[60]. Родилась она в Москве в 1847 году и происходила из древнейшего княжеского рода. Многие находили ее красавицей, другие же (и таких было немало) не разделяли подобных утверждений. Но никто не решался опровергать очевидное и оспаривать несомненную привлекательность молодой и стройной княжны, смотревшей на мир широко раскрытыми глазами. Одни считали, что это взгляд «испуганной газели», недоброжелатели же полагали, что ее облик выдает в ней авантюристку.
Царь впервые увидел будущую свою привязанность, когда той было всего лишь десять лет. Он тогда проездом посетил имение Долгоруких Тепловку и невольно обратил внимание на живую и улыбчивую девочку, нарушившую этикет и самовольно решившую познакомиться с Императором. Эти живость и непосредственность подкупали.
В конце 50-х годов отец княжны, Михаил Михайлович, увлекся предпринимательской деятельностью, и это увлечение закончилось полным разорением. Некогда большое состояние улетучилось без следа. Вскоре папенька умер, и дети князя (две дочери и четверо сыновей) остались безо всяких средств. Александр II проявил трогательное участие: имение было взято в опеку, а сироты стали императорскими подопечными.
Дочери были определены в Институт благородных девиц в Петербурге, который чаще называли Смольным институтом. Царь регулярно посещал это аристократическое учебное заведение и всегда интересовался успехами своих подопечных, но особенно – Екатерины Долгорукой.
Император Александр II и княгиня Екатерина Долгорукая с детьми Георгием и Ольгой.
Фотография 1870-х
В семнадцать лет княжна окончила Смольный институт и получила место фрейлины при дворе Императрицы Марии Александровны. Ее переполняли романтические мечтания, но бесприданнице устроить благополучно семейную жизнь было непросто. Однако скоро в ее судьбе все резко и бесповоротно переменилось…
В нее влюбился Царь. Она не могла не заметить, что уже давно повелитель огромной державы оказывал ее персоне невероятные знаки внимания: дарил подарки, часто и охотно беседовал, на зависть другим, подолгу прогуливался с ней наедине. Но, когда однажды в укромном уголке петергофского парка объяснился в любви, она обомлела. Молодая и неискушенная княжна представляла себе любовь совсем по-другому. Она ждала молодого красивого принца, а перед ней был человек, годившийся в отцы.
Император был почти на тридцать лет старше княжны Долгорукой. В 1868 году ему исполнилось пятьдесят лет, но он считался видным мужчиной.
Известный французский писатель Теофиль Готье (1811–1872), увидев русского царя на балу в Зимнем дворце в 1865 году, оставил красочный портрет Монарха: «Александр II был одет в этот вечер в изящный военный костюм, выгодно выделявший его высокую, стройную и гибкую фигуру. Он был одет в белую куртку, украшенную золотыми позументами и спускавшуюся до бедер. Воротник и рукава были оторочены мехом голубого сибирского песца. Светло-голубые брюки в обтяжку, узкие сапоги четко обрисовывали ноги. Волосы государя было коротко острижены и хорошо обрамляли высокий и красивый лоб. Черты лица изумительно правильны и кажутся высеченными художником. Голубые глаза особенно выделяются благодаря коричневому тону лица, обветренного во время долгих путешествий. Очертания рта так тонки и определенны, что напоминают греческую скульптуру. Выражение лица, величественно-спокойное и мягкое, время от времени украшается милостивой улыбкой».
Княжна Долгорукая не восприняла вначале серьезно признания Монарха. Она готова была повиноваться самодержцу, но ее сердце ему как мужчине тогда еще не принадлежало. Она приходила на тайные свидания с царем, была мила, участлива, но умело ускользала из его объятий, играя роль шаловливой и беспечной девчонки. Позднее она призналась своей ближайшей приятельнице Варваре Шебеко: «Не понимаю, как я могла противиться ему в течение целого года, как я не полюбила его раньше».
Император же был настойчив и терпелив. Он любил молодую княжну со всем пылом своей души, и эта поздняя страсть не давала покоя ни днем, ни ночью. Он ничего не мог с собой поделать и, если долго не видел свою возлюбленную, становился грустным и раздражительным.
Постепенно и Екатерина Долгорукая все больше и больше привязывалась к своему влюбленному повелителю. 1 июля 1866 года в одном из павильонов парка Петергофа при очередном тайном свидании девятнадцатилетняя девушка отдалась почти пятидесятилетнему мужчине, который услышал то, что давно желал: она его любит всем сердцем и будет ему верна до конца. И он ей сказал нечто, на что она не рассчитывала, но что так согрело ее истерзанное сердце: «Увы, я сейчас не свободен. Но при первой же возможности я женюсь на тебе, ибо отныне я навеки считаю тебя своей женой перед Богом».
С Монархом случилось что-то невероятное. Человек, который должен был всегда стоять неколебимо на охране основ и традиций, обязанный неукоснительно выполнять свой долг, преодолевать собственные прихоти и наклонности во имя высших интересов династии и империи, все забыл и всему изменил.
