— И каково ее приданое?
— Огромное! Двести талантов.
— Очередь претендентов должна была обогнуть квартал вокруг ее дома и состоять сплошь из очень симпатичных парней. Я начинаю уважать Теренцию, если она устояла против самых опытных охотников за приданым, — заметил Сулла.
— Теренция безобразна, — пояснил Варрон. — Она вечно в дурном настроении. Сварливая и скупая мегера. Ей двадцать один год, и она до сих пор оставалась одна. Я знаю, предполагается, что девушки должны подчиняться pater families и выходить замуж за того, кого им выберут. Но нет такого мужчины — ни в мире живых, ни в царстве Гадеса! — который мог бы приказать Теренции сделать то, чего она не хочет.
— А бедный Варрон Лукулл такой хороший человек, — заметил Сулла, которого все это забавляло.
— Вот именно!
— Значит, Теренция встретилась с Цицероном?
— Встретилась и согласилась выйти за него замуж.
— Счастливчик Цицерон! Любимчик Фортуны. Ее деньги очень пригодятся ему.
— Это ты так думаешь, — возразил Варрон. — Она сама составила брачный контракт и оставила за собой полный контроль над своим состоянием, хотя согласилась выделить приданое своим будущим дочерям и финансировать карьеры своих будущих сыновей. Но что касается Цицерона, это не тот человек, который может справиться с Теренцией.
— А что он сейчас за человек, Варрон?
— Довольно приятный. Мягкий, мне кажется. Но тщеславный. Чрезвычайно высокого мнения о своем интеллекте и убежден, что равных ему нет. Явный карьерист… Ненавидит, когда ему напоминают о том, что Гай Марий — его дальний родственник! Если бы Теренция была одной из тех крайне посредственных дочерей наших плутократов, не думаю, что он даже взглянул бы на нее. Но ее мать была патрицианкой, она была замужем за Квинтом Фабием Максимом, а это означает, что весталка Фабия — ее сводная сестра. Поэтому Теренция оказалась достаточно хороша для него. Если ты понимаешь, что я имею в виду. — Варрон сделал гримасу. — Цицерон — Икар, Луций Корнелий. Он намерен взлететь высоко, к солнцу. Опасное занятие, если ты — «новый человек» без единого сестерция.
— Каким бы ни был воздух Арпина, кажется, что именно там появляются подобные люди, — отозвался Сулла. — Для Рима очень хорошо, что этот «новый человек» — не военный.
— Я слышал прямо противоположное мнение.
— О, я знаю об этом! Когда Цицерон был моим контуберналом, он работал секретарем. При виде меча он становился мертвенно-бледным. Но лучшего секретаря у меня не было! Когда свадьба?
— Не раньше, чем Варрон Лукулл и его брат отпразднуют ludi Romani в сентябре, — засмеялся Варрон. — Они ни о чем другом не могут думать. Они планируют устроить такие Игры, которых Рим не видел уже лет сто!
— Жаль, меня в это время не будет в Риме, — сказал Сулла, по которому не видно было, чтобы он сожалел об этом.
Наступило молчание, которым Варрон воспользовался, прежде чем Сулла успел найти другой предмет разговора.
— Луций Корнелий, не знаю, слышал ли ты о том, что Гней Помпей Магн скоро появится в Риме? — спросил Варрон как бы между прочим. — Он хочет увидеться с тобой, но понимает, как ты занят.
— Я всегда найду время, чтобы увидеться с Магном! — воскликнул радостно Сулла и пристально посмотрел на Варрона. — Все еще бегаешь за ним с палочкой и дощечкой, чтобы записывать каждый его пук, а, Варрон?
Варрон густо покраснел. Когда имеешь дело с Суллой, никогда не знаешь, как он поймет даже самые невинные вещи. Например, может быть, диктатор полагает, что Варрону лучше записывать подвиги (или, если на то пошло, пуки) самого Луция Корнелия Суллы? Поэтому Варрон просто ответил:
— Я делаю записи время от времени. Это началось случайно. Мы были вместе во время войны, и на меня произвел впечатление энтузиазм Помпея. Он говорил, что я должен писать историю, а не изучать естествознание. И я это делаю. Однако я вовсе не биограф Помпея!
— Очень хороший ответ!
Покинув дом диктатора на Палатине, Варрон остановился, чтобы вытереть пот с лица. Он постоянно слышал о том, что в Сулле сочетаются лев и лиса. Но лично Варрон находил, что самый страшный зверь в Сулле — обычная кошка.
Однако Варрон справился с задачей. Когда Помпей прибыл в Рим вместе с женой и остановился в доме своей семьи в Каринах, у Эсквилинского холма, Варрон мог ему передать, что Сулла будет рад увидеть Помпея и назначит ему время, чтобы поболтать. Так сказал сам Сулла. Однако диктатор говорил неискренне, и Варрон знал это. Болтовня с Суллой могла превратиться в прогулку по канату над ямой, полной горящих углей.
Ах эта самоуверенность и тщеславие юности! Помпей, на двадцать седьмом году жизни, полетел увидеть Суллу, ничего плохого для себя не предвидя.
— Ну, и как живется женатому человеку? — ласково осведомился диктатор.
Помпей просиял:
— Замечательно! Потрясающе! Какую жену ты мне нашел, Луций Корнелий! Красивую, образованную, нежную. Она беременна. Должна уже в этом году родить мне сына.
