Екатерина злословия и острословия по адресу коронованных особ не поощряла. О судьбе Короля и Королевы в ее кругу говорить не дозволялось вообще. В других же домах Императрица «свободе мнений» не препятствовала. Ее куда больше, чем история Бурбонов, занимала история дома Романовых, и в первую очередь – проблема престолонаследия. Шли годы, но от своей заветной идеи – отрешить Павла от видов на престол – она не отказывалась. До самой смерти она вела себя так, как будто Павла не существовало вообще. Ну жил там где-то в Гатчине несмышленый младенец, какой с него спрос. Ни один вопрос государственной важности с ним не обсуждала и ни к каким делам государственным не допускала. Пусть там марширует со своими гвардейцами, и того с него довольно!
Польский князь Адам Ежи Чарторыйский.
Художник Я. П. Норблин. 1829
Самолично Екатерина II решала и вопрос о женитьбе своих внуков Александра и Константина. Мать и отец к этому делу никак причастны не были. Для Александра Императрица подобрала «пристойную» партию в Германии, в доме Баденском. Ей приглянулась тринадцатилетняя принцесса Луиза (Луиза-Мария-Августа, 1779–1826), которая в октябре 1792 года в сопровождении небольшой свиты и своей младшей сестры прибыла из Карлсруэ в Петербург. Жениху в тот момент едва минуло пятнадцать лет, но всемогущая бабушка не считала столь юный возраст препятствием для брака. Принцесса всем при дворе понравилась, но больше всех Императрице. Когда они стояли рядом, Александр и Луиза, то Екатерине казалось, что перед нею Амур и Психея.
Отца и мать познакомили с будущей невестой сына через три дня по прибытии Луизы в Петербург. Павел был отменно любезен, а Мария Федоровна осыпала принцессу ласковыми словами, вела себя с ней как с дочерью. Однако Елизавета дочерью не стала, и Мария Федоровна в том совсем не виновата.
В мае 1793 года «Психея» перешла в православие и стала Великой княжной Елизаветой Алексеевной. В сентябре 1793 года справили пышную свадьбу. Венчание состоялось в церкви Зимнего дворца. Графиня В. Н. Головина так его описала в своих «Записках». «После свершения обряда венчания Великий князь и княгиня спустились, держась за руки. Великий князь Александр преклонил колено перед Императрицей, чтобы поблагодарить ее, но она подняла его, обняла и поцеловала со слезами. Такую же нежность Государыня выказала и по отношению к Елизавете. Потом они подошли к Великому князю-отцу и Великой княгине-матери и поцеловали их… Великий князь Павел был глубоко растроган, что очень удивило всех».
Удивление было вполне обоснованным: до последнего момента было неясно, будут ли присутствовать на брачной церемонии родители жениха. Павел Петрович был возмущен и оскорблен до глубины души тем пренебрежением, которым его удостоили: все переговоры о браке велись за его спиной, и он только отрывками и от случайных лиц узнавал подробности предстоящих событий. Он уехал в Гатчину и не собирался возвращаться в Петербург. Мария Федоровна была в отчаянии. Она продолжала придерживаться старой тактики: отступать, уступать и даже переступать через собственное достоинство, лишь бы не вызывать гнева той, которая может сделать с ними все, что пожелает. На помощь была привлечена Екатерина Нелидова, и только тогда удалось уговорить Павла переменить решение. Железная логика Екатерины Ивановны была неотразима. Цесаревич присутствовал на свадьбе и вел себя безукоризненно.
Павел Петрович и далее сохранял трогательное и внимательное отношение к Елизавете, хотя она приходилась племянницей его первой жене Наталье Алексеевне. Граф Ф. Г. Головкин (1766–1823) – камер-юнкер при дворе Екатерины, которого одно время прочили даже на роль «фаворита», был посвящен во многие закулисные истории, а потом написал книгу «Двор и Царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты». Ничего существенного в своем труде он потомкам не поведал; в основном это пересказ придворных слухов и сплетен, известных со слов и других современников.
По поводу отношения свекра к невестке Головкин написал: «Император Павел I, под предлогом, что она ему напоминает его первую жену, питал к ней (Елизавете. – А. Б.) более чем отеческие чувства и в минуты досады на сына высказывал ему слишком ясно, что он недостоин столь совершенной жены». То, что подобные мысли Павел Петрович высказывал и такие чувства демонстрировал – правда, но не вся. Это отношение со временем принципиально изменилось, и отнюдь не по причине «необузданности» характера Самодержца.
Павел Петрович ничего не забывал, но умел прощать. Он ни в чем предосудительном не подозревал Луизу-Елизавету. Маленькая девочка, такая одинокая и беспомощная, вызывала сочувствие, и рыцарской натуре Павла хотелось ее охранять и защищать от всех напастей. Ореол романтического рыцарства, характеризующий отношение Павла к Елизавете, через несколько лет улетучился без следа. Павел увидел в ней скрытную и порочную особу, ну почти ту же картину, которую когда-то явила недоброй памяти первая жена – Наталья Алексеевна…
Итак, волею Императрицы брак, скроенный по ее замыслу, состоялся, однако семьи не возникло. Здесь Екатерину ждал грандиозный и полный провал, хотя она рассчитывала совершенно на иное. В августе 1792 года, имея в виду грядущую женитьбу внука Александра, Екатерина писала Гримму: «Всему есть время, по словам Соломона. Сперва мой Александр женитcя, а там, со временем, и будет коронован со всевозможными церемониями, торжествами и народными празднествами. О, как он сам будет счастлив, и как с ним будут счастливы другие!»
