дети, а также мужчины, не способные носить оружие. Это по крайней мере пятьдесят тысяч. У Спартака большой груз на шее. Он вынужден таскать за собой семьи и личные вещи. Ты видишь бездомных людей, а не армию, Муммий.
Муммий отвернулся.
— Ну что ж, нет причины останавливаться здесь. Марк Красс должен знать, что произошло. И чем скорее, тем лучше.
— Мятежники уйдут через день-два. Я бы предложил остаться здесь, пока они не удалятся. Потом соберем разбежавшихся солдат из консульских легионов. Если их отпустить, они исчезнут навсегда. Думаю, Марк Красс захочет увидеть их, в каком бы беспорядке они ни были, — сказал Цезарь.
Остановившись, Муммий посмотрел на своего старшего трибуна.
— А ты умеешь думать. Цезарь. Ты прав. Мы должны собрать остатки легионов и привести их с собой. Иначе гнев нашего командующего будет безграничен.
Пять когорт лежали мертвыми среди руин лагеря. Погибло большинство центурионов. Пятнадцать когорт уцелели. Муммию потребовалось одиннадцать дней, чтобы выследить бежавших и собрать их снова. Это оказалось не так трудно, как боялся Муммий. Их моральное состояние оказалось хуже физического.
Пятнадцать когорт солдат, одетых только в туники и сандалии, повели к Крассу, находящемуся в лагере у Бовиана. Он поймал отряд мятежников, который откололся от основной массы и шел на запад, и перебил шесть тысяч человек. Но сам Спартак теперь направлялся к Венузии, и Красс посчитал нецелесообразным последовать за ним в страну, неблагоприятную для небольшого войска. Сейчас было начало декабря, но так как календарь на сорок дней опережал сезоны, зима еще не наступила.
Командующий молча выслушал Муммия, потом сказал:
— Я не виню тебя, Марк Муммий. Но что я буду делать с пятнадцатью когортами людей, которым нельзя доверять и которые боятся сражаться?
Никто не ответил. Задавая этот вопрос, Красс точно знал, что будет делать. Все присутствующие понимали это, но никто не знал, что именно он задумал.
Кроткий взгляд медленно переходил с одного лица на другое, задержался на Цезаре, потом поплыл дальше.
— Сколько их? — спросил Красс.
— Семь с половиной тысяч. По пятьсот солдат в когорте, — ответил Муммий.
— Я устрою децимацию.
Наступила тишина. Никто не шевельнулся.
— Постройте всю армию завтра с восходом солнца и приготовьте все необходимое. Цезарь, ты — понтифик, ты совершишь богослужение. Это должна быть служба Юпитеру Величайшему или какому-то другому богу?
— Мы должны принести жертву Юпитеру Статору, Марк Красс. Он останавливает бегущих солдат. И богу солнца Индигету. И еще богине войны Беллоне. Жертвой должен быть черный теленок.
— Муммий, твои военные трибуны пусть позаботятся о жребиях. Кроме Цезаря.
После этого командующий отпустил свой штат. Люди молча вышли из командирской палатки. Казнь каждого десятого!
С восходом солнца шесть легионов Красса были построены. Напротив них выставили провинившихся в десять рядов, в каждом по семьсот пятьдесят человек. Муммий лихорадочно старался придумать быстрейший и простейший способ процедуры, поскольку при таком способе казни предстояло поделить людей на декурии. Само собой разумеется, что сам Красс оказывал большую помощь в организации.
Они стояли, одетые только в туники и сандалии, у каждого в правой руке была дубинка, и каждый был пронумерован от 1 до 10. Считавшиеся трусами, они и выглядели трусами, ибо все они дрожали от страха, на каждом лице был написан ужас и пот катился градом, несмотря на утренний холод.
— Бедняги, — сказал Цезарь стоявшему рядом военному трибуну Гаю Попиллию. — Я не знаю, что страшит их больше: мысль о том, что вот сейчас кто-то из них умрет, или мысль о том, что кто-то из девяти должен будет убить его. Это не воины.
— Они слишком молоды, — отозвался Попиллий немного печально.
— Обычно это преимущество, — возразил Цезарь, который сегодня был в тоге понтифика, богатом и красивом одеянии с пурпурными и алыми полосами. — Что человек знает в семнадцать или восемнадцать лет? У них нет ни жен, ни детей, о которых нужно беспокоиться. Юность — буйная пора, ей нужен выход для энергии. Лучше пусть это будет сражение, чем вино, женщины и драки в тавернах.
— Ты суровый человек, — заметил Попиллий.
— Нет. Просто практичный.
Красс был готов начать. Цезарь, покрыв голову складкой тоги, прошел туда, где были разложены ритуальные инструменты. В каждом легионе имелись свой жрец и авгур, и один из военных авгуров уже осмотрел печень черного теленка. Но поскольку казнь была назначена властью проконсула, требовалось присутствие более высокой религиозной власти. Этим объяснялось то обстоятельство, почему Цезарь должен был подтвердить выводы авгура. Объявив громким голосом, что Юпитер Статор, бог солнца Индигет и богиня войны Беллона приняли жертву, он произнес заключительные молитвы. И кивнул Крассу, что он может начинать.
