Среди всех «бутонов» и «розанов», которые якобы служили интимной радостью Императора, особо пристальное внимание уделялось одной женской персоне – Варваре Аркадьевне Нелидовой (1822–1897). В 1838 году она стала фрейлиной, а очень скоро «выяснилось», что якобы Царь «пленен» ею. Пикантность ситуации состояла в том, что она приходилась племянницей Е. И. Нелидовой, которую называли «фавориткой» Императора Павла I.
Портрет младшей Нелидовой оставила Великая княгиня и Королева Вюртембергская Ольга Николаевна: «Варенька Нелидова была похожа на итальянку со своими чудными темными глазами и бровями. Но внешне она совсем не была особенно привлекательной, производила впечатление сделанной из одного куска. Ее натура была веселой, она умела во всем видеть смешное, легко болтала и была достаточно умна, чтобы не утомлять».
Варвара Аркадьевна была миловидной, умной девушкой, и Николай Павлович, несомненно, оказывал ей знаки внимания. Конечно, это немедленно порождало зависть, превращалось в повод для разговоров и слухов. Во дворце невозможно иметь и сохранять «тайну».
Любой взгляд Императора, его улыбка, а уж тем более какая-то беседа тут же фиксировались придворными. Объект внимания Монарха немедленно становился и «объектом» пристального интереса всего высшего общества.
Маркиз А. де Кюстин (1790–1857), оказавшийся в России в 1839 году, а затем выпустивший во Франции книгу-пасквиль о России, русском народе, русской истории и управлении, смог о некоторых частностях сказать и правду[48]. Примечателен один эпизод. Дело происходило во дворце, когда Николай I на балу удостоил маркиза беседой. В данном случае важно не само содержание разговора (французскому борзописцу тут на слово верить нельзя), а, так сказать, придворная декорация.
«Когда Император разговаривает с кем-либо публично, большой круг придворных опоясывает его на почтительном расстоянии… Частые и долгие разговоры со мной Государя на глазах всего общества доставили мне здесь массу новых знакомств и укрепили прежние. Многие из тех, кого я встречал и раньше, бросаются мне теперь в объятия, но лишь с тех пор, как они заметили, что я стал объектом особого монаршего благоволения».
Нелидова находилась много лет в фокусе этого, далеко не всегда чистоплотного интереса. Все подвергалось внимательному наблюдению и анализу, хотя внешне не существовало никаких эпатирующих «зацепок». Да, он разговаривал на балах и на вечерах у Императрицы с Варенькой Нелидовой больше, чем с другими. Да, он всегда при этом улыбался и дарил ей «остроты», иногда даже танцевал. Еще иногда приходил к ней в комнату и проводил час-полтора в милой, беззаботной болтовне. И все. Но это «все» многих не устраивало. О чем же тогда говорить, что обсуждать и что осуждать? Должна же быть и «альковная тайна»!
Больше всего озадачивало, что Императрица относилась к Нелидовой с ровной симпатией. Сначала полагали, что она «не знает», потом, когда симпатия Императора стала вполне очевидной, то некоторые, особо неистовые, додумались до того, что Нелидова – «в известных обстоятельствах замещает супругу». На языке салонов это называлось быть «ночной Императрицей».
Все малейшие нюансы дворцовых ситуаций тут же служили темой разговоров. Барон М. А. Корф в сентябре 1843 года записал в дневнике первостатейную новость света. Во время поездки в Москву Александра Федоровна «не взяла с собой фрейлины Нелидовой, которая прежде сопровождала ее во всех поездках». В этом готовы были видеть «охлаждение» Императора к «фаворитке».
Императрица прекрасно знала о всех «симпатиях» Императора, ведь он обо всем и обо всех сам ей рассказывал. Александра Федоровна была рада, что он, измученный бесконечными многотрудными делами, имел возможность отдыхать и забываться в обществе юных созданий. Это общение не выходило за пределы невинных дворцовых «пасторалей». Сама она в силу физического состояния и частого нездоровья далеко не всегда была способна одаривать супруга радостной беззаботностью, отвлекая от неимоверного груза государственных забот.
Александра Федоровна, будучи в области моральных норм человеком бескомпромиссным, никогда не меняла своего почти нежного отношения к Нелидовой, сохранив эту симпатию вплоть до кончины в 1860 году. Фрейлина для нее, как и для Государя, так навсегда и осталась просто «милой Варенькой».
Николай Павлович и Александра Федоровна всю свою жизнь оставались абсолютными единомышленниками в вопросах морали. Никаких компромиссов, ни малейшего отступления от Богом скрепленного союза супружеской верности. Ни он, ни она в этой сфере не проявляли ни малейшего снисхождения.
Внебрачные связи, незаконнорожденные дети – подобного вдоволь хватало в мире большого света. Однако нет ни единого свидетельства того, чтобы Царь или Царица проявили «понимание», или хотя бы косвенно одобрили нечто подобное, восприняв это как «извинительную слабость».
Острые моральные проблемы и дилеммы возникали перед венценосцами не раз. Ничего «интимного», если подразумевать под этим плотскую связь между мужчиной и женщиной, никогда в отношениях между Николаем I и Нелидовой не существовало и не могло существовать. Для этого он должен был предать священный обет супружеской верности, забыть, отринуть и растоптать нерушимые принципы и каноны. Николай Павлович, при всех его заблуждениях и недостатках, никогда не был способен на предательство. Это – потеря чести, которую не вернешь и не восстановишь. Такое моральное падение – страшнее смерти.