Нет, конечно, сам факт интимной близости царя с молодой фрейлиной писаные законы и традицию еще не нарушал. Адюльтеры и случайные связи были всегда распространены, и на них многие смотрели как на неизбежный атрибут светской жизни. Давать же своего рода брачный обет, зная, что его исполнение приведет к громкому скандалу – это выходило не только за рамки общепринятого, но и за пределы всего известного ранее.
Может быть, он не рассчитывал, что доживет до времени, когда «будет свободным», а может, лишь хотел скрасить горести молодой барышни, потерявшей невинность и испытывавшей страх перед будущим. Но через четырнадцать лет, когда поведет ее к алтарю, то вспомнит о том давнем обещании («слове мужчины»), а в беседах с близкими будет ссылаться на него как на причину бесповоротного и скандального решения.
И тогда в царском окружении припомнят другое.
В 1868 году, давая согласие на брак герцога Евгения Лейхтенбергского (кузен Александра II, внук Императора Николая I, сын его старшей дочери Марии) с фрейлиной Цесаревны Дарьей («Долли») Опочининой (1844–1870), Александр II сказал наследнику Александру: «Я дал согласие на брак Евгения, поскольку не вижу никакого реального препятствия. Лейхтенберги не великие князья (титул великого князя переходил к внукам лишь по мужской линии. – А. Б.), и мы можем не беспокоиться об упадке их рода, который ничуть не задевает нашей страны. Но запомни хорошенько, что я тебе скажу: когда ты будешь призван на царствование, ни в коем случае не давай разрешения на морганатические браки в твоей семье – это расшатывает трон».
Княжна Екатерина Михайловна Долгорукая (будущая княгиня Юрьевская).
Фотограф С. Л. Левицкий. 1872–1873
Пройдет три года, и он наотрез откажет своему сыну Алексею в просьбе связать жизнь с Сашей Жуковской, разобьет безжалостной рукой их высокую и искреннюю любовь.
…Сама княжна Долгорукая, ставшая для Императора «дорогой Катрин», далеко вперед не заглядывала. Главное – она любит и сама любима. Все остальное вначале не имело особого значения. А этого, «всего остального», было более чем достаточно, чтобы отравить жизнь.
Не занимая видного поста при дворе, она была обязана участвовать во многих церемониях как фрейлина и смогла близко наблюдать и прочувствовать холодную и напыщенную атмосферу той «золотой клетки», в которой находился ее возлюбленный. Позже она отказалась от своих фрейлинских обязанностей, но не в силу прихоти или своеволия, а потому что находиться в придворной среде становилось непереносимо и потому что надо было воспитывать детей, которых у нее от Императора родилось четверо: Георгий (1872–1913), Ольга (1873–1925), Борис (1876[61]), Екатерина (1877–1959).
В 1874 году Екатерине Михайловне и ее детям именным императорским указом были пожалованы дворянские права (внебрачные дети таких прав не имели), а в 1880 году – родовой титул светлейших князей Юрьевских.
Первые месяцы после того июльского события 1866 года в Петергофе Екатерина Долгорукая испытала немало волнений и переживаний. Она расставалась на несколько месяцев с царем, чтобы избавиться от этого наваждения, но уже в 1867 году решила раз и навсегда предоставить все судьбе.
Император ей постоянно говорил о любви, а сила собственных чувств у княгини уже сомнений не вызывала. Она отдала любимому мужчине всю себя без остатка, все чувства, мысли, воображение, заботы. Княжна стала не только возлюбленной царя, она сделалась для него целым миром, миром тайным и сладостным, где Монарх находил успокоение и утешение от своей трудной и непрерывной миссии. Долгорукая уверовала в то, что Александр II сдержит обещание, и, если Богу будет угодно, преодолеет трудности и станет законным ее мужем. Она верила возлюбленному, когда он говорил, что после встречи с ней не имел близости ни с одной женщиной, в том числе и с женой.
Екатерина Михайловна, выполнявшая некоторое время фрейлинские обязанности, прекрасно знала, что Императрица Мария Александровна серьезно больна и редкий день чувствовала себя хорошо. Царица только и была занята здоровьем, своими детьми и бесконечными молитвами и панихидами, а для «бедного Александра» у нее совсем не оставалось времени. Близко наблюдая императрицу, княжна не сомневалась в своем женском превосходстве, но оставалось многое другое, что женским чарам было неподвластно.
Княжна следовала за царем повсеместно. Весной 1867 года она инкогнито приехала в Париж, остановившись в небольшом отеле, и каждую ночь встречалась с Александром II. Он, к ужасу русской тайной полиции, без сопровождения посещал ее в отеле, принимал в саду Елисейского дворца, столь любимого когда-то легендарной фавориткой Людовика XV мадам де Помпадур. Она ездила за ним в Крым, где жила на частной даче, а Император ее навещал. Они встречались в павильонах Петергофа, на прогулках в Павловске и Красном Селе.