В свою очередь, Павел писал ей, посылая в подарок книгу духовного содержания: «В ком заключается высшее благо, — если не в Том, Кому я полагаю свое счастие поручать вас на каждом шагу моем в течение дня? Смею это высказать: связи, существующие между нами, их свойство, история этих отношений, их развитие, наконец все обстоятельства, при которых и вы, и я провели нашу жизнь, — все это имеет нечто столь особенное, что мне невозможно упустить все это из моей памяти, из моего внимания, в особенности же в будущем… По моему мнению, я своею книгою делаю вам великий подарок, ибо заставляю вас думать о Боге, чтобы еще более вас к Нему приблизить. Тем самым я и себе делаю величайший, истинный подарок. Таков мой способ любить тех, которые мне дороги; пусть отыскивают во всем этом что-либо преступное. Читайте, добрый друг мой, открывая книгу по произволу и на удачу: не наблюдайте ни времени, ни правил, но когда явится на то желание. Простите мне все это; будьте снисходительны к человеку, любящему вас более, чем самого себя, и в этом духе примите все. Единому Богу известно, насколько и во имя чего вы мне дороги; призываю на вас самые святые Его благословения и остаюсь весь ваш, слуга и друг».
Конечно же, Мария Федоровна ревновала. В начале 1792 года, в ожидании очередных родов, она писала близкому другу Павла Сергею Ивановичу Плещееву: «Вы будете смеяться над моею мыслью, но мне кажется, что при каждых моих родах Нелидова, зная, как они бывают у меня трудны и что они могут быть для меня гибельны, всякий раз надеется, что она сделается вслед затем второй m-me де-Ментенон», имея в виду фаворитку Людовика XIV.
Однако все получилось совсем не так. В 1798 году из-за появления новой фаворитки Нелидовой пришлось удалиться в Смольный монастырь. Император был разгневан ее заступничеством за императрицу, которую он хотел отправить на жительство в Холмогоры. В Смольном она и жила до самой своей смерти в 1839 году, по словам историка, великого князя Николая Михайловича, «сохранив до конца своеобразный пылкий ум, продолжая пленять своей беседой, но в то же время доставляя много неприятностей близким своей ворчливостью и требовательностью».
В том же 1798 году, когда случилась отставка Нелидовой, Павел влюбился в юную Анну Петровну Лопухину. К этому его подталкивал граф Кутайсов, желавший уменьшить влияние на императора, как Марии Федоровны, так и Нелидовой. Император поручил Кутайсову вести переговоры с Лопухиными о приглашении их в Петербург. Переезд состоялся осенью 1798 года. Анне Петровне и ее отцу Павел подарил дом на Дворцовой набережной. Лопухина назначили генерал-прокурором и в 1799 году возвели в княжеское достоинство с титулом светлости, мачеха пожалована в статс-дамы, а виновница всех этих милостей 6 сентября 1798 года пожалована в камер-фрейлины, 14 декабря 1798 года — в кавалерственные дамы большого креста державного ордена Св. Иоанна Иерусалимского и 22 февраля 1799 года — в кавалерственные дамы ордена Св. Екатерины меньшого креста.
Какой же была это новая дама сердца Павла? Варвара Головина, фрейлина великой княгини Елизаветы Алексеевны, пишет о ней: «Привлекшая внимание императора еще в прошлом году на коронации Лопухина вновь обратила на себя его взоры своей вполне расцветшей красотой. Кутайсов всячески поддерживал то впечатление, которое она производила на государя, а тот покинул Москву без ума от любви и с твердым намерением привлечь свой предмет в Петербург…
Лопухина имела красивую голову была невысокого роста, дурно сложена и без грации в манерах; красивые глаза, черные брови и волосы того же цвета, прекрасные зубы и приятный рот были ее единственными прелестями; небольшой вздернутый нос не придавал изящества ее физиономии. Выражение лица было мягкое и доброе, и, действительно, Лопухина была добра и не способна ни желать, ни делать кому-нибудь зло, но в то же время она была недальнего ума и не получила должного воспитания. Ее влияние проявлялось только в раздаче милостей; у нее не было данных, чтобы распространять его на дела, хотя любовь государя и низость людей давали ей такую возможность. Часто она испрашивала прощения невиновным, с которыми император поступал слишком строго в минуты гнева; тогда она плакала или дулась и таким образом достигала желаемого. Императрица, чтобы угодить своему супругу, относилась к ней всегда очень хорошо. Великие княжны, дочери императора, заискивали в ней, даже чересчур, и всячески выказывали ей свое внимание».
Анна Петровна Лопухина
Она отмечает, что Анна Петровна любила танцевать, особенно новомодный танец, пришедший из Европы — вальс, но пышные придворные платья, сохранившие покрой XVIII века, мешали ей вальсировать, и она упросила Павла отказаться от них. Желание дамы сердца — закон, и молодые придворные дамы, в том числе великие княжны, с восторгом встретили эти перемены в придворных туалетах, но они огорчили императрицу, которая чем дальше, тем больше любила церемонии.
