26 сентября в церкви Зимнего дворца произошло венчание; Павел и Мария стали мужем и женой. Помимо прочих соображений, Павла Петровича радовала мысль, что он породнился с Фридрихом Великим. Никто другой об этом не думал, но Павел это учитывал и в 1777 году в дискуссии с Королем Швеции (1771–1792) Густавом III прямо заявил, что он – родственник Короля Фридриха и не желает слышать дурные высказывания о нем. (Густав хотел «открыть глаза» Цесаревичу на якобы существовавшие козни и агрессивные замыслы Фридриха.)
Мария Федоровна проживет в России более пятидесяти лет и скончается 24 октября 1828 года в Петербурге. Она произведет на свет здоровое потомство, подарив династии и России десятерых детей, воспитанию и образованию которых будет уделять много времени и внимания. Два ее сына – Александр (1777–1825) и Николай (1796–1844) будут носить корону Российской империи. После гибели супруга в марте 1801 года Мария Федоровна будет титуловаться «Вдовствующей Императрицей». В этом звании прославится делами благотворительности, помощью сиротам и неимущим, а ее имя будет увековечено в названии самой крупной благотворительной организации России, получившей название: «Ведомство учреждений Императрицы Марии»…
Мария Федоровна испытает на своем веку много превратностей судьбы, переживет немало трагедий. Однако никогда ее благопристойный образ не будет запятнан никакими адюльтерами, ни единой внебрачной «амурной историей». Ее отношения с Павлом переживут разные фазы. В последний год жизни Павел Петрович будет поддерживать с ней исключительно формальные отношения, лишенные былой нежности и доверительности. Но Мария Федоровна до конца своих дней будет верна Павлу и не отступит ни на йоту от клятвенного обещания, данного ею на заре их совместной семейной жизни.
Глава 4Князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический
28 апреля 1791 года в России случилось малоприметное исторические событие, которое тем не менее потрясло современников и в последующие десятилетия стало в высшем свете темой воспоминаний, обсуждений и пересудов. В тот день состоялся легендарный «потемкинский праздник». Так называли грандиозный прием, устроенный Григорием Александровичем князем Потемкиным-Таврическим в своем Таврическом дворце в Петербурге. Лишь в феврале того года Императрица Екатерина II подарила дворец своему соратнику, верному генерал-фельдмаршалу, и он решил отблагодарить венценосную покровительницу.
Почти три месяца неустрашимый победитель турок, завоеватель Тавриды был занят устройством «невиданного действа», для которого не жалел ни сил, ни средств. Благо денег было много, государыня не оставляла своими милостями. Несколько недель вокруг Таврического дворца происходила страшная суета. Сотни людей были заняты приведением в порядок прилегающей территории (сносились ветхие строения, устраивались газоны, мостились дороги), другие сотни работали внутри. Художники, краснодеревщики, скульпторы трудились день и ночь. Все держал под контролем сам хозяин, во все вникал, находил время распоряжаться везде.
Программа торжества, связанного с взятием мощной турецкой крепости Измаил («ключ Дуная»), была составлена Потемкиным. И наступил тот день, когда состоялся самый грандиозный бал в истории Российской империи. За несколько часов до прибытия государыни светлейший князь уже был в парадном облачении: на нем малиновый бархатный фрак, епанча из черных кружев. И везде бриллианты, бриллианты, бриллианты. Даже шляпа, подаренная императрицей, вся была расшита ими и весила без малого полпуда. Он держать ее долго не мог, утомлялся, и для того поставил рядом специального слугу…
Карета Екатерины II подъехала в вечерних сумерках. Князь отвесил земной поклон, сам помог выйти из экипажа, а затем повел в свои «сады Семирамиды». Во дворце все сияло и блестело: горело 140 000 лампад и 20 000 восковых свечей. Как только вошли в парадные двери, хор запел величественный гимн «Гром победы раздавайся». Затем несколько десятков пар исполнили праздничную кадриль. Потом были еще балет и пантомима. А дальше началась прогулка по залам дворца.
Дивились гости, которых набралось до трех тысяч человек. Ничего подобного никто раньше не видел. Больше всех поражало зрелище в центральной, огромной «бальной зале». Здесь был устроен невиданный сад, напоминавший сказку из «Тысячи и одной ночи». Зеленый дерновый скат был обсажен цветущими апельсиновыми деревьями, кустами жасмина и розами. Среди ветвей виднелись гнезда соловьев и других птиц, оглашавших сад пением. Между кустами располагались курильницы с благовониями и бил фонтан из лавандовой воды. В центре был устроен храм с жертвенником, на котором высилась статуя Екатерины II. Чуть поодаль размещался грот, а перед ним хрустальная пирамида с золотым вензелем царицы.
Генерал-фельдмаршал князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический.