Императрица женила юного Александра на Елизавете, которой еще не исполнилось и пятнадцати лет, потому что «так было надо», поскольку это отвечало ее видам, тешило ее тщеславие. Брак Александра являлся важнейшим элементом ее замысла по отстранению Павла от престолонаследия. Александр должен быть вполне самостоятельным, иметь семью и детей, и тогда наступит тот час, когда Екатерина публично, Манифестом, оповестит Россию и мир, о том, что ее старший внук примет бразды правления в империи. Но с самого начала все пошло не по задуманному.
Екатерина женила почти детей! Уместно напомнить, что речь идет о XVIII веке, когда никакой «акселерации» не существовало в помине, а сами новобрачные еще были несовершеннолетними. Императрица самоуверенно полагала, что может повелевать не только судьбами и жизнями людей, но и их чувствами. Эта мания величия дорого обошлась Александру и Елизавете, стоила многих переживаний Павлу Петровичу и Марии Федоровне.
В день приезда баденского семейства в Петербург 31 октября 1792 года Императрица писала своему конфиденту Гримму: «Сегодня вечером ждем двух Баденских принцесс, одну 13-ти, другую 11-летнюю. Вы, конечно, знаете, что у нас не женят так рано, и это сделано про запас для будущего, а покамест они привыкнут к нам и познакомятся с нашими обычаями. Наш же малый (Александр. – А. Б.) об этом не помышляет, обретясь в невинности сердечной, а я поступаю с ним по-дьявольски, потому что ввожу его во искушение».
Циничное игривое признание не являлось только словесным оборотом, «шуткой во французском вкусе», которые Екатерина так любила и которыми пересыпаны ее письма Вольтеру и Гримму. Она искушала юные натуры сознательно, беззастенчиво играла судьбами и жизнями даже близких людей; это было своего рода человеческое жертвоприношение на языческий алтарь, имя которому – «Екатерина Великая».
Императрица Екатерина II.
Гравюра Ш. Э.П. Мотта по картине А. Греведона. XIX в.
Исходя из личного опыта, она должна была прекрасно понимать, что династические браки, «равноправные брачные союзы», сплошь и рядом разрушают счастье и жизнь тех, кто стал заложником своего высокого происхождения. Екатерина сама была выдана замуж в шестнадцать лет за семнадцатилетнего Великого князя Петра Федоровича, которого не знала и которого не только не полюбила, но возненавидела. Потом она писала о себе, что была в то время «наивна и глупа». Тогда почему же ее еще более юный внук был способен стать мужем и отцом семейства притом что он жениться не хотел, о женитьбе не помышлял, а свою «суженую» первоначально воспринял как девочку-чужестранку? Ответа нет. Императрица его нам не оставила.
Известно только, что мать Александра Великая княгиня Мария Федоровна умоляла Екатерину повременить с браком, уверяла, что в столь юном возрасте брак не может стать счастливым. Императрица и слышать не хотела ничего, что не соответствовало ее мнению. В конечном итоге, увы!.. Мария Федоровна оказалась пророчицей…
После свадьбы юные Александр и Елизавета вели себя так же, как и до свадьбы. Гуляли вместе, музицировали, вели беседы в узком дружеском кругу. И все. Не складывалось ни душевной, ни физической близости. Свадьба состоялась 28 сентября 1793 года, и уже с конца зимы 1793–1794 годов многие при дворе начали пристально вглядываться в облик юной Великой княгини Елизаветы Алексеевны, надеясь отыскать хоть малейшие признаки изменений в очертании девичьего стана, свидетельствующие о грядущем материнстве. Но ничего не происходило. К лету 1794 года стало очевидным, что Елизавета в обозримом будущем матерью становиться не собирается. Екатерина была раздосадована, поскольку рассчитывала на иной ход событий.
И тут вдруг у юной княгини появляется не скрывающий на публике своих чувств пылкий поклонник, и некоторые влиятельные придворные начинают ему усиленно содействовать. Этим «Ромео» оказался… Платон Зубов! Сразу же возникли разговоры, что «страсть» фаворита Императрицы была, так сказать, санкционирована Екатериной, без соизволения которой «Платоша» и пальцем шевельнуть не мог. Екатерина любила Зубова и остро переживала приступы его «невнимательности». Она ревновала его даже к своим горничным! Любой девушке или даме, на которую «Платоша» смотрел более мгновения, грозила участь «вылететь со свистом» из придворного круга, что называется, без выходного пособия. А тут почему-то Екатерина многие месяцы ничего не замечала…
«Штурм крепости» не удался. Елизавета была в ужасе от домогательств графа, в ужасе был и Александр. Вся эта любовная интермедия разом прекратилась по воле Императрицы. Так и осталось неясным, почему до конца 1794 года Екатерина не пресекала многомесячных ухаживаний фаворита. Предположить, что она «была не в курсе», совершенно невозможно.