— Сына? А ты уверен, что это будет сын, Магн?
— Абсолютно.
Сулла хихикнул:
— Ну что ж, ты — любимец Фортуны, Магн, так что, полагаю, это будет сын. Гней-младший. Мясник, Крошка Мясничок и Младенец Мясничонок.
— Мне нравится! — воскликнул Помпей, нисколько не обидевшись.
— Ты устанавливаешь традицию, — серьезно сказал Сулла.
— Конечно! Три поколения!
Помпей откинулся на спинку стула, довольный. Но, видя, что Сулла за ним наблюдает, он погасил блеск своих больших голубых глаз, стал серьезным, принялся о чем-то думать. Сулла молча ждал, когда его мысль выйдет наружу.
— Луций Корнелий…
— Да?
— Этот проведенный тобой закон, по которому, если Сенат не сможет найти в своих рядах необходимого военачальника, он может поискать его в других…
— Специальное назначение? Ты это имеешь в виду?
— Именно.
— А что такое?
— Ко мне это можно применить?
— Возможно.
— Но только если никто в Сенате не выразит желания занять эту должность.
— Не совсем так, Магн. В законе говорится: если ни один способный и опытный военачальник из состава Сената не выразит желания.
— И кто это решает?
— Сенат.
Опять молчание. Потом Помпей заговорил с деланым равнодушием:
— Было бы хорошо иметь много клиентов в Сенате.
— Это всегда хорошо, Магн.
И тут Помпей решил сменить тему:
— Кто станет консулом на следующий год?
— Катул. Хотя я еще не решил, каким консулом: старшим или младшим. Год назад определить это было просто. А теперь я не уверен.
— Катул, как и Метелл Пий, — твой сторонник.
— Может быть. Но он, к сожалению, молод и не такой мудрый.
— Ты думаешь, Метелл Пий сможет побить Сертория?
— Сразу, наверное, нет, — улыбаясь, ответил Сулла. — Но не надо недооценивать моего Поросенка, Магн. Ему необходимо время, чтобы собраться. Но, взявшись за дело, он делает его хорошо.
— Фи! Он — старая баба! — презрительно фыркнул Помпей.
— В свое время я знал несколько блестящих старых баб, Магн.
— А кто еще будет консулом?
— Лепид.
— Лепид? — ахнул Помпей.
— Ты не одобряешь?
— Я не сказал, что не одобряю, Луций Корнелий. Фактически я — за. Я просто не думал, что ты можешь склониться к его кандидатуре. Он не был достаточно послушным.
— Ты так считаешь? Ты считаешь, что я доверяю серьезные дела только тем, кто готов мыть мне задницу?
Следует отдать Помпею должное, страх ему был незнаком. Поэтому, к тайному удовольствию Суллы, Помпей продолжал:
— Это не так. Но ты определенно не поручал серьезных дел людям, которые, как Лепид, открыто не одобряли тебя.
— А почему я должен это делать? — притворился удивленным Сулла. — Я не такой дурак, чтобы поручать серьезные дела тем, кто может тайно навредить мне!
— Тогда почему Лепид?
— К тому времени как он вступит в должность, срок моей диктатуры закончится. А Лепид, — нарочно подчеркнул Сулла, — метит высоко. И я подумал, что лучше сделать его консулом, пока я еще жив.
— Он хороший человек.
— Потому что он открыто мне возражает? Или несмотря на это?
Но сказать больше, чем «он хороший человек», Помпей был не готов. Если говорить совсем честно, хотя Помпей и находил назначение Лепида не в характере Суллы, это его не очень интересовало. Гораздо больше его волновал вопрос о специальных назначениях. Когда Помпей услышал об этом, он стал соображать, что полезного может дать ему подобный закон. Но в планы Помпея в тот момент не входило спрашивать об этом Суллу. Теперь же, спустя два года, он посчитал целесообразным навести справки. Диктатор прав, конечно. Члену Сената достаточно трудно понять его цели, так что уж говорить о человеке, который сенатором не был.
Покинув дом Суллы, Помпей шел домой в глубокой задумчивости. Прежде всего он должен будет организовать свою фракцию в Сенате. А после этого ему придется создать небольшую группу людей, готовых — за деньги, конечно, — активно и постоянно интриговать в его пользу и даже, может быть, тайно жульничать. Только — с чего начать?
На лестнице Кольчужников Помпей остановился, повернулся и стал быстро, через ступеньку, подниматься вверх, чтобы выйти на кливус Победы (немалая ловкость для человека в тоге!). Филипп! Он начнет с Филиппа.
Луций Марций Филипп прошел длинный путь с того дня, когда он явился на приморскую виллу Гая Мария, чтобы сообщить этому грозному человеку, что его, Филиппа, выбрали плебейским трибуном, и спросить, что он может сделать для Гая Мария — за приличную цену, конечно. Сколько раз Филипп мысленно вывертывал свою тогу наизнанку и обратно, знал в точности только он сам. Что знали определенно другие люди, так это то, что ему всегда удавалось выжить и даже улучшить свою репутацию. В то время, когда Помпей прибежал к нему со своей идеей, он был уже и экс-консулом, и экс-цензором, к тому же Филипп являлся одним из старейших сенаторов. Многие презирали его, некоторым он и в самом деле нравился, но тем не менее каким-то образом ему удалось убедить большую часть своего окружения в том, что он представляет собою человека видного, имеющего большое политическое влияние.