Николай Павлович не был романтической натурой. Ему не были присущи ни отвлеченная мечтательность, ни лирическое самоотречение. Он был настоящим мужчиной, не умеющим произносить красивых фраз о любви, но способным любить по-рыцарски, беззаветно, навсегда. Поэтому практически отсутствуют его любовные послания, но сохранился образец его супружеской жизни.
Через много лет Александра Федоровна, вспоминая день свадьбы с Николаем Павловичем, запишет в дневнике, что тогда «с полным доверием отдала я свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул этой надежды!»
Жизнь Николая Павловича и Александры Федоровны все время протекала под неусыпным взором вдовствующей Императрицы.
Мария Федоровна уделяла браку Николая повышенное внимание. После неудачного супружества ее старших сыновей она с особым вниманием ждала того, что ей было так желанно: тихого, достойного, благочестивого союза. Брак Николая Павловича и Александры Федоровны именно таким и оказался.
Император Николай I.
Художник Ф. Крюгер. 1847 г.
Помимо Николая I, династия Романовых времен империи, т. е. с Петра I, оставила еще лишь два примера полноты, безыскусности, совершенства семейных отношений, явленных внуком Николая Павловича – Императором Александром III и правнуком – Царем-мучеником Николаем II.
Николай Павлович любил всех детей, но особую заботу и внимание обязан был уделять старшему сыну Александру. После того как он сам стал Императором в декабре 1825 года, его семилетний сын превратился в наследника престола. И отец, и мать с особой тщательностью относились ко всему, что было связано с жизнью, образованием и воспитанием Александра Николаевича.
Сохранилось собрание из 23 писем Николая Павловича Цесаревичу за 1837 год. Александру девятнадцать лет, и он тогда предпринял многомесячное путешествие по России с целью ознакомления с ее природой, климатом, хозяйством и устройством. Эта поездка была организована отцом, который в мельчайших деталях интересовался ее ходом и постоянно корреспондировал сыну в различные города и пункты. Вот лишь некоторые фрагменты, отражающие сердечные чувства, которыми одаривал его отец, подписываясь всегда: «Твой старый верный друг».
«Сегодня утром, вставая, нашел я письмо твое, любезный Саша из Костромы, и благодарю милосердного Бога, что путешествие твое до сих пор идет благополучно, и молю Его, чтоб дал тебе довершить все сходно с нашим желанием и ожиданием. Радуюсь, что ты ознакомился с частью сердца России и увидел всю цену благословенного сего края, увидел и как там любят свою надежду. Какой важный разительный урок для тебя, которого чистая душа умеет ощущать высокие чувства!» (19 мая 1837 года).
«Благодарю тебя, любезный милый Саша, за доброе твое письмо из Екатеринбурга, которое вчера утром получил. С душевной радостью его читал, ибо вижу в нем явно твое доброе чистое сердце. Все твои чувства мне доказывают, что желания мои исполняются и что благословением Божиим предмет твоей поездки будет достигнут. Ты зреешь умом, учишься видеть сам и сравнивать с собственным ответом; учишься судить о вещах и делах, и этим збираешь себе запас драгоценных знаний для будущей службы» (9 июня).
Однако далеко не все в отношениях было всегда ясным и умилительным. Возникали и сложные ситуации, доставлявшие немало переживаний и матери, и отцу.
При дворе в качестве фрейлины Великой княжны Марии Николаевны состояла Ольга (Северина) Осиповна Калиновская, происходившая из небогатого польского дворянского рода. Она нравилась Цесаревичу Александру. Отец знал об этой симпатии и был весьма снисходителен. В своих письмах к сыну Император находил необходимым упомянуть и об «Осиповне» – так ее в придворном кругу называли.
25 мая 1837 года сообщал Александру Николаевичу: «Бедная Осиповна захворала, во время ужина с ней сделался столь сильный обморок, что я на руках ее положил на кушетку в прихожей внизу у Мама, и до часу с ней провозились, ей лучше…»
Когда Александр Николаевич вернулся из поездки осенью 1837 года, то его чувства к мадмуазель Калиновской очень быстро начали принимать характер серьезного увлечения, а весной 1838 года дело дошло до серьезных объяснений. Он объявил родителям, что готов во имя брака с Калиновской «пожертвовать всем», в том числе и правом на престол. Императрица настолько была потрясена, что заболела.
Чуть раньше, когда Александр еще не стал окончательно рабом своих личных желаний, мать писала ему: «Меня огорчает, что с возрастом ты не приобретаешь твердости характера, которой тебе так не хватает, а, напротив, все более становишься рабом своих страстей. Как ты будешь управлять Империей, если не можешь управлять собой? Неужели ты хочешь, чтобы Папа́ и я когда-нибудь краснели за тебя?»[46].
Император тоже был потрясен. Он видел, что Саша находится от любви почти во невменяемом состоянии, уговоры на него не действовали. Отец жалел его, никаких «сцен» сыну не устраивал и не прибег ни к каким запретительным мерам, также и «высочайших повелений» не последовало.
