[75], принадлежали к числу самых близких ему людей. Они-то и предложили Лёле свести ее с этим человеком, для которого «открыты душа царя и царицы» и который «может совершать невозможное».
За исключением венценосцев, у Распутина среди Романовых не было сторонников, и графиня Гогенфельзен, пойдя на эту встречу, рисковала своей репутацией. Но другого выхода Ольга Валерьяновна не видела. Ее любимым девизом было: «Женщины возражений и поражений не признают!» Это было ее кредо, которым руководствовалась всю жизнь.
Графиня была человеком решительным и не боялась сплетен: за свою жизнь она к ним привыкла. В конце января 1914 года состоялась знаменательная встреча, которую она так описала в дневнике:
«Утром пришел Беби (ее сын Александр Пистолькорс. – А. Б.) и мы должны были идти гулять, но по телефону Муни должны были сейчас пойти к Григорию Ефимовичу. Впечатление странное, но чарующее. Он меня целовал, прижимал к сердцу, «тяжко полюбил» и обещал, что все сделает “у мамы” (Императрица), хотя “она строптивая”».
Графиня воспрянула духом, но вскоре «чарующее впечатление» было омрачено «дурной и тяжелой сценой», или, проще говоря, скандалом, который ей устроил великий князь Павел Александрович, узнав об этом знакомстве. Он наотрез отказался встречаться с Григорием, о чем тот просил, «чтобы все окончательно устроить».
Однако сестра Люба и ее дочь Муня продолжали уверять: «отец Григорий» обязательно поможет, тем более что к графине у него возникла большая симпатия. Невзирая на возражения мужа, она втайне от него через несколько дней после первой встречи опять виделась с Распутиным. Произошло это накануне его поездки в Царское Село, где он обещал «просить там за нее».
На следующий день после долгожданного визита, 3 февраля 1914 года, в девять часов утра (небывало раннее время для аристократки) она примчалась к Распутину, чтобы узнать подробности. Известия были обескураживающими: «Он с грустным и ласковым видом мне сообщил, что ничего не добился! В глазах Императрицы я все та же интриганка, желающая играть роль и одурачивающая даже его, Григория Ефимовича! Он говорил с 8 до 12 часов и что слова его и Ани (Вырубовой. – А. Б.) сильно продвинули дело».
Хотя надежда оставалась, но она куда-то отодвигалась. Пока же по существу ничего не менялось. Еще через неделю она увиделась с Распутиным в доме своей сестры, и эта встреча вообще произвела на нее гнетущее впечатление: «Григорий Ефимович заперся со мною в любимой спальне, и я ничего не понимаю. Говорил, что любит меня так, что ни о чем другом думать не может, целовал меня, обнимал, и мой глаз не мог не заметить его волнение. Взял у меня по секрету 200 рублей! Господи, что это за люди!»
Потрясение графини можно понять. Какой-то мужик ее обнимает, целует, объясняется в любви, а затем берет деньги! Господи, неужели все эти унижения не будут вознаграждены?
Вскоре она вместе с мужем отправилась на два месяца в Париж, где отдыхала от переживаний на родине. Когда в мае они вернулись в Петербург, то мечты графини стали осуществляться. Однако вряд ли тут определяющую роль сыграл Распутин. За Павла и его жену просили их родственники и некоторые влиятельные сановники, в числе которых были великие князья Дмитрий Павлович[76], Кирилл Владимирович[77], а также министр юстиции И. Г. Щегловитов.
Первой ее приняла вдовствующая Императрица, а затем, 5 июня 1914 года, – Александра Федоровна, которая, по наблюдению графини, «сначала волновалась и дышала тяжело, потом оправилась и мы говорили обо всем».
В 1915 году Ольга Валерьяновна получила титул княгини Палей. Двадцатилетняя борьба не прошла даром. К своим пятидесяти годам она добилась того, чего так давно и так страстно желала. Однако долго наслаждаться своим полным счастьем ей не пришлось.
После крушения монархии в 1917 году началась полоса жестоких испытаний. Арестовали мужа, а затем сына Владимира. После прихода осенью 1917 года к власти красных к ней только черные вести и поступали. Летом 1918 года в Алапаевске на Урале расстреляли сына.
Муж томился в Петропавловской крепости, и жена старалась сделать все для его спасения. Она оставалась в Петрограде в самые жестокие недели красного террора, надеясь на спасение своего дорого Павла. Девочек переправила в Финляндию, а сама решила не покидать столицы и каждый день часами смотрела на мрачные стены крепости, пытаясь представить, как там ее любимый. Она передавала посылки, записки, но так и не была уверена, получил ли Павел хоть что-нибудь.
Княгиня давно лишилась своего великолепного дворца, реквизированного «именем народа», и скиталась по знакомым, ночевала и просто у случайных людей. Она готова была все вынести, все выдержать, лишь бы спасти Павла. Но ничего не получалось. Женская преданность и любовь не могли унять общественной стихии.
В январе 1919 года она узнала страшное: Павла расстреляли. Лишь только тогда, с большим трудом, через болота и леса ей удалось пробраться в Финляндию и там увидеть своих дочерей.
Сохранилось ее письмо от 6 сентября 1919 года, которое она отправила из Финляндии своей знакомой княжне Марии Васильчиковой, где немало рассказала о своих мытарствах:
«Вы знаете, что всю мою жизнь – в течение 26 лет – я просто обожала Великого Князя со всей женской нежностью; в том же, что касается нашего мальчика, это была наша радость, наша гордость; такой он был хороший, способный и добрый! Во всей этой жуткой печали для меня лишь один луч утешения, что мой любимый Великий Князь не знал о страданиях мальчика. Я же покинула Петроград 10 января, после отвратительного и подлого убийства четырех Великих Князей. Меня больше ничего там не удерживало, а обе малышки уже с мучительным беспокойством ждали нас в Финляндии…
Вы спрашиваете у меня, дорогая, где находится могила Великого Князя! Увы! Именно из-за этого я нахожусь в двух шагах от границы. Они все четверо были расстреляны в Петропавловской крепости (вместе с 10 или 12 злоумышленниками, казненными в то же время) во рву, и сверх навалили дрова! Вот уже 8 месяцев я жду освобождения Петрограда от палачей, которые его угнетают, чтобы явиться туда и похоронить тело моего любимого по-христиански… Если Петроград будет однажды освобожден, я одна взойду на эту Голгофу. Эксгумация, захоронение, приход в наш чудесный дом в Царском (мое сердце сильно бьется при одной мысли об этом). А если бы была возможность, то привезти с Урала тело моего мальчика, объединить их в общей могиле и приготовить себе самой место между ними!»
Княгине не суждено было дождаться второго возвращения в Россию. В ноябре 1929 года она скончалась в Париже и была похоронена на кладбище Коломб.
Вместо послесловия: падение царства
В 23 часа 40 минут 2 марта 1917 года Николай Александрович – семнадцатый царь из династии Романовых – подписал письмо, адресованное начальнику штаба Верховного Главнокомандующего, которое потом стали произвольно именовать «Манифестом об отречении». Долгожданная победа России, оплаченная русской кровью, – именно подобное высокое побуждение явилось для Николая II определяющим аргументом при сложении с себя властных полномочий. Это стремление, надежда, упование все долгие месяцы войны – в общей сложности 31 месяц или без малого 1000 дней – являлись для него жизненной путеводной звездой. Все остальное, в том числе и собственная судьба, не имело первостепенного значения.
Известно то, что практически все, с кем Царь обсуждал сложившуюся ситуацию, как из числа военных, так и гражданских лиц, «умоляли», «просили», «советовали», «заклинали»: «Государь, отрекись во имя России». И он подписал выше названный документ. Теперь уже бывший император попросил лишь поставить на нем другое время – 3 часа дня, когда было принято окончательное решение…[78]
Тетка Царя Николая II княгиня О. В. Палей (1865–1929)[79] в эмиграции с обескураживающей для «бывших» простотой признавала то, что стало «очевидным» только в изгнании: «То, что рассорило Царя и общество не стоило выеденного яйца. Сегодня любой их нас отдал бы все, чтобы этого не случилось, чтобы Государь с Государыней жили и царили нам на радость, и чтобы красный террор, который сегодня давит и душит Россию, рассеялся, наконец, как кошмарный сон»[80]. Однако роли все уже были сыграны; отдавать уже было нечего. Историческая жизнь царской России завершилась. Канула в Лету и жизнь царского двора.
Почти десять лет (!) царская семья служила мишенью самых разнузданных инсинуаций, в производстве которых как раз и проявили себя не только такие политические деятели, как, например, «камергер Двора Его Величества», председатель Государственной думы в 1911–1917 годах М. В. Родзянко[81], известный «общественный деятель», председатель Третьей Государственной думы (1910–1911) А. И. Гучков[82], московский губернатор, а с 1913 года товарищ министра внутренних дел генерал В. Ф. Джунковский[83], но и люди из круга близких царских родственников!
Чего стоила одна только распутинская история, в раскручивании которой свой вклад внесла и княгиня О. В. Палей!
Сколько грязного белья было перемыто, сколько непотребных сплетен было озвучено, например, в «блестящем салоне» тетки Николая II Великой княгини Марии Павловны[84]. В своем великолепном мраморном дворце на Дворцовой набережной в Петербурге-Петрограде неугомонная «тетя Михень» (как ее звали в романовском кругу) принимала различных лиц, в том числе и иностранных дипломатов, и без стеснения, прилюдно обсуждала «необходимость» дворцового переворота, посылая по адресу венценосцев самые нелестные и даже оскорбительные характеристики.