Получив одобрение богов, Красс заговорил. Перед провинившимися была воздвигнута высокая трибуна, на которой стояли Красс и его легаты. Единственным военным трибуном, входившим в эту группу, был Цезарь, совершивший богослужение жрец. Остальные сгрудились вокруг стола в середине пространства между легионами ветеранов и когортами, которые будут подвергнуты децимации. Их обязанностью было распределять жребии.
— Легаты, трибуны, кадеты, центурионы и рядовые солдаты! — крикнул Красс высоким голосом. — Вас собрали сегодня здесь, чтобы вы стали свидетелями наказания, такого редкого и такого жестокого, что много поколений прошло с тех пор, как его применяли последний раз. Эта казнь применяется к солдатам, которые показали себя недостойными быть римскими легионерами, которые покинули поле боя, оставили свои штандарты самым трусливым и непростительным образом! Я приказал казнить каждого десятого из пятнадцати когорт по очень серьезной причине: с тех пор как они были призваны на военную службу в начале этого года, они убегали с каждого поля боя. А теперь, при последнем поражении, они совершили худшее преступление солдата: они бросили свое оружие и доспехи, чтобы враг мог подобрать их и использовать против нас. Никто из них не имеет права жить, но не в моей власти казнить всех. Это прерогатива Сената, и только Сената. Поэтому я воспользуюсь своим правом проконсула и казню каждого десятого. Надеюсь, сделав это, я воодушевлю оставшихся в живых и в будущем они будут сражаться, как сражаются римские солдаты. И еще я покажу вам, моим верным и постоянным последователям, что не потерплю трусости! И пусть все наши боги будут свидетелями: я отомстил за поругание доброго имени и чести римских солдат!
Когда Красс закончил свои разглагольствования, Цезарь напрягся. Если люди шести легионов, собранные, чтобы наблюдать казнь, разразятся приветствиями, это будет означать, что Красс получил согласие своей армии. Но если его речь будет встречена молчанием, тогда проконсула ждет мятежная кампания. Никому и никогда не нравится децимация. Вот почему ни один полководец не применял ее. Был ли Красс, такой проницательный в ростовщичестве и в политике, таким же проницательным в оценке своих солдат — ветеранов Рима?
Шесть легионов искренне возликовали. Наблюдая Красса, Цезарь увидел, как спало его напряжение и он облегченно вздохнул. Значит, даже он не был уверен!
Началась жеребьевка. Семьсот пятьдесят декурий. Это означало, что семьсот пятьдесят человек умрут. Жеребьевка — очень длительная процедура, но Цезарь и Муммий ускорили ее, отлично ее организовав. В огромной корзине лежали семьсот пятьдесят табличек. Семьдесят пять табличек были помечены цифрой I, следующие семьдесят пять — цифрой II и так далее до цифры X. Их бросили в корзину, потом хорошо перемешали. Военный трибун Гай Попиллий отсчитал по семьдесят пять из этих тонких деревянных квадратиков и положил в каждую из десяти корзин поменьше. Потом раздал эти корзины каждому из десяти военных трибунов.
Военный трибун двигался от одного конца своего ряда к другому, останавливаясь перед каждой декурией и вынимая табличку из корзины. Он громко объявлял номер таблички, человек под этим номером выступал вперед, и трибун переходил к следующей декурии.
А за его спиной начиналась казнь. Даже в этом наблюдались порядок и тщательность. Центурионам из шести легионов Красса, которые не знали никого из виновных, было приказано наблюдать за экзекуцией. Немногие из центурионов, которые принадлежали к пятнадцати когортам, выжили, но те, которые остались, не были освобождены от наказания. Поэтому у них были одинаковые шансы с рядовыми. Умереть предстояло тому, кому доставался роковой жребий. Девять остальных из той же декурии должны были до смерти забить обреченного своими дубинками. При этом никто не избегал страданий, будь то человек, который умирал, или те девять, которые оставались жить.
Центурионы-наблюдатели знали, как это нужно делать, и говорили приговоренному:
— Встань на колени и не старайся отклоняться. — Крайнему слева: — Бей его по голове так, чтобы сразу убить. — Следующему: — Бей, пока не убьешь, — и так далее, всем девяти.
Их заставляли бить по черепу беззащитного коленопреклоненного человека. Это был самый милосердный вид наказания. По крайней мере, это не была бездумная толпа, яростно лупившая по всему телу жертвы. Поскольку никто из этих людей, по сути, не был убийцей, не каждый удар оказывался смертельным, а некоторые вообще промахивались. Но центурионы рявкали, рявкали, рявкали, требовали бить сильнее и точнее. И по мере того как процесс двигался по ряду декурии, удары становились все точнее и быстрее. Таков результат повторения, соединенного с покорностью неотвратимости.
Через четырнадцать часов казнь была завершена. Последнего человека казнили в темноте, при свете факелов. Красс отпустил свою уставшую армию, вынужденную стоять, пока не умрет последний приговоренный. Семьсот пятьдесят трупов распределили на тридцать костров и сожгли. Вместо того чтобы послать их прах родственникам, пепел был выброшен в отхожие траншеи лагеря. Их завещания тоже не будут выполнены. Их деньги и имущество пойдут в казну в уплату за оружие, шлемы, щиты, кольчуги и другие принадлежности легионера, которые они кинули на поле боя.