[16].
Подобные категорические утверждения ничем не подтверждены. Самое же главное – не отсутствие «документов»: тайные адюльтеры всегда плохо «документируются», а порой не «документируются» совсем. В данном случае необходимо особо подчеркнуть, что Павел Петрович как человек чести и долга никогда бы не смог вынести супружеской неверности.
Скорее всего, опьяненный любовью, целиком отдавшийся рыцарскому почитанию свой «Дульцинеи», он просто не видел скрытую сторону жизни своей любимой. Но кто не мог не знать об этом, так это Екатерина II, имевшая обширный штат соглядатаев.
Фактически все придворные служащие, все караульные, все были или по факту, или потенциально ее осведомителями. Во дворце не бывает настоящих тайн. Это жизнь в стеклянном тереме, где за каждой дверью, в каждом коридоре, на каждой лестнице пребывает некто, готовый донести тайно увиденное и ненароком услышанное до слуха Повелительницы России, тем более если такое сообщение ей будет интересно. А все знали, что слухи о жизни Цесаревича и его времяпрепровождении Императрицу всегда живо занимали.
Естественно, что подобные явления не документировались, и во всей вышеуказанной истории доминируют только предположения и догадки.
Согласно самой распространенной версии, Екатерина в день смерти Натальи увезла Павла в Царское и там представила ему любовную переписку между покойной и графом Разумовским. Якобы эти письма были найдены в будуаре покойной в отдельной шкатулке. Если это так, то, значит, Вильгельмина-Наталья была женщиной совсем небольшого ума. Хранить подобные компрометирующие документы в доме, где все подвластно оку свекрови – на такое могло решиться существо безрассудное или попросту глупое. Дошедшие же свидетельства той поры рисуют Наталью Алексеевну совершенно иначе.
Никаких отпечатков этой переписки, если она и существовала, до наших дней не сохранилось. Бытует утверждение, что Екатерина знала об интимной связи своей невестки и якобы «предупреждала» письменно и устно сына Павла о «недопустимой близости» его друга и Натальи.
Опять же тут все строится неизвестно на каких основаниях. Если бы Екатерина знала и хотела прекратить сложившуюся связь, то достаточно было бы лишь одного слова, чтобы Разумовский не только навсегда покинул дворцовые пределы, но и, что называется, на пушечный выстрел к ним больше никогда бы не приближался. Дружеские чувства сына тут не играли никакой роли, она так поступала не раз и до этой истории, и после нее. Между тем Разумовский сохранял свое положение и даже получил право проживать в императорской резиденции.
Можно только догадываться о потрясении, испытанном Павлом при извести о смерти Натальи и всей непристойной любовной истории, которая вослед выплеснулась наружу. Он был дважды предан – женой и другом. Он, который с ранних пор стремился и к настоящей дружбе, и высокой любви. Как после этого можно верить людям, кому после этого можно верить? Ведь было даже непонятно, от кого был умерший во чреве матери ребенок.
Горе и потрясение Павла были так велики, что он не поехал даже на похороны.
Великая княгиня Наталья Алексеевна была похоронена 26 апреля 1776 года в Александро-Невской лавре в присутствии Екатерины II и графа А. К. Разумовского, которому Императрица «предписала» там быть.
На следующий день Разумовский получил «высочайшее повеление» покинуть Петербург…
Глава 3«Сколь счастлив я, всемилостивейшая государыня…»
Расписывая свои страдания у одра умирающей невестки Натальи в письме Гримму, Екатерина II восклицала: «Я начинаю думать, что если после этого события моя нервная система не расстроится, то она несокрушима». Нервная система не расстроилась. Она была несокрушима настолько, что Императрица начала вынашивать новый план женитьбы Павла еще тогда, когда не завершились траурные церемонии. В письме князю М. Н. Волконскому она признавалась, что «старалась ковать железо, пока горячо, чтоб вознаградить потерю, и этим мне удалось рассеять глубокую скорбь, которая угнетала нас».
София-Доротея Вюртембергская (Мария Федоровна).
Художник Э. Виже-Лебрен. 1790-е
Императрица же пребывала в состоянии, так сказать, повышенной деловой активности. Необходимо было решить две задачи. Во-первых, отвратить сына от воспоминаний об умершей, вселить в него интерес к жизни грядущей. Эта операция была блестяще проведена после того, как мать ознакомила Павла с любовной перепиской его жены. Какое потрясение при этом испытал молодой человек, матушку совершенно не волновало.
Во-вторых, надо было подыскать подходящую невесту. Эта задачка представлялась проще первой: во время предыдущих поисков все потенциальные претендентки были выявлены. Наиболее перспективной тут представлялась внучатая племянница Короля Фридриха принцесса Вюртембергская София-Доротея-Августа-Луиза, которая была моложе Павла на пять лет (родилась 15 октября 1759 года в Штутгарте). Екатерина так спешила побыстрее «провернуть дельце», что ее даже не смутило, что новая потенциальная претендентка – протеже нелюбимого прусского Короля. Ее отцом был герцог Фридрих-Евгений II (1732–1797), а матерью – племянница Фридриха Великого Фредерика-София-Доротея (1736–1798).
Правда, к этому времени София-Доротея уже была помолвлена с братом покойной Натальи Алексеевны принцем Гессен-Дармштадтским. Но Король Фридрих Великий брался устранить это «несущественное» препятствие. Принц получил солидные отступные, и София оказалась свободной. Эта «блестящая операция» была проведена прусским Королем за русские деньги.