Неизвестный художник. До 1792
В полночь начался ужин, описать обилие и изысканность яств которого современники не сумели. Известно только, что Екатерине II прислуживал сам хозяин, и ей с трудом удалось заставить его сесть рядом. Было около двух часов ночи, когда императрица собралась уезжать. Как вспоминал позднее поэт Г. Державин: «Потемкин пал на колени перед своею самодержицею и облобызал ее руку, принося усерднейшую благодарность за посещение». Многие же гости оставались до утра и «танцевали преусердно». В последующие дни только и разговоров было о том событии.
В высшем свете у Потемкина было мало сторонников. Его не любили. Да и он отродясь холеных придворных шаркунов не жаловал. Знал, что на него доносили, клеветали, в том числе и те, кто «делил ложе с государыней». Но князь на сомневался: государыня умная, самая умная из всех, кого он встречал; сумеет понять, где правда, а где ложь. У нее всегда хватало ума не путать опочивальню с кабинетом и разделять «привязанности сердца» и государственные дела, поэтому и не пытался никогда оправдываться или уж тем более кого-то обвинять для собственного благорасположения. Однажды, на вопрос французского посланника графа Сегюра не страшится ли он своих врагов, ответил: «Я их слишком презираю, чтобы бояться».
Кроме влияния, еще не могли простить богатство. Потемкина считали крупнейшим магнатом, хотя никто толком не ведал о размерах его состояния. Знали только, что щедрые дары Екатерины II (деньгами, землями, крепостными, драгоценностями, должностями и орденами) следовали постоянно. Расположение монарха среди знати всегда плодило зависть, недоброжелательство, сплетни. Царедворцы терялись в догадках. Григорий Александрович уже давно и не состоял в фаворитах, государыне любезны другие, а «одноглазый пират» все еще в фаворе.
Рассказывали, что этот выскочка, получив от царицы невиданные полномочия, стал практически неограниченным правителем огромных территорий, фактически всего Юга России, от реки Прут на Западе до калмыцких степей на Востоке. Воздвигал там по своему усмотрению города, строил верфи, корабли, завел целый двор, принимал иностранцев и вообще вел себя как какой-нибудь восточный владыка. И все ему сходило с рук. Уж сколько раз императрице сообщали «о непотребных делах князя», надеясь, что вот уж теперь-то наверняка звезда ненавистного временщика закатится. Ан нет! Всегда выходил сухим из воды. Верно, имеет какой-то магический ключ к сердцу царицы. Некоторые даже утверждали, что он «приворожил ее».
Но злоречивые придворные не принимали в расчет то, что особо ценила Екатерина II. Григорий верный, надежный человек, на которого всегда можно положиться. А это дорогого стоит. Уж нагляделась она на нравы русские. Сколько кругом людей, море лести и уверений, а рассчитывать мало на кого можно. Все слова, все ложь. С Потемкиным – по-другому, он и сам другой. Нет, конечно, это русский, настоящий русский. Бесшабашная удаль, необузданный нрав – это при нем. Политеса в нем мало, и этого уже не исправишь.
Порой и сама дивилась: как так получилось, что первый сановник империи больше походил на разбойника, чем на государственного мужа. Мог предстать перед важными иностранцами весь в золоте, в камзоле, усыпанном алмазами, но нечесаным, в стоптанных туфлях на босую ногу. А то и вообще в халате, даже без нижнего белья, принять родовитого принца. Да и прилюдно гаркнуть мог так, что чуть стекла из окон не вылетали. И вкусы у него какие-то варварские: любит редьку, морковь, капусту, моченую клюкву, соленые огурцы, черный хлеб и квас. Всякие заморские яства переносит с трудом. Даже ананасы, редкое лакомство при дворе, и те презирает. Особая его радость – жидкие кислые щи. Эту жижу, как ей сообщали, он выпивает за день по несколько литров.
Но ведь умеет быть и другим. Перед ней предстает всегда в самом привлекательном виде, ничем своих привычек не проявляет. Когда надо, то и беседу умеет интересную вести и обворожительным может стать, а уж острослов – какой поискать. И по-французски умело говорит, и стихи, хоть по-гречески, хоть по-латински, прочитает. Особо грека Плутарха и римлянина Овидия чтит. Книги собирает, большие деньги платит за редкие издания из Европы. И другими талантами не обделен: и сцену сыграет, и песню пропоет, и на лютне побренчит. На всю жизнь запомнила, как он один раз ей ангела представлял, так с ней колики сделались, чуть не скончалась от смеха. Потом несколько дней отходила.
Разбойник! Ему идет даже его одноглазие! Некоторые говорили, что он окривел в пьяной драке, другие, симпатизанты, уверяли – в бою, но Екатерина же знала истинную причину. Он сам ей рассказал, что в 1763 году взялся его лечить один лекарь, все какие-то компрессы на лицо ставил и так усердствовал, что «половины зрения лишил». После того Григорий чуть не в затвор ушел, на людях несколько месяцев не показывался и даже говорил, что в монастырь собирался удалиться. Но ничего, обошлось. Выдюжил. Да и как он там, в монастыре-то, обретался бы? Ведь без дамского общества долго жить не может. Угодник! У него здесь столько «викторий» – не меньше, чем в прочих делах.