Они немного прошли молча, улыбаясь, но думая при этом каждый о своем.
— Ну, и каково это — быть всадником, у которого больше нет своего специального места в театре? — поинтересовался Сулла.
— Я не жалуюсь, — беспечно ответил Помпей. — Я никогда не хожу в театр.
— О-о. Тогда где же ты сегодня был?
— Ходил на Заднюю улицу. Просто прогуляться, знаешь. Рим меня удручает. Не люблю я его.
— Ты здесь один?
— Более-менее. Жену оставил в Пицене, — поморщился Помпей.
— Не твоего вкуса, Магн?
— Сойдет, пока не подвернется что-нибудь получше. Обожает меня! Просто недостаточно хороша для меня, вот и все.
— Ну, ну! Она же из семьи эдила.
— А я — из консульской семьи. Такой же должна быть и моя жена.
— Так разведись с ней и найди себе консульскую жену.
— Ненавижу пустые светские разговоры с женщинами или их отцами.
Именно в этот момент Суллу и осенило. Он встал, как вкопанный, посреди дороги, ведущей от Велабра к Тусканской улице, как раз у подошвы Палатина.
— Боги! — ахнул он. — Боги!
Помпей тоже остановился.
— Да? — вежливо поинтересовался он.
— Дорогой мой маленький всадничек, у меня появилась блестящая идея!
— Замечательно.
— Оставь эти банальности! Я думаю!
Помпей послушно молчал, пока Сулла шевелил губами беззубого рта, похожими на мантию плавающей медузы. Вдруг Сулла схватил Помпея за руку.
— Магн, приходи ко мне завтра утром, в третьем часу, — сказал он, радостно подпрыгнул и побежал прочь.
Помпей остался на месте, хмуря лоб. Затем он зашагал, но не к Палатину, а к Форуму. Дом его находился в Каринах, самом богатом районе у Эсквилинского холма.
Сулла спешил домой, словно преследуемый фуриями. Его ждало дело, которое он сделает с радостью!
— Хрисогон, Хрисогон! — гаркнул он с порога, сбросив тогу на пол.
Появился управляющий, взволнованный — состояние, в котором он часто пребывал последнее время, как мог бы заметить Сулла. Но он этого не замечал.
— Хрисогон, возьми письмо и беги в дом Глабриона. Я хочу, чтобы ко мне немедленно пришла Эмилия Скавра.
— Луций Корнелий, ты вернулся домой без ликторов!
— Я их отпустил еще до начала пьесы. Иногда они надоедают, — нетерпеливо объяснил Сулла. — Теперь ступай и приведи мне падчерицу!
— Эмилию? Для чего она тебе? — спросила Далматика, входя в комнату.
— Потом узнаешь, — усмехнулся Сулла.
Жена смотрела на него с любопытством.
— Ты знаешь, Луций Корнелий, со времени твоей последней беседы с Аврелией и ее делегацией ты изменился.
— Каким образом?
На это она не могла ответить. Вероятно, потому, что не хотела провоцировать его неудовольствие. Наконец она выговорила:
— Думаю, изменилось твое настроение.
— В лучшую или худшую сторону, Далматика?
— В лучшую. Ты счастлив.
— Да, я счастлив, — весело подтвердил он. — Я не знал, что меня ждет впереди, но она мне подсказала. Боже, как я буду проводить время после отставки!
— Сегодняшний актер, Метробий. Он — твой друг.
Что-то во взгляде Далматики остановило Суллу. Его беззаботное настроение мгновенно исчезло, и образ Юлиллы с клинком в животе вдруг встал перед его мысленным взором. Еще одна жена, которая ни за что не согласится делить его с кем-либо! Как она прознала? Что она подозревает? Неужели они это чуют?
— Я знавал Метробия еще мальчиком, — сказал он отрывисто, тоном, не располагающим к дальнейшим вопросам.
— Тогда почему ты сделал вид, что с ним незнаком, пока он не спустился со сцены? — спросила она, хмурясь.
— На нем была маска до самого конца пьесы! — огрызнулся он. — Прошло очень много лет. Я не был уверен.
Роковая ошибка! Она заставила его защищаться, а это ему не нравилось.
— Да, конечно, — медленно произнесла она. — Да, конечно.
— Уйди, Далматика, пожалуйста! Я и так уже потратил слишком много времени с тех пор, как начались эти игры. Меня ждет работа.
Она повернулась, чтобы уйти, на вид успокоенная.
— Подожди! — крикнул он ей в спину.
— Да?
— Ты мне будешь нужна, когда придет твоя дочь, так что будь дома и не делай так, чтобы тебя было не найти.
«Какой он странный последнее время! — думала Далматика, шагая по просторному атрию к саду перистиля, в свои комнаты. — То раздраженный, то счастливый, настроение какое-то неустойчивое. Сейчас он один — и вдруг совсем другой. Словно принял какое-то решение, но не может осуществить его сразу. Это он-то, который презирает промедление! И этот красивый актер… Какое место занимал он в жизни Суллы?» Актер имел большое значение, хотя какое именно, Далматика не знала. Если бы имелось хоть какое-то внешнее сходство, она могла бы заключить, что Метробий — сын Суллы. Таковы были эмоции, которые она ощущала в муже. Она достаточно хорошо его знала.
Об этом и размышляла Далматика, когда Хрисогон явился сообщить ей, что Эмилия Скавра пришла. Далматика забыла даже подумать о том, зачем Сулла позвал ее дочь.