Дочь Николая Павловича Ольга Николаевна, сверстница и близкая знакомая «фаворитки» Нелидовой, свидетельствовала: «Папа́ часто после прогулки пил чай у Вареньки; она рассказывала ему анекдоты, между ними и такие, какие никак нельзя было назвать скромными, так что Папа́ смеялся до слез. Однажды от смеха его кресло опрокинулось назад. С тех пор кресло это стали прислонять к стене, чтобы подобного случая не повторилось». Царская дочь знала, о чем писала: Она сама принимала участие в «посиделках у Вареньки».
Ольга Николаевна дала и характеристику тем чувствам, которые связывали Нелидову и Императора: «То, что начиналось невинным флиртом, вылилось в семнадцатилетнюю дружбу».
Для Варвары Аркадьевны Нелидовой Николай Павлович со временем превратился из «друга» в человека, которого она боготворила. Симпатия переросла в обожание. И ничего «прочего».
В дневнике А. О. Смирной-Россет за 5 марта 1845 года зафиксирован распорядок дня Императора. «В 9-м часу (утра. – А. Б.) после гулянья он пьет кофе, потом в 10-м сходит к Императрице, там занимается, в час или 1 ½ опять навещает ее, всех детей, больших и малых, и гуляет. В 4 часа садится кушать, в 6 гуляет, в 7 пьет чай со всей семьей, опять занимается, в десятого половину сходит в собрание, ужинает, гуляет в 11-ть, около двенадцати ложится спать. Почивает с Императрицей в одной кровати».
Как опытная и в жизни, и в любви женщина Смирнова задала вполне резонный вопрос: «Когда же Царь бывает у Нелидовой?» Отрицательный ответ подразумевался сам собой. Он бывал в комнате Вареньки во фрейлинском коридоре Зимнего дворца от случая к случаю и никогда не оставался тет-а-тет.
В последние часы жизни Императора Николая I Нелидова находилась в состоянии, близком к прострации. Фрейлина Анна Федоровна Тютчева, описала сцену, свидетельницей которой оказалась ночью накануне смерти Самодержца.
«Я вдруг увидела, что в вестибюле показалась несчастная Нелидова. Трудно передать выражение ужаса и глубокого отчаяния, отразившихся в ее растерянных глазах и в красивых чертах, застывших и белых, как мрамор. Проходя, она заметила меня, схватила за руку и судорожно потрясла “Прекрасная ночь, мадмуазель Тютчева”, – сказала она хриплым голосом. Видно было, что она не сознает своих слов, что безумие отчаяния овладело ее бедной головой».
Потом стало известно, что она очень хотела попрощаться с самым дорогим на свете человеком, много часов проведя за дверью его последнего земного пристанища в Зимнем дворце. Александра Федоровна, сама в тот момент находившаяся в полуобморочном состоянии, тем не менее смогла заметить неподдельное горе Вареньки и попросила Ники разрешить ей прийти проститься.
Предложение на минуту озадачило Царя, но затем последовал ясный ответ: «Нет, дорогая, я не должен больше ее видеть, ты ей скажешь, что я прошу ее меня простить, что я за нее молился и прошу ее молиться за меня».
Может быть, не хотел предстать перед Варенькой в совершенно неподобающем виде, может быть, опасался потока слез или даже обморока, не желая омрачать последние минуты земного бытия теперь уже несущественными для него человеческими страстями. Точный ответ никогда уже не получить.
Известно другое. Варвара Аркадьевна после смерти Николая I перевела 200 тысяч рублей, оставленных ей Самодержцем в своем завещании, в пользу инвалидов. Она осталась служить при дворе, там она жила и в Зимнем дворце стала свидетельницей невероятного ужаса: смерти Императора Александра II, сына Николая Павловича, смертельно раненного террористом 1 марта 1881 года…
Прожив после смерти Николая I более сорока лет, она молилась за него непрестанно. Верная фрейлина и до конца преданная женщина, Нелидова принесла на алтарь великой дружбы свое личное благополучие, не имела ни семьи, ни детей, отдав всю себя памяти незабвенного Монарха и Человека…
Часть IIПри дворе последних трех самодержцев
Глава 10Свидетельство «ярой монархистки»
В центре Санкт-Петербурга, на Исаакиевской площади, стоит трехэтажный особняк (дом № 9), построенный архитектором А. Ринальди в 60-е годы XVIII века для любимца Екатерины II, обер-шталмейстера Л. А. Нарышкина (1733–1799). Позже дом принадлежал поэту и камергеру И. П. Мятлеву (1796–1844), по имени которого он до сих пор называется в петербургских путеводителях «домом Мятлева».
Во второй половине XIX века особняк перешел в собственность к Евгению Васильевичу Богдановичу (1829–1914). Это была приметная в свое время фигура в ареопаге самодержавия: генерал от инфантерии, член Совета министра внутренних дел. С конца XIX века Е. В. Богданович состоял старостой (ктитором) Исаакиевского собора в Петербурге, был почетным членом «Исаакиевского братства» и издавал различные книги и брошюры «патриотического» содержания. Женат он был на дочери егермейстера В. Н. Бутовского – Александре Викторовне (1835–1914).