Но сама Голицына была далеко не в восторге от нового, несомненно, очень романтического увлечения императора. «Павел придавал выражению своей склонности рыцарский характер, что могло отчасти облагородить ее, если бы к ней не примешивались разные причуды, — пишет она. — Государь только что стал во главе Мальтийского ордена. Раздав орденские знаки членам своего семейства, он сохранил за собой достоинство гроссмейстера, учредил в ордене новые должности и командорства и, сообразно с этим, увеличил число официальных торжеств при Дворе. Анна Лопухина получила Мальтийский крест. Она была единственная женщина, которой даровано было это отличие, за исключением членов императорского семейства и графини Скавронской, вышедшей замуж за графа Литту, бывшего посланником гроссмейстера при русском Дворе в продолжение нескольких лет и являвшегося главным виновником перехода Мальтийского ордена под покровительство императора.
Имя Анны, которому приписывали мистический смысл божественной благодати, стало девизом государя. Он поставил его на знаменах своего первого гвардейского полка. Красный цвет, любимый Лопухиной, стал любимым цветом императора Павла, а значит, и Двор стал отдавать ему предпочтение. И офицеры, и все придворные, за исключением прислуги, носили этот цвет. Император подарил Лопухиной прекрасный дом на Дворцовой набережной. Он ежедневно ездил к ней в карете, запряженной парой лошадей, с Мальтийским гербом, в сопровождении лакея в красной ливрее. Государь полагал, что в этом экипаже он едет инкогнито, но на самом деле его, конечно, узнавали, точно так же, как и тогда, когда он ехал в обычной своей карете. Можно представить себе, какое впечатление производила на петербургскую публику вся эта комедия! Народ был поражен, что его государь более высоко ценит честь быть гроссмейстером Мальтийского ордена, чем русским самодержцем. Этот орден, присоединенный к государственным регалиям, возбуждал общие насмешки, как и почти театральные сцены выполнения всех обрядов ордена. Нравственный беспорядок водворился при Дворе взамен той строгости нравов, которую до сих пор сам император старался повсюду установить. Государь подавал теперь пример забвения своих обязанностей, поощряя к этому и своих сыновей. Несмотря на эту распущенность, строгость ко всему, относившемуся к службе, была доведена до крайней степени, и нетрудно было предвидеть могущие произойти от того последствия».
Когда же Лопухина призналась Павлу в том, что она любит другого, он повел себя так, как и подобает рыцарю. Варвара Головина рассказывает: «В Петергофе произошло между тем довольно примечательное событие. Император был однажды у Лопухиной и получил при ней известие из армии о новой победе. В донесении Суворов прибавлял, что в скором времени отправит в Петербург полковника князя Гагарина с неприятельскими знаменами и с подробностями об этой победе. Известие произвело на Лопухину сильное впечатление, которое она напрасно пыталась скрыть от императора. Не будучи в состоянии устоять против его просьб и, наконец, против его повеления, она бросилась перед ним на колени и призналась, что знала князя Гагарина в Москве, что он был влюблен в нее и что из всех ухаживателей он один заинтересовал ее. Она прибавила, что не могла оставаться равнодушной к известию о предстоящем свидании с ним и полагается на великодушие императора. Государь с большим волнением выслушал ее признание и, повинуясь внезапному порыву, принял решение устроить замужество Лопухиной с князем Гагариным, который приехал спустя несколько дней. Он был прекрасно принят императором, определен в 1-й гвардейский полк, и в скором времени объявлена была предстоящая свадьба его и назначение генерал-адъютантом его величества».
Павел Гаврилович Гагарин
А впрочем, княгиня Гагарина не удалилась от Двора, по выходе замуж она назначается статс-дамой и занимает апартаменты в Михайловском замке вплоть до убийства Павла.
Ф. Я. Алексеев. Михайловский замок
Современники называли имена еще нескольких женщин, удостоившихся внимания императора. Это Софья Ушакова, Мария Шкурина, Глафира Алымова, Ольга Жеребцова, Луиза Шеваль. Но часть этих связей — откровенный вымысел, а часть предположительна и недоказуема.
Вдовствующая императрица
Михаил Иванович Пыляев, автор книги «Старый Петербург» — одного из первых изданий, посвященных истории города и городским преданиям, рассказывает одну из петербургских легенд: «Однажды солдату, стоявшему в карауле при Летнем дворце, явился в сиянии юноша и сказал оторопевшему часовому, что он, архангел Михаил, приказывает ему идти к императору и сказать, чтобы на месте этого старого Летнего дворца был построен храм во имя архистратига Михаила. Солдат донес о бывшем ему видении по начальству, и, когда об этом доложили императору, он ответил: „Мне уже известно желание архангела Михаила; воля его будет исполнена“. Вслед за этим он распорядился о постройке нового дворца, при котором должна быть построена и церковь во имя архистратига Михаила, и самый дворец было приказано называть Михайловским замком».