На другой день в 8 часов утра дворянство, отслужив молебен, приехало подтвердить свою просьбу лично перед государыней. Князья Долгорукие и Голицыны ужаснулись и не имели силы предотвратить бурю, собравшуюся над их головами: императрица, несмотря на все старания князя Василия Лукича удержать ее от свидания с дворянством, приказала допустить его к себе, с заметным удовольствием приняла просьбу, поднесенную князем Трубецким, внимательно слушала, когда ее читали, и тут же написала на просьбе: быть по сему. Тотчас после этого государыня приказала одному из своих приближенных принести бумагу, которую она должна была подписать в Митаве, и в присутствии всех разорвать и бросить ее. Приказание было исполнено, и вслед за тем была дана императрице новая присяга — как государыне самодержавной.
Так быстро совершилось в нашем Отечестве происшествие, которое снова доказывает вам, милые читатели, насколько единодушно русские были приверженны к своим царям».
Подлинник «Кондиций», действительно надорванный, почти разорванный на две части, до сих пор хранится в Российском государственном архиве древних актов.
Самодержица
Однако когда Ишимова переходит к описанию правления Анны Иоанновны, тон ее меняется: «Анна Иоанновна снисходительно отнеслась к своим противникам: никто не был лишен жизни, даже главнейшие из них, Долгорукие, были наказаны ссылкой. Князья же Голицыны были только удалены от двора и отправлены на службу в разные области Сибири. Такое снисхождение подавало русским надежду на кротость правления новой государыни, на ее материнское сострадание ко всем несчастным. Быстро разлилась эта радостная надежда по нашей обширной России, но недолго утешала ее: сердце Анны вскоре стало недоступно и для любви ее верных подданных, и для слез, проливаемых ими о потере своего счастья. Не думайте, однако, милые дети, что виной этого была Анна Иоанновна. Нет, она оставалась все так же чувствительна к судьбе своего народа, как была в начале своего царствования, но многое не доходило до ее сведения; главной же причиной всех бедствий России была излишняя доверчивость государыни к герцогу Бирону, доверчивость, во зло им употребленная».
И правда, редкий историк находит для Бирона теплые слова. Нередко вместе с Бироном они бранили и Анну. Выдающийся русский историк В. О. Ключевский говорил на своих лекциях: «Это царствование — одна из мрачных страниц нашей истории, и наиболее темное пятно на ней — сама императрица. Рослая и тучная, с лицом более мужским, чем женским, черствая по природе и еще более очерствевшая при раннем вдовстве среди дипломатических козней и придворных приключений в Курляндии, где ею помыкали, как русско-прусско-польской игрушкой, она, имея уже 37 лет, привезла в Москву злой и малообразованный ум с ожесточенной жаждой запоздалых удовольствий и грубых развлечений. Выбравшись случайно из бедной митавской трущобы на широкий простор безотчетной русской власти, она отдалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовской роскошью и безвкусием. В ежедневном обиходе она не могла обойтись без шутих-трещоток, которых разыскивала чуть не по всем углам Империи: они своей неумолкаемой болтовней угомоняли в ней едкое чувство одиночества, отчуждения от своего Отечества, где она должна всего опасаться; большим удовольствием для нее было унизить человека, полюбоваться его унижением, потешиться над его промахом, хотя она и сама однажды повелела составить Св[ященный] Синод в числе 11 членов из двух равных половин — великороссийской и малороссийской. Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности кучу иноземцев, навезенных из Митавы и из разных немецких углов. Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении!».
В этом осуждении единодушны историки не только XIX, но и XX века. Сергей Германович Пушкарев, американский историк российского происхождения, автор «Обзора русской истории» 1953 года издания, «отделывается от Анны и от Бирона заодно» одним абзацем. «Новая императрица, грубая, необразованная, лишенная высших интересов и чувства долга, мало интересовалась государственными делами, отдала управление страной в руки окружающей ее кучки немцев, среди которых первое место занимал обер-камерген Яган Эрнст фон Бирон, ее фаворит, сын придворного конюха герцога Курляндского, превратившийся по милости Анны в „сиятельного графа“, а потом в „светлейшего князя Курляндского“, за него держались братья Левенвольды, а в компании с ними правили Россией двое сотрудников Петра — Остерман и Миних. Немцы, преимущественно остзейские, заняли множество должностей в дипломатии и в армии, а русские вельможи, особенно из старой знати, не только были отодвинуты на задний план, но подверглись прямым жестоким гонениям. Казни, ссылки или заключения в крепости постигли князей Долгоруких и Голицыных, казнен был среди других и кабинет-министр А. П. Волынский, осмелившийся критиковать всемогущих немцев. Канцелярия тайных розыскных дел (заменившая мрачной памяти Преображенский приказ, упраздненный при Петре II) „работала“ вовсю, по подозрениям и по доносам хватала, пытала, казнила и ссылала людей, которые осмеливались выражать недовольство правлением Бирона и его приспешников. В это время сама императрица развлекалась роскошными праздниками и забавами (вроде знаменитого Ледяного дома, построенного в 1740 году для празднования свадьбы придворного шута). На устройство этих праздников и на подарки любимцам Анна щедрой рукой тратила казенные деньги, которые собирали с крестьян при помощи военных экзекуций».
