Александра Федоровна решает продолжать обучение детей. Она сама дает всем пятерым уроки Закона Божьего, Николай преподает Алексею Николаевичу географию и историю, великая княжна Ольга Николаевна учит своих младших сестер и брата английскому языку, доктор Боткин, лейб-медик, занимается с детьми русским языком и чтением. Цесаревич Алексей Николаевич учит наизусть стихи Лермонтова и пишет сочинения по картинам.
Узникам разрешено переписываться с друзьями и родственниками, но каждое письмо предварительно читает охрана.
В середине июля обстановка стала тревожной. Керенский всерьез опасался большевиков и принял решение увезти царскую семью в Сибирь. На 1 августа назначили отъезд. О последней ночи Николая и его семьи в Александровском дворце сохранились воспоминания искусствоведа и художника Георгия Крескентьевича Лукомского.
«…В Царском была тишина. Многие, конечно, знали (через прислугу дворца), что отъезд назначен на наступающую ночь, но, повторяю, спокойствие в городе царило полное.
…В это время в Александровском дворце вся семья, уложив вещи (в течение 7 дней), буквально „сидит на чемоданах“ в полукруглом „бальном“ зале, выходящем окнами в парк. Прислуга, еще в ливреях, страшно расстроена. Плачут. Слышны заглушённые рыдания. 2½, 3, 4, 4½. часа утра… Светает. Запели птицы. Первые лучи солнца окрасили верхушки деревьев. Прекрасен на заре желто-белый дворец Гваренгиев с колоннадой, единственной в своем роде в мире: светлые тона его стен так гармонируют с сиренево-розовым небом…
…Четыре-пять закрытых автомобилей. Первый предназначен Николаю II, сыну и жене. Второй — для дочерей…
…Из дверей появляется невзрачная сугубо — на сей раз — печальная, густо обросшая бородой, в форме полковника, фигура Николая II. Под руку с ним — бывшая императрица. Медленно, качаясь (от усталости и волнения), спускаются они по пандусу. Николай берет под козырек: „Здорово, молодцы“; — чуть слышно отвечают; „Здравия желаем, господин полковник“. За ними, вприпрыжку, выросший неожиданно, — бывший наследник. Бледен. Шутит. Балаганит. Далее — сестры. Худенькие, бледные, остриженные… серо, даже бедно одетые — в пелеринках, жмутся одна к другой. Жеста, геройского движения, позы царственной (вели-то, как на плаху) ни у кого!
Садятся в автомобили. Отъезжает первый. В окошечке его, что сзади, вижу в слезах императрицу. Перекрестила оставшихся на балконе, свою бывшую челядь (или дворец?)…».
Николай и его семья уехали навстречу своей судьбе.
Фотография Николая Романова, сделанная после его отречения в марте 1917 года и ссылки в Сибирь
Их ожидал путь в Тобольск, где их поселили в губернаторском доме. Кажется, никто толком не знал, на каком положении царская семья, кто они — заключенные, ссыльные или лица, находящиеся под охраной Временного правительства.
Тобольск. Дом, в котором содержалась царская семья
Пьер Жильяр, гувернер царевича, сопровождавший семью в этом переезде, писал: «Царская Семья занимала весь верхний этаж просторного и удобного губернаторского дома. Свита жила в доме богатого тобольского купца Корнилова, расположенном через улицу, почти напротив. Охрана состояла из солдат — бывших стрелков императорской фамилии, приехавших с нами из Царского Села. Она находилась под начальством полковника Кобылинского, человека сердечного, который искренно привязался к семье, за которой должен был наблюдать. Он сделал все, что мог, чтобы смягчить ее участь.
Вначале условия нашего заключения были довольно сходны с царскосельскими. У нас было все необходимое. Тем не менее Государь и дети страдали от недостатка простора.
В самом деле, для своих прогулок они располагали только очень маленьким огородом и двором, который устроили, окружив забором широкую малопроезжую улицу, проходившую на юго-восток от дома. Этого было очень мало, и там приходилось быть на глазах у солдат, казарма которых господствовала над всем отведенным нам пространством. Приближенным и прислуге была, напротив, по крайней мере, вначале предоставлена большая свобода, нежели в Царском Селе, и они могли ходить в город и ближайшие окрестности».
Но наступила зима, и от прогулок пришлось отказаться. Особенно страдал от вынужденной неподвижности Николай, мать писала ему: «Я ужасно сожалею, что тебя не пускают гулять. Знаю, как это тебе и милым детям необходимо. Просто непонятная жестокость!». Мужчины начали заготавливать дрова, это давало возможность размяться и разогнать кровь. Учились пилить дрова и дети.
