таком же порядке, с той лишь разницей, что невеста и жених ехали теперь в коляске вместе, а ее и его двор, соединившись, следовали за ними сразу после императрицы. Все, за исключением непосредственно царской прислуги, выстроились по чинам в большом зале дворца, чтобы встретить их.
Они вошли в следующем порядке. 1) Императрица в сопровождении герцога Курляндского. На ней было платье с жестким лифом (называемое здесь роброном), коричневое с золотом, очень богатое и, по-моему, очень красивое — много жемчуга, но никаких других драгоценностей. 2) Невеста в сопровождении жениха. Его платье было таким же, как у нее, описанное мною выше. 3) Принцесса Елизавета в сопровождении принца Петра Курляндского; она была одета в розовое с серебром платье, превосходно украшенное драгоценными камнями. 4) Герцогиня Курляндская в сопровождении своего младшего сына, в роброне из белого вышитого золотом атласа, превосходно украшенном рубинами. 5) Ее дочь в сопровождении князя Черкасского; роброн ее был из шелка с цветами по серебряному полю. Когда они вошли в зал, подошел с поздравлениями посол, затем то же сделали все иностранные министры и за ними остальное общество. Ее величество обедала за столом, при котором были только невеста, жених и принцесса Елизавета. Все прочие разъехались по домам весьма утомленными, так как процессия началась в девять часов утра, а когда мы сели обедать, пробило восемь часов вечера. В десять все вернулись ко двору, и начался бал, продолжавшийся до полуночи».
Наступил торжественный момент, императрица повела невесту в ее апартаменты. Их сопровождали герцогиня Курляндская, две русские придворные дамы и жены тех иностранных министров, Дворы которых были родственны принцу. Среди них и Джейн Рондо, она пишет: «Когда мы пришли в апартаменты невесты, императрица пожелала, чтобы герцогиня и я раздели невесту; мы облачили ее в белую атласную ночную сорочку, отделанную тонкими брюссельскими кружевами, и затем нас послали за принцем. Он вошел с одним лишь герцогом Курляндским, одетый в домашний халат. Как только принц появился, императрица поцеловала обоих новобрачных и, простившись с ними самым нежным образом, отправилась в своей карете в Летний дворец и приказала обер-гофмаршалу проводить меня домой, так как все общество разъехалось, когда она увела невесту. Я добралась до дома около трех часов утра, едва живая от усталости. Все дамы были в робронах, и, хотя дело было в июле, когда тяжелые одежды доставляют много неудобств, богатство каждого наряда невозможно вообразить».
На следующий день новобрачные ездили обедать с императрицей в Летний дворец. «После обеда она приехала с ними в Зимний дворец, куда снова были приглашены все, бывшие на свадьбе; теперь они появились в новых, не в тех, что накануне, нарядах, — продолжает свой рассказ Джейн Рондо. — На новобрачной было платье с выпуклыми золотыми цветами по золотому полю, отделанное коричневой бахромой; на новобрачном — камзол из той же ткани. В большом зале состоялся бал и ужин для всего общества. Императрица, молодые, принцесса Елизавета и семейство герцога Курляндского сели за стол, но так как императрица никогда не ужинает, она постоянно переходила с места на место и разговаривала со всеми со своей обычной приветливостью.
Ужин был великолепный, и в зале был устроен фонтан, который все время бил, так что можно было подумать, будто он всегда здесь находился.
Четверг был днем отдыха, ибо ее величество сочла, что ей, как и всем остальным, это необходимо. В пятницу после обеда был маскарад. Составились четыре так называемые кадрили из двенадцати дам каждая, не считая ведущего каждой кадрили. Первую кадриль вели новобрачные, одетые в оранжевые домино, маленькие шапочки того же цвета с серебряными кокардами; маленькие круглые жесткие плоеные воротники, отделанные кружевами, были завязаны лентами того же цвета. Все их двенадцать пар были одеты так же; среди них находились все иностранные министры со своими женами — представители государей, связанных родственными узами либо с принцем, либо с принцессой. Вторую кадриль вели принцесса Елизавета и принц Петр, в зеленых домино и с золотыми кокардами; все их двенадцать пар были одеты так же. Третью кадриль возглавляли герцогиня Курляндская и граф Салтыков (родственник императрицы) в голубых домино и с розовыми с серебром кокардами. Четвертую кадриль вели дочь и младший сын герцогини, в розовых домино и с зелеными с серебром кокардами.
Все остальное общество было в костюмах, какие кто придумал. Ужин был подан в длинной галерее только участникам четырех кадрилей. Вокруг стола стояли скамейки, украшенные так, что выглядели подобно лугу; стол был устроен так же. И стол, и скамейки были покрыты мхом с воткнутыми в него цветами, как будто росли из него. И сам ужин, хотя и совершенно великолепный, подавался так, что все выглядело словно на сельском празднике. Императрица прохаживалась весь вечер без маски.
В субботу ее величество и все общество обедали в апартаментах молодых, с церемонией прислуживания за столом, что, по обычаю этой страны, должны делать новобрачные. После обеда в дворцовом театре давали оперу.
В воскресенье был маскарад в саду Летнего дворца, очень красиво иллюминированного, и фейерверк на реке, протекающей у сада. Каждый был одет в наряд по собственному вкусу; некоторые — очень красиво, другие — очень богато. Так закончилась эта великолепная свадьба, от которой я еще не отдохнула, а что еще хуже, все эти рауты были устроены для того, чтобы соединить вместе двух людей, которые, как мне кажется, от всего сердца ненавидят друг друга; по крайней мере, думается, это можно с уверенностью сказать в отношении принцессы: она обнаруживала весьма явно на протяжении всей недели празднеств и продолжает выказывать принцу полное презрение, когда находится не на глазах императрицы».
То, ради чего все затевалось, случилось довольно быстро: принцесса забеременела и 12 (23) августа 1740 года родила сына, которого назвали в честь прадеда Иоанном. Теперь Анна Иоанновна могла умереть спокойно — права старшей ветви Романовых на трон были обеспечены.
Короткое регентство
И она действительно умерла: скончалась то ли от почечной колики, то ли от инсульта 17 (28) октября 1740 года. Но на смертном одре Анне нужно было решить еще один важный вопрос: кто будет регентом при младенце-наследнике. Императрица указала на Бирона.
Став регентом, Бирон узнает о заговоре в Семеновском полку, шеф которого — Антон Ульрих. Офицеры этого полка поддерживали герцога и именно его хотели видеть регентом. Бирон вызвал герцога и сурово отчитал его. Анна Леопольдовна почувствовала себя оскорбленной, ее супруга распекает какой-то низкородный курляндский шляхтич!
И тут юные супруги удивили всех, им удалось договориться с Минихом, который редко раздумывал перед тем, «как ввязаться в драку», и через две недели после коронации младенца гвардейцы, возглавляемые фельдмаршалом, арестовали Бирона и отправили его в ссылку в Сибирь. Новым регентом объявили Анну Леопольдовну, мать императора, Антон Ульрих становится генералиссимусом, а Миних — кабинет-министром.
Относительно Анны Леопольдовны существуют две точки зрения. Одни историки уверены, что она не интересовалась государственными делами и из глупой и легкомысленной принцессы превратилась в глупую легкомысленную регентшу.
Кстати, в то же время в Россию снова приезжает из Саксонии граф Линар, и в апреле 1741 года немецкий посланник Мардефельд пишет: «Граф Линар намедни изобразил искусственный обморок, играя с великой княгиней; он идет вперед, так что об нем уже поговаривают в народе. Собственно, ничего между ними не было, они никогда не оставались одни. Как кажется, и фаворитка, и фельдмаршал покровительствуют этой интриге», но через несколько недель Мардефельд снова возвращается к этой теме: «Граф Линар не пропускает случая доказать великой княгине, как он безумно влюблен в нее. Она выносит это без признаков неудовольствия… Он нанял дом близ царского сада, и с тех пор великая княгиня регентша, против своего обыкновения, стала очень часто прогуливаться». Но Линар тут же сватается к фрейлине Анны Леопольдовны Юлиане Менгден (сторонники той версии, что он уже стал любовником Анны Леопольдовны, говорят, что помолвка была «для отвода глаз» или вовсе намекали на ménage à trois). Жених вскоре отправляется в Дрезден, чтобы подготовить все дела для свадьбы и вступления в русскую службу.
Но другие историки считают, что Анна внимательно относилась к государственным делам и искала сторонников, только их при Дворе оказалось мало, она и Антон Ульрих так и остались иностранцами и не успели «пустить корни» в России.
В середине ноября Линар пишет Анне Леопольдовне из Дрездена, предостерегая ее от заговора в пользу Елизаветы Петровны и советуя срочно арестовать Лестока как главного заговорщика, а гвардию, которая находится под большим обаянием дочери Петра I, срочно отправить в Финляндию, чтобы принять участие в войне со Швецией. Вероятно, Анне Леопольдовна и сама понимала, что Елизавета представляет опасность и для нее, и для ее сына и что с этим необходимо что-то сделать.
Неожиданная развязка
После смерти матери Елизавета жила в Москве, вдали от Двора. Но позже Анна Иоанновна вызвала ее к себе: то ли из родственных чувств, то ли для того, чтобы возможная претендентка на престол находилась перед глазами.
«Принцесса Елизавета, которая, как Вы знаете, является дочерью Петра I, очень красива, — писала Джейн Рондо. — Кожа у нее очень белая, светло-каштановые волосы, большие живые голубые глаза, прекрасные зубы и хорошенький рот. Она склонна к полноте, но очень изящна и танцует лучше всех, кого мне доводилось видеть. Она говорит по-немецки, по-французски и по-итальянски, чрезвычайно весела, беседует со всеми, как и следует благовоспитанному человеку, — в кружке, но не любит церемонности двора».
В другом своем письма она рассказывает: «Вы узнаете, что я часто бываю у принцессы Елизаветы и что она удостоила меня своим посещением, и восклицаете: „Умна ли она? Есть ли в ней величие души? Как она мирится с тем, что на троне — другая?“. Вы полагаете, на все эти вопросы ответить легко. Но я не обладаю Вашей проницательностью. Она оказывает мне честь, часто принимая меня, а иногда посылает за мной. Сказать по правде, я почитаю ее и в душе восхищаюсь ею и, таким образом, посещаю ее из удовольствия, а не по обязанности. Приветливость и кротость ее манер невольно внушают любовь и уважение. На людях она непринужденно весела и несколько легкомысленна, поэтому кажется, что она вся такова. В частной беседе я слышала от нее столь разумные и основательные суждения, что убеждена: иное ее поведение — притворство. Она кажется естественной; я говорю „кажется“, ибо кому ведомо чужое сердце? Короче, она — милое создание, и хотя я нахожу, что трон занят очень достойной персоной, все же не могу не желать, чтобы принцесса стала, по крайней мере, преемницей».