Задача сватовства облегчалась удачным обстоятельством: в начале апреля 1776 года в Петербург прибыл брат Короля Фридриха принц Генрих (Генрих-Фридрих-Луис) Прусский (1726–1802), который должен был вести переговоры с Императрицей о судьбе Польши. Однако, помимо своей воли, он оказался втянутым в драматические пертурбации при русском дворе. Екатерина обратилась к Генриху за содействием в устройстве второго брака Павла. Принц охотно согласился, тем более что принцессу Софию-Доротею он знал лично, считал ее умной, деликатной и чистой девушкой.
В письме Гримму Императрица в шутливой форме, что было для нее характерно, пересказала, как она сообщила сыну о том, что у нее «есть в кармане» другая претендентка на роль жены. По ее словам, это «возбудило любопытство Павла», который стал спрашивать: кто она? какая она: брюнетка, блондинка, маленькая, большая? Ответ Императрицы не оставлял сомнения, что это – земной идеал. «Кроткая, хорошенькая, прелестная, одним словом, сокровище, сокровище; сокровище, приносящее с собой радость». Затем был показан потрет Софии-Доротеи, доставленный Екатерине уже в мае. И, хотя это была небольшая миниатюра, но она передавала умное выражение глаз и миловидность лица. По словам Екатерины, ее вкусу портрет «вполне удовлетворял».
Более чем «удовлетворил» он и Павла Петровича, который лишь только увидел изображение, сразу же убрал его в свой карман, а потом смотрел на него снова и снова. За несколько дней он просто влюбился в принцессу и готов был ехать в Германию. Его романтической, впечатлительной натуре не требовались долгие сроки для «выяснения» и «узнавания». Он «созрел» для поездки в Германию всего за несколько дней. Императрицу обрадовал столь быстрый ход событий, и она согласилась отправить сына в Германию для окончательного объяснения, тем более что принц Генрих уверенно брал на себя все организационные приготовления.
13 июня 1776 года Цесаревич в сопровождении свиты во главе с графом П. А. Румянцевым-Задунайским (1725–1796) отбыл из Царского Села в Берлин, где должны были произойти встреча и сватовство. Екатерину II совсем не смущало, что сватом фактически будет выступать Король Фридрих. Во имя больших государственных дел можно поступиться мелкими неудовольствиями!
Фридрих обставил прибытие Павла с невероятной торжественностью. Все элитные части прусской армии были выстроены в парадном порядке, а сам Король восседал на коне. Цесаревич был потрясен и обратился к повелителю Пруссии с восторженным словом, в котором выразил свое давнее желание «видеть величайшего героя, удивление нашего века и удивление потомства».
Павел Петрович отправил матери подробное изложение событий, особо описав свои впечатления от встречи со своей возможной суженой и ее родителями.
«Я нашел невесту свою такой, какой только желать мысленно себе мог; не дурна собою, велика, стройна, незастенчива, отвечает умно и расторопно, и уже известен я, что если ли сделала действо в сердце моем, то не без чувства и она, с своей стороны, осталась. Сколь счастлив я, всемилостивейшая Государыня, если, Вами будучи руководим, заслужу выбором своим еще более милость Вашу. Отец и мать не таковы снаружи, каковыми их описывали: первый не хромает, а другая сохраняет еще остатки приятства и даже пригожества.
Дайте мне свое благословение и будьте уверены, что все поступки жизни моей обращены заслужить милость Вашу ко мне. Принц (Генрих) мне столько дружбы и приязни оказывает, что я не знаю, чем за оное ему воздать: он снисходит до самых мелочей и забывает почти сан свой». Письмо заканчивалось: «послушный сын и верноподданный».
В этом послании трудно найти хоть какие-то намеки на неудовольствия и обиды. Павел всегда обладал одной неизменной чертой: обо всем говорить прямо и откровенно. Если же существовали какие-то темы нежеланные или двусмысленные, то подобные темы он никогда не обсуждал – ни в публичном, ни даже в эпистолярном обращении они просто не существовали.
Прошло два дня, и Цесаревич уже мог сообщить Императрице о благоприятном исходе важного дела.
«Бог благословляет все намерения Ваши, ибо благословляет Он всегда добрые. Вы желали мне жену, которая бы доставила нам радость и утвердила домашнее спокойствие и жизнь благополучную. Мой выбор сделан, и вчера по рукам ударили; припадаю с сим к стопам Вашим и с тою, которая качествами своими и расположениями приобретет милость Вашу и будет новым домашним союзом… Что касается до наружности, то могу сказать, что я выбором своим не остыжу Вас; мне о сем дурно теперь говорить, ибо, может быть, пристрастен, но сие глас общий. Что же касается до сердца ее, то имеет она его весьма чувствительное и нежное, что я видел из разных сцен между роднею и ею. Ум солидный приметил и Король сам в ней, ибо имел с ней о должностях ее разговор, после которого мне о сем отзывался; не пропускает она ни одного случая, чтоб не говорить о должности ее к Вашему Величеству. Знаниями наполнена, и что меня вчера весьма удивило, так ее разговор со мною о геометрии, отзываясь, что сия наука потребна, чтоб приучиться рассуждать основательно. Весьма проста в обращении, любит быть дома и упражняться чтением или музыкой, жадничает учиться по-русски, зная, сколь сие нужно, и помня пример предместницы ее».