Он решил по-отечески побеседовать с Калиновской. Эта личная встреча была долгой и трудной. Фрейлина в основном плакала, а Император объяснял юной девушке, что на карту поставлена не только судьба двух сердец, но и судьба Империи. Он призывал ее к благоразумию, к необходимости личной жертвы во имя большого и общественного.
Калиновская все поняла и с благодарностью приняла доверительность Императора. Она покинула двор и Петербург. Николай I, сочувствуя ей и зная ее материальную необеспеченность, выделил ей средства, чтобы она могла устроить свое семейное счастье. И она его устроила, через некоторое время выйдя замуж за графа Огинского.
Здесь уместна одна историческая ремарка. Пройдет без малого тридцать лет, и сын Александра II, Цесаревич Александр Александрович (1845–1894), встретит свою юношескую любовь в лице княжны М. Э. Мещерской (1844–1868). В мае 1866 года он заявит отцу, что «любит Мещерскую», собирается соединить с ней жизнь и готов отречься во имя этого от прав на престол.
Реакция Александра II оказалась совсем не такой, как у его отца. Сыну он устроил нагоняй, выгнал из кабинета, а беседовать с Мещерской не только не собирался, но и вознамерился выслать ее из Петербурга!
Указанные сопоставления показывают, насколько у «жестокого» Николая I было больше такта и сочувственного понимания, чем у его сына Александра II, «либеральнейшего из Монархов», как его нередко величают!..
Императрица Александра Федоровна, супруга Николая I.
Гравюра, конец XIX в.
Александра Федоровна смолоду не отличалась крепким здоровьем, а с годами ее состояние порой внушало серьезное беспокойство. Приступы слабости и нездоровья случались все чаще и чаще, и Император нередко бросал все и мчался домой, чтобы быть рядом с занемогшей супругой. В его присутствии она всегда оживала, а он сам ей готовил лечебное питье, делал компрессы, а когда надо было, то кормил из своих рук.
Его волновало все, что было с ней связано. В июле 1837 года Император наставлял сына Александра, который должен был встретиться с Александрой Федоровной в Москве.
«Ты ее хорошенько береги, в особенности в народе, и помогай подмышку, когда прикладываться будете в Успенском соборе. Не дай ей ходить по высоким лестницам, но вели всегда носить. На балах уговаривай не много танцевать и пуще всего не долго оставаться в ночь». Николай Павлович всю жизнь относился к ней как преданный рыцарь. Она так навсегда и осталась его единственной «Дульцинеей».
Наблюдательная и язвительная фрейлина А. Ф. Тютчева дала яркую метафорическую картину семейных отношений Царя и Царицы.
«Император Николай питал к своей жене, этому хрупкому, безответственному и изящному созданию, страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, единственным властителем и законодателем которого он себя чувствует. Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке, которую он кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами, но крылья которой он без сожаления обрезал бы, если бы она захотела вырваться из золотых решеток своей клетки. Но в своей волшебной темнице птичка не вспоминала даже о своих крылышках».
Очевидное и благородное не всеми принималось в расчет. Как уже отмечалось, для высшего света подобная супружеская добродетельность являлась скорее исключением, чем правилом, посему возникали слухи и версии, ставившие под сомнение безукоризненность этих отношений.
Дочь Николая Павловича Королева Вюртембергская Ольга, прожив долгую жизнь, пережив многое и многих, в свои зрелые годы не раз видела и слышала намеки и ухмылки, когда возникала тема о характере семейных отношений отца и матери. В своих воспоминаниях она не обошла стороной эту тему, сделав единственно возможный и исторически обусловленный вывод: «Никто другой, кроме Мама́, никогда не волновал его (Отца) чувств, такая исключительная верность многим казалась просто чрезмерной добросовестностью».
Ольга Николаевна слишком долго и слишком близко находилась с любимым отцом, чтобы знать, понимать и чувствовать, как все было на самом деле.
Другие, не имея подобного «сердечного компаса», предполагали совершенно иное. В высшем свете не составляли «донжуанский список» Императора, но некоторые приписывали ему различные «амурные» истории.
Софья Александровна Урусова (в замужестве княгиня Радзивилл).
Художник Б. Сирби. 1820–1830-е
Одно время ходили слухи, что его «пассией» была красавица фрейлина княжна Софи Урусова (1806–1889). Разговоры об этом прекратились лишь после того, как она в 1832 году вышла замуж за поручика Грозненского полка князя Л. Л. Радзивилла (1808–1885).
В число «фавориток» записывали и сестер Бороздиных. Из трех дочерей генерал-адъютанта Н. М. Бороздина (1777–1830), появившихся в качестве фрейлин при дворе, в разряд таковых зачислили двух: среднюю – Анастасию Николаевну (1809–1877) и младшую – Наталью Николаевну (1816–1876).