Но дальше Ишимова переходит к главному обвинению, к главной ошибке, которая, по ее мнению, и послужила причиной гибели Петра: «Вскоре оно [неудовольствие] достигло высочайшей степени: все узнали, что Петр не оценил по достоинству прекрасные качества своей супруги, что она страдала от его невнимания, от оскорблений, какие причиняли ей приближенные к императору. Приверженцы Екатерины узнали даже и то, что Петр Федорович имеет тайное намерение развестись с ней. Такое ужасное известие встревожило всех, кто умел чувствовать в нашем Отечестве. Холодность императора к единственному сыну и наследнику, восьмилетнему великому князю Павлу Петровичу, довела до крайней степени приверженцев Екатерины и заставила их решиться на любые жертвы, чтобы спасти ее. Эта решительность казалась им необходимой, потому что Петр приказал арестовать свою супругу. До ареста, правда, дело не дошло, однако после этого Екатерина поняла, что ей необходимо искать защиту у народа и преданных вельмож и военных. Она дала согласие на переворот».
Здесь тоже все правда (в той редакции, в которой ее можно было давать читать детям). Екатерина действительно жаловалась в своих мемуарах на холодность Петра и откровенничала с читателями, рассказывая, как ее бранила Елизавета, «что я всегда была одета в костюм для верховой езды и что я езжу по-мужски. Когда мы однажды приехали в Петергоф на куртаг, императрица сказала Чоглоковой, что моя манера ездить верхом мешает мне иметь детей и что мой костюм совсем неприличен; что когда она сама ездила верхом в мужском костюме, то, как только сходила с лошади, тотчас же меняла платье. Чоглокова ей ответила, что для того, чтобы иметь детей, тут нет вины, что дети не могут явиться без причины и что хотя Их Императорские Высочества живут в браке с 1745 года, а между тем причины не было».
Если верить Екатерине, то «причины» так и не случилось, и Павел — сын ее фаворита Салтыкова, а рано умершая дочь Анна — Понятовского. Делая такие намеки, Екатерина сводила счеты с Петром, отношения с которым к концу его царствования совсем испортились, а заодно «подкладывала бомбу» под всю династию Романовых — если все они происходили от любовной связи Екатерины и Салтыкова, то, значит, ни в одном из них не было крови Петра или московских царей. Правда, бомба эта так и не взорвалась. Хотя мемуары Екатерины опубликовал в середине XIX века за границей Герцен, никого, кажется, намеки Екатерины всерьез не заинтересовали. Но в любом случае такое поведение монархини трудно счесть достойным.
Чем же кончилась эта «семейная размолвка»?
Снова обратимся к Ишимовой: «В то время, как в Петербурге все с единодушным восторгом присягали императрице, Петр Федорович, ничего не зная об этом, находился, как обычно, в своем любимом загородном дворце Ораниенбауме и размышлял о том важном происшествии, которое по его приказанию должно было совершиться на другой день. Вдруг он узнает новость совершенно противоположную! Не имея особенной смелости в характере, он, чрезвычайно расстроенный, выслушал все подробности о ней и не только не изъявил желания противиться тому, что уже произошло в Петербурге, но на другой день сам написал письмо императрице, в котором отказался навсегда от Русского престола, изъявляя желание уехать в свое Голштинское герцогство. Вероятно, это желание было бы исполнено, но Петр III вскоре — 6 июля 1762 года — скончался».
Это очень приглаженная и «детская» версия произошедших событий.
При Дворе молодой супруги императора давно созревал заговор, в котором приняли участие трое братьев Орловых и гвардейские офицеры Измайловского полка — братья Рославлевы и Ласунский, преображенцы Пассек, Бредихин, Чертков, граф Н. И. Панин, воспитатель малолетнего наследника Павла Петровича, М. Н. Волконский и К. Г. Разумовский, гетман Войска Запорожского.
28 июня 1767 года, когда Петр находился в Ораниенбауме, а Екатерина — в «особом павильоне» Монплезира (впоследствии названном Екатерининским), заговорщики начали действовать.
Большой дворец в Ораниенбауме. Современное фото
Рассказывает шевалье де Рюльер, секретарь французского посольства в Петербурге: «Императрица была за 8 миль в Петергофе и под предлогом, что оставляет императору в полное распоряжение весь дом из опасения помешать ему с его двором, жила в Особом павильоне.
Петергоф (двор Петра) — прекрасный дворец, построенный Петром I по возвращении своем из Франции, надеясь поблизости моря сделать подражание водам версальским. В сем-то месте находилась императрица, и пребывание ее, как из сего видно, было избрано замечательно: между Петербургом, где был заговор, Ораниенбаумом, где был двор, и соседственным берегам Финляндии, где могла бы она найти свое убежище.
Орлов узнал от своего брата самые потаенные изгибы в саду и павильоне. Он разбудил свою императрицу и объявил: „Государыня, не теряйте ни минуты, спешите!“. И, не дождавшись ответа, оставил ее, вышел и исчез.
Императрица в неизъяснимом удивлении одевалась и не знала, что начать; но тот же самый человек с быстротою молнии скачет по аллеям парка. „Вот ваша карета!“ — сказал он, и императрица, не имея времени одуматься, как бы увлеченная, бежала к воротам парка. Она увидела тут карету, которую сей Орлов отыскал.