Эмилия Скавра была на четвертом месяце беременности. Прекрасная кожа, ясные глаза — некоторым женщинам удается сохранить хорошую внешность — и никаких приступов тошноты! Немного жаль, что она похожа на отца — небольшого роста, коренастая. Но спасало ее то, что лицом она напоминала мать, а от отца ей достались красивые ярко-зеленые глаза.
Эмилия не отличалась сообразительностью. Ей никогда не удавалось примириться с тем, что ее мать вышла замуж за Суллу, который ей не нравился и внушал страх. В первые годы редкие встречи Эмилии Скавры с отчимом показали ей, что он довольно привлекателен, — это позволяло ей понять чувства матери к нему. Но после того как болезнь так изменила его к худшему, она не могла взять в толк, почему чувства Далматики к Сулле остались прежними. Как вообще женщина может любить такого безобразного, ужасного старика? Эмилия, конечно, помнила своего отца. Он тоже был старый и некрасивый. Но не до такой степени, как Сулла, гнивший изнутри. Впрочем, у Эмилии не хватало ума, чтобы облечь свои чувства в слова.
А теперь ее призвали к нему, и в такой спешке, что она едва успела оставить записку для Глабриона. Отчим приветствовал ее, похлопав по руке и заботливо посадив в удобное кресло, — это заставило ее сжать зубы и в страхе приготовиться к дальнейшему. Чего он хочет? Сулла был в веселом настроении и так же полон дурных намерений, как она полна ребенком.
Когда вошла мать, в точности повторилась процедура с похлопыванием по руке и заботливым усаживанием. Молодой женщине показалось, что Сулла просто тянет время, чтобы привести их в надлежащее настроение. Вызвать у них предчувствия, чтобы все, что он намерен был сделать, доставило ему больше радости. Ибо это немаловажно.
— Как чувствует себя маленький Глабрион? — достаточно вежливо спросил Сулла свою падчерицу.
— Очень хорошо, Луций Корнелий.
— И когда же наступит сие знаменательное событие?
— К концу года, Луций Корнелий.
— Хм! Ужасно! Еще так долго!
— Да, Луций Корнелий, еще долго.
Он сел, забарабанил пальцами по цельной дубовой спинке своего кресла, губы сложены в трубочку, взгляд устремлен вдаль. Затем взгляд, которого она так боялась, остановился на ней. Эмилия Скавра вся затрепетала.
— Ты счастлива с Глабрионом? — вдруг спросил Сулла.
Она вскочила.
— Да, Луций Корнелий.
— Правду, девочка! Я хочу правду!
— Я счастлива, Луций Корнелий, я действительно счастлива!
— Ты выбрала бы кого-то другого, будь твоя воля?
Она вдруг покраснела, опустила глаза.
— Мне никто другой не нравился, Луций Корнелий, если ты это имеешь в виду. Маний Ацилий мне приятен.
— Все еще приятен?
— Да, да! — в отчаянии воскликнула она. — Почему ты продолжаешь спрашивать? Я счастлива! Я счастлива!
— Жаль, — сказал Луций Корнелий Сулла.
Далматика выпрямилась в кресле.
— Муж, что все это значит? — строго заговорила она. — К чему все эти вопросы?
— Я хочу сказать, жена, что мне не нравится союз твоей дочери и Мания Ацилия Глабриона. Он считает безопасным для себя критиковать меня, потому что он член моей семьи, — гневно объяснил Сулла. — Поэтому я не могу позволить ему оставаться членом моей семьи. Я развожу его с твоей дочерью. Немедленно.
Обе женщины ахнули. На глазах Эмилии Скавры выступили слезы.
— Луций Корнелий, я жду ребенка от него! Я не могу с ним развестись!
— Ты знаешь, что можешь, — спокойно сказал диктатор. — Ты сможешь сделать все, что я тебе скажу. И я говорю тебе, что ты разведешься с Глабрионом немедленно.
Он хлопнул в ладоши. Появился секретарь по имени Флоскул с документом в руке. Сулла взял документ, кивком отпустил секретаря.
— Подойди сюда, девочка. Подпиши это.
Эмилия Скавра опять вскочила:
— Нет!
Далматика тоже встала.
— Сулла, ты несправедлив! — сказала она решительно. — Моя дочь не хочет разводиться с мужем.
И тут проявился монстр.
— Мне наплевать, чего хочет твоя дочь. Иди сюда, девочка! И подпиши.
— Нет! Я не подпишу, не подпишу!
Он покинул свое кресло так быстро, что женщины даже не успели заметить этого. Пальцы его правой руки клещами обхватили ее губы и буквально вздернули ее на ноги. Эмилия закричала от боли и заплакала навзрыд.
— Остановись, остановись! — кричала Далматика, стараясь оторвать его от дочери. — Пожалуйста, я прошу тебя! Отпусти ее! Она же беременна! Ты не можешь причинять ей боль!
Но пальцы сжимались сильнее и сильнее.
— Подпиши, — повторил он.
Эмилия не могла ответить, и ее мать тоже не в силах была проронить ни слова.
— Подпиши, — проговорил мягко Сулла. — Подпиши, или я убью тебя, девочка, убью без сожаления, как убивал легатов Карбона. Какое мне дело до того, что ты набита глабрионовым отродьем? Для меня было бы лучше, если бы ты его потеряла! Подпиши развод, Эмилия, или я отрежу твои груди и вырву из тебя матку!
Она подписала, продолжая кричать. Сулла отбросил ее от себя с презрением.