Единственной радостью оставались письма из Петербурга. Николай переписывался с матерью, Александра — с Анной Вырубовой, но письма приходили редко и нерегулярно. «Мы устроили игры и всячески изощрялись найти забавы, способные внести разнообразие в монотонность нашего заключения, — вспоминает Пьер Жильяр. — Когда начало становиться очень холодно и большая зала сделалась необитаемой, мы нашли себе приют в соседней, единственной действительно уютной комнате дома, служившей гостиной Ее Величеству. Государь часто читал вслух, а Великие Княжны занимались рукодельем или играли с нами. Государыня обыкновенно играла одну или две партии в безик с генералом Татищевым, а затем также брала какую-нибудь работу или лежала на своей кушетке. В этой мирной семейной обстановке мы проводили долгие зимние вечера, как бы затерянные в беспредельности далекой Сибири».
На Рождество все дарили друг другу подарки, сделанные своими руками, сходили на рождественскую службу в местную церковь, поставили домашний спектакль.
Николай II и его семья в Тобольске
Жильяр рассказывает такой эпизод их совместной жизни в Тобольске: «За вечерним чаем у Их Величеств генерал Татищев выразил свое удивление при виде того, насколько тесно сплочена и проникнута любовью семейная жизнь Государя, Государыни и их детей. Государь, улыбаясь, взглянул на Государыню:
— Ты слышишь, что сказал только что Татищев?
Затем с обычной своей добротой, в которой проскальзывала легкая ирония, он добавил:
— Если вы, Татищев, который были моим генерал-адъютантом и имели столько случаев составить себе верное суждение о нас, так мало нас знали, как вы хотите, чтобы мы с Государыней могли обижаться тем, что говорят о нас в газетах?».
После того как к власти пришли большевики, условия жизни в Тобольске стали ужесточаться. Семью императора перевели «на солдатский паек», им пришлось уволить десять слуг, исключить из рациона масло и кофе «как предметы роскоши». Конвой начал опасаться, что пленники могут сбежать. Выходить из дома теперь им разрешали только в сопровождении кого-нибудь из солдат, развалили снежную гору, с которой катались дети, «потому что Государь и Государыня входили на нее, чтобы смотреть оттуда на отъезд солдат 4-го полка». Опасения эти были небезосновательны: с семьей тайно связался зять Распутина Борис Соловьев и сообщил, что Братство святого Иоанна Тобольского (святой покровитель Тобольска) готовит побег царской семьи. Но он оказался обычным жуликом и, собрав от имени императрицы более 4000 рублей, сбежал.
Тобольск. Иконостас в «Доме Свободы»
Тобольск. Комната великих княжон в «Доме Свободы»
Тобольск. Царская семья в Тобольской ссылке
Тобольск. Император вместе с сыном Алексеем пилят дрова
Тобольск. Великая княжна Ольга Николаевна колет дрова
Позже семью перевезли в Екатеринбург и поместили в бывший дом инженера Ипатьева, ставший теперь Домом особого назначения.
Ипатьевский дом в Екатеринбурге
В начале лета до Екатеринбурга дошли известия о том, что солдаты Чешского легиона, ехавшие с Дальнего Востока взбунтовались и их отряды приближаются к Екатеринбургу. В городе началась паника. Уральский облсовет потребовал казни императорской семьи, и 3 (17) июня всех заключенных Дома особого назначения — Николая, Александру, их детей, личного врача и прислугу — расстреляли в подвале дома.
Комната, где расстреляли царскую семью
В Москве по этому поводу опубликовали официальное заявление, в котором сообщалось: «На состоявшемся 18 июля первом заседании выбранного Пятым съездом Советов президиума ЦИК Советов председатель… объявил полученное от областного Уральского Совета сообщение о расстреле бывшего царя Николая Романова: „В последние дни столице красного Урала Екатеринбургу серьезно угрожала опасность приближения чехословацких банд. В то же время был раскрыт новый заговор контрреволюционеров, имевших целью вырвать из рук Советской власти коронованного палача. Ввиду всех этих обстоятельств Президиум Областного Уральского Совета постановил расстрелять Николая Романова, что было приведено в исполнение 16 июля. Жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место. Документы о раскрытом заговоре посланы в Москву со специальным курьером.
В последнее время предполагалось предать бывшего царя суду за все его преступления против народа, и только события последних дней помешали осуществлению этого намерения. Президиум, обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский областной комитет принять решение о расстреле Романова, постановил: „ЦИК в лице своего