Не больше симпатизировали Анне Иоанновне и Бирону и советские историки. Да и некоторые современные учебники почти слово в слово повторяют характеристику Пушкарева.
Меж тем другие историки считают, что картина была немного сложнее.
Среди немцев, «захвативших власть», при Анне оставались и «птенцы гнезда Петрова». Великий реформатор любил немцев только немногим меньше, чем голландцев, и высоко ценил их деловые качества, а его, кажется, никто не упрекал в недостатке патриотизма. И оба «петровских немца», Миних и Остерман, вовсе не были «лишними людьми», бесполезными для России.
Якоб Бурхард Миних
Якоб Бурхард Миних — сын инженера, смотрителя плотин в герцогстве Ольденбургском, получившего за свою службу дворянство от датского короля. Бурхард Кристоф, желая продолжить дело отца, обучался математике, фортификации и иностранным языкам. Затем, в возрасте 18 лет, поступил в гессен-дармштадтскую армию, участвовал в боях, но уже через год получил место главного инженера Ост-Фрисландского княжества. Однако вскоре снова вернулся в действующую армию, был ранен, попал в плен, возвратился на родину, где принимал участие в строительстве гидротехнических сооружений в ландграфстве Гессенском. Через несколько лет он снова идет на войну, на этот раз в польско-саксонскую армию, но, не поладив с начальством, решает поискать себе другое место. В 1710 году 27-летний Миних присылает Петру I свой трактат о фортификации, и в 1721 году Петр приглашает его приехать в новую столицу.
Здесь Миних выдерживает императорский экзамен (ему поручили начертить план укрепления Кронштадта). Петр I остался доволен знаниями и сноровкой своего нового подчиненного. Согласно воспоминаниям «государева токаря» Андрея Нартова, Петр при виде чертежа Миниха воскликнул: «Спасибо Долгорукову! Он доставил мне сего искусного инженера и генерала. Когда саксонцы и поляки не умели его в службе своей держать, так я покажу им, что я умею достойных и знающих генералов награждать».
Миних принимается за работу. Он руководит строительством Ладожского канала — проектом, которому Петр придавал большое значение. Канал, соединяющий истоки Невы с устьем Волхова в обход бурного и непредсказуемого Ладожского озера должен был обеспечить безопасность судам, доставляющим на берега Невы строительные материалы и многие товары. Петровский указ о строительстве канала гласил: «Оную работу яко наиглавнейшую нужно посчитать…». На открытии строительства канала 22 марта 1719 года Петр собственноручно нагрузил и отвез первую тачку земли. Однако до приезда в Россию Миниха работы на канале продвигались крайне медленно, там процветали некомпетентность и казнокрадство. Лишь назначение руководителем решительного, знающего и амбициозного инженера-специалиста значительно улучшило положение дел.
Андрей Нартов рассказывает, что, осматривая постройку Ладожского канала, Петр I говорил: «Невою видели из Европы ходящие суда, а Волгою нашею, — указав на канал, — увидят в Петербурге торгующих азиатцев». По замыслу Петра, канал должен был стать частью нового пути «из варяг в греки», точнее, из Европы в Азию: из Финского залива в Неву, оттуда через канал в Волхов, затем в озеро Ильмень, в реку Мсту, из Мсты в Тверцу, из Тверцы в Волгу, а оттуда в Каспийское море. Петр не дожил до окончания строительства, но Миних закончил работы при императрице Анне Иоанновне, и Ладожский канал до сих пор открыт для судоходства.
После смерти Петра Миних стал своим человеком при Дворе Анны Иоанновны, что принесло ему новые назначения — член Кабинета министров, генерал-полицмейстер и президент военной коллегии, позже — основатель и шеф Кадетского шляхетского корпуса, лучшего военного заведения в России XVIII века. Благодаря его инициативе в состав русской армии включена тяжелая конница (кирасиры). Он командовал русскими войсками во время Русско-турецкой войны (1736–1739 гг.). Правда, о его полководческих способностях современники отзывались как о весьма скромных. Говорили, что он часто проявлял личную храбрость, но не жалел солдат, что часто приводило к неоправданным потерям.
Граф Генрих Иоганн Фридрих Остерман, носивший в России имя Андрей Иванович — выдающийся дипломат петровского времени и в 1721 году добился, вместе с Брюсом, заключения Ништадтского мира, за что его возвели в баронское достоинство. Ему же принадлежит и заключение в 1723 году выгодного для России торгового договора с Персией, доставившего ему звание вице-президента Коллегии иностранных дел. В 1726 году стал инициатором заключения союза с Австрией. Он — постоянный советник Петра I и в делах внутреннего управления, по его указаниям составлен «Табель о рангах», преобразована Коллегия иностранных дел и сделано много других нововведений.