[45].
Существует одно свидетельство, косвенно подтверждающее если и не прямое участие Анны Лопухиной-Гагариной в заговоре, то определенно – ее осведомленность о его наличии. Оно принадлежит принцу Евгению Вюртембергскому (1788–1858) – племяннику Императрицы Марии Федоровны. По приглашению Императора Павла тринадцатилетний принц Евгений 6 февраля 1801 года прибыл в Петербург, где Павел Петрович оказал ему самые сердечные знаки внимания. Пошли даже разговоры о том, что Павел Петрович хочет «усыновить» Евгения, а остальных членов семьи «заточить в темницу». О природе подобных слухов речь пойдет отдельно, пока же следует только констатировать, что в последние дни царствования Павла I Евгений оказался в эпицентре событий.
В шестнадцать лет, в 1804 году, Евгений Вюртембергской написал воспоминания на французском языке, в переводе звучащие следующим образом: «Правдивый рассказ о моих приключениях в 1801 году, написанный в 1804 году и представленный господину д’Оржелету, моему учителю французского языка в Эрлангере, Евгением, принцем Вюртембергским».
Принц повествует, что 7 февраля его принял Император и расточал любезности. Но это в данном случае не самое главное. Наиболее интересное случилось в последующие дни. Нанося необходимые визиты, Евгений в одном из домов познакомился «с очень красивой особой, про которую утверждали, что ей покровительствует Император». Нет сомнения, что имелась в виду именно Анна Лопухина-Гагарина.
В последующие дни события начали принимать необычный и для юного принца прямо загадочный характер. На одном из придворных приемов упомянутая красавица попросила Евгения сесть рядом и завела разговор, который совершенно не укладывался в обычное русло светской беседы. Она предложила ему не просто «дружбу», но именно защиту, и при этом произнесла мрачно-таинственные слова: «Мы живем в такое тяжелое время, когда самые блестящие надежды бывают обманчивы и самые ревностные наши покровители становятся опасны».
Что под этим имелось в виду, не совсем понятно. Ясно только одно: единственным покровителем и Анны Гагариной, и принца Вюртембергского в тот момент являлся Император Павел. Подобное предсказание принцу показалось непонятным, необъяснимым. На этом роковая красавица не успокоилась.
В один из дней в придворной церкви она затеяла разговор совершенно неуместный. Она напомнила Евгению судьбу английских принцев, «которых Ричард III велел бросить в подвалы Тауэра», и с жаром начала расхваливать Великого князя Александра, на которого призывала смотреть как на спасителя. Беседа завершилась многозначительной фразой: «Если когда-либо Вам понадобиться приют, то Вы найдете его у меня».
Все это выглядело как-то странно. Евгений не был посвящен в атмосферу придворной жизни, где многие знали и желали погибели Императору Павлу. Однако он чувствовал, что «вокруг нарастает напряжение и общее беспокойство». Встречи с русской покровительницей у принца на том не закончились.
За день до убийства, 10 марта 1801 года, в Михайловском замке давался концерт, на котором они опять встретились, при этом таинственная дама, «на глазах которой блестели слезы», успела шепнуть юноше, чтобы он после ужина пришел к ней на встречу, определив и место. Встреча в описании принца выглядела следующим образом: «Я нашел мою молодую приятельницу при выходе из столовой в одном из скудно освещенных коридоров… Она крепко схватила меня за руки, поцеловав в лоб, а затем довольно пылко заключила меня в объятия и воскликнула: “О Вас позаботятся, Господь не оставит нас, не забывайте меня”. Это были последние слова, больше я ее никогда не видел».
Думается, что принцу Евгению не было надобности сочинять подобную историю. Он готовил свои заметки не для печати – они были опубликованы только после его смерти. Из них следует, что Лопухина-Гагарина была осведомлена о готовящемся злодеянии и имела некоторое соглашение с руководителями заговора, очевидно, с самым главным из них – графом Паленом.
Павел Петрович, как истинный рыцарь, вознес избранницу сердца на пьедестал, но он в ней, как, впрочем, в целом ряде других лиц, ошибся. Не было там ни простоты, ни искренности. Выше всякой меры осыпанная вместе с родственниками дарами и знаками внимания со стороны Самодержца, которые она принимала с упоением, княгиня Гагарина, вольно или невольно, но оказалась в числе сочувствующих заговорщикам, думая только о себе и своем благополучии. Судьба «верного рыцаря» ее совершенно не интересовала.
Павел I обманулся в нравственном совершенстве своей последней любви: вместо невинной, сентиментальной и романтической девицы Лопухина-Гагарина оказалась мелкой и лицемерной особой, при этом почему-то полагая, что, соучаствуя в страшном грехопадении – цареубийстве, она может рассчитывать на милость Господа. Анна бежала из Михайловского замка 12 марта 1801 года с первыми лучами солнца и не была ни на панихидах, ни на похоронах.
Она предала любовь, она все предала, чем наградила ее судьба, но ничего не получила взамен. Она вырвалась за границу, не имея никого и ничего. Муж был к ней равнодушен, родственники смотрели на нее как на изгоя, а единственная дочь Александра Павловна Гагарина скончалась в 1802 году вскоре после родов. Сама княгиня умирала на чужбине долго и тяжело от чахотки, никому не нужная и всеми позабытая…
Глава 9Фрейлина Варвара Аркадьевна Нелидова
Император Николай I был счастлив в браке. Можно даже сказать, что брак этот по всем канонам и признакам являлся образцовым. Такого вокруг царского престола давно не наблюдалось. Практически весь XVIII век семейная жизнь царей представляла удручающую картину. Внебрачные связи, сторонние любовные увлечения – все было в порядке вещей.
Император Александр I и Елизавета Алексеевна.
Гравюра Конте. По портрету С.-О. Луи. XIX в.
Однако семейная жизнь старших братьев – Александра и Константина – не являлась образцом для подражания.
Сердце Императора Александра I принадлежало Марии Антоновне Нарышкиной (урожденная Святополк-Четвертинская, 1779–1854), родившей от Императора дочь Софью (1808–1824). Отец обожал свое незаконнорожденное дитя. При дворе все о том знали. Знали и том, как тяжело Император переживал смерть Софьи от чахотки…
Второй старший брат, Константин, вообще являлся «притчей во языцех». Женившись в феврале 1796 года на принцессе Юлиане Саксен-Кобургской (1781–1860), принявшей в России имя Анны Федоровны, он даже первое время не казался примерным мужем. Юная принцесса пошла под венец с человеком, который не имел буквально ни одной добродетельной черты.
Константин начал издеваться над своей молоденькой супругой еще до свадьбы, вламываясь к ней в спальню под грохот барабана еще затемно, заставляя «держать караул» у постели, заламывал ей руки, кусал, в общем, истязал как мог.
Венчание ничего в поведении Великого князя не изменило. Он требовал, чтобы жена непременно бывала на «учениях» в манеже, где любимым «аттракционом» для супруга была стрельба из пушек живыми крысами! Анна Федоровна от этого зрелища падала в обморок, что необычайно веселило Великого князя.
Несчастная Великая княгиня проводила дни и ночи в рыданиях, но самое худшее ждало ее впереди. Будучи по своей натуре балбесом-фельдфебелем, Константин Павлович в личной жизни вел себя соответственно. Он не чурался связями со шлюхами самого низкого пошиба, и все закончилось тем, чем и должно было закончиться: Константин Павлович наградил жену венерической болезнью.
Несчастная готова была умереть от стыда и позора. Она терпеть не могла своего мужа-садиста, но, запуганная и сломленная, боялась пожаловаться свекру – Императору Павлу Петровичу. Лишь только Александр Павлович и его жена Елизавета Алексеевна знали перипетии этой трагической «семейной жизни», сочувствовали, но ничем помочь не могли. Анна Федоровна мечтала о разводе, но боялась о том даже заикнуться!
Перелом наступил после смерти Павла I. За восемь дней до его убийства в Михайловском замке Анна Федоровна родила мертвого ребенка. Передавали, что эта смерть очень опечалила Императора Павла, якобы даже намеревавшегося посадить Константина под арест!
Когда на престол взошел Александр Павлович, то Константин Павлович очень быстро пустился, что называется, во все тяжкие. Он все больше и больше отдалялся от жены и со временем совсем перестал с ней видеться. Хотя он числился наследником престола и носил титул Цесаревича, но совершенно не интересовался такой перспективой. Занимая пост командующего польской армией, он находился большую часть времени в Польше, где чувствовал себя вполне спокойно. Там он увлекся молодой польской красавицей Иоанной (Жаннет) Грудзинской (1795–1831), дочерью польского графа Антона Грудзинского.
Константин пренебрег всеми своими династическими обязанностями, родовым долгом и добился от брата-Императора согласия на развод с Анной Федоровной, который и был оформлен Царским манифестом 12 мая 1820 года. Через некоторое время Великий князь женился на Жаннет, получившей титул «княгини Лович».
А как же реагировала Анна Федоровна? Никак. Она еще в 1801 году вырвалась из «семейного ада» и навсегда покинула Россию. Александр I позаботился о ее имущественном положении, и материальных неудобств Великая княгиня не испытывала ни до формального развода с Константином в 1820 году, ни после. Большую часть своей оставшейся жизни она провела в Швейцарии на вилле «Буассьер» около Женевы…
О Николае Павловиче современники, не говоря уже о последующих «интерпретаторах», пустили в обращение много лживых измышлений. В том числе и самые непристойные и совершенно бездоказательные, но уверенно произносимые инвективы о его «бурных» любовных увлечениях. Некоторые при этом без тени сомнения называли Смольный институт чуть ли не личной «племенной фермой», «гаремом», приводя иногда и имена «фавориток».
При этом ничего подлинного – лишь слухи, сплетни, которые возникли еще при жизни Николая Павловича. Их производство, что называется, на поток первым поставил пресловутый миллионер-революционер А. И. Герцен. О некоторых образчиках лживого «варева» придется еще говорить далее…