Они приехали прямо к тем двум ротам Измайловского полка, которые уже дали присягу. Императрица сошла на дорогу, идущую мимо казарм. Ее встретили 30 человек, выходящих в беспорядке и продолжающих надевать кителя и рубашки. При сем зрелище она удивилась, побледнела, и ужас, видимо, овладел ею. В ту же минуту, которая представляла ее еще трогательнее, она говорит, что пришла к ним искать своего спасенья, что император приказал убить ее и с сыном, что убийцы, получив сие повеление, уже отправились. Все единогласно поклялись за нее умереть. Прибегают офицеры, толпа увеличивается. Она посылает за полковым священником и приказывает принести распятие. Бледный, трепещущий священник явился с крестом в руке и, не зная сам, что делал, принял от солдат присягу».
Яков Штелин, учитель Петра III, оставшийся верным ему до конца, описывает последние дни жизни императора. Петр жил в Ораниенбауме, просматривал доклады Сената, проводил учения кирасиров и драгун, присутствовал на музыкальных концертах и спектаклях в Оперном доме. (В отличие от Екатерины, которая, по собственному признанию, всегда засыпала при звуках «серьезной» музыки). Петр любил симфонические концерты, сам ставил спектакли и даже учился играть на скрипке, хотя больших успехов не достиг. В свои последние дни в Ораниенбауме он распорядился установить в гарнизонной церкви орган, «чтобы в будущее воскресенье могли играть на нем при освящении упомянутой церкви».
28 июня Петр, не подозревая ничего дурного, собрался вместе с супругой отпраздновать свой день Ангела — день святого Петра. Он приезжает в открытой коляске в сопровождении своего Двора и гостей и обнаруживает, что «особый павильон» пуст. Петр осматривает комнату Екатерины. Заглядывает под кровать, открывает шкафы, простукивает тростью потолок и панели и восклицает: «Не говорил ли я, что она способна на все!».
Меж тем приходят вести из Петербурга о том, что все войска стоят под ружьем, гвардейские полки взбунтовались и присягают императрице.
Узнав о начавшемся бунте, он вызывает к себе голштинцев. Однако «потешные» войска не располагали серьезной боевой мощью — у них очень мало ядер и совсем нет картечи. Поэтому Петр, оставив мысль о том, чтобы закрепиться в Ораниенбауме, пытается уйти на шлюпках в Кронштадт. Но гарнизон крепости уже перешел на сторону Екатерины. Петр и его приближенные возвращаются в Ораниенбаум.
Картинный дом в Ораниенбауме. Современное фото
О дальнейших событиях (которые происходят 28–29 июня 1762 г.) повествует Штелин:
«3 часа. Государь подходит на галере к Ораниенбаумской гавани и, поднявшись в шлюпке вверх по каналу, идет в свой малый дворец внутри крепости, густо обставленной вокруг тамошними его войсками.
4 часа. По просьбе дам государь распускает гарнизон по квартирам и переходит в Японскую залу большого дворца. Тут ему несколько раз делается дурно, и он посылает за священником тамошней русской церкви. В Ораниенбауме с трудом достают немного белого хлеба и соли, потому что кухня и погреб остались на яхте…
…Тотчас по приезде ее величества г. Григорий Орлов и генерал-майор Измайлов были отправлены в Ораниенбаум за императором. В 1-м часу они привезли его в Петергоф в карете и высадили в правом дворцовом флигеле. Здесь он изъявил согласие на все, что от него потребовали. Под вечер его отправили в Ропшу…
4 часа пополудни. Приезд в Ораниенбаум генерал-лейтенанта Суворова и Адама Васильевича Олсуфьева с отрядом гусар и конной гвардии. Голштинский генералитет со всеми обер- и унтер-офицерами и прочими войсками отдают им свои шпаги и тесаки, после чего их объявляют пленными и заключают в крепости. Генерал-лейтенант Суворов приказывает составить опись всем находящимся во дворце денежным суммам и драгоценным вещам и отложить первые в сторону…
5-го кончина императора Петра III».
Почему же Петр так и не увидел свою Голштинию, и как он скончался?
Об этом Екатерина пишет графу Станиславу Понятовскому:
«2-го августа 1762…
… Все умы еще в брожении. Я вас прошу воздержаться от поездки сюда, из страха усилить его. Уже шесть месяцев, как замышлялось мое восшествие на престол. Петр III потерял ту незначительную долю рассудка, какую имел. Он во всем шел напролом; он хотел сломить гвардию, для этого он вел ее в поход; он заменил бы ее своими голштинскими войсками, которые должны были оставаться в городе. Он хотел переменить веру, жениться на Л. В. [Елисавете Воронцовой], а меня заключить в тюрьму. В день празднования мира, нанеся мне публично оскорбления за столом, он приказал вечером арестовать меня. Мой дядя, принц Георг, заставил отменить этот приказ.
С этого дня я стала вслушиваться в предложения, которые делались мне со времени смерти Императрицы. План состоял в том, чтобы схватить его в его комнате и заключить, как принцессу Анну и ее детей. Он уехал в Ораниенбаум. Мы были уверены в большом числе капитанов гвардейских полков. Узел секрета находился в руках трех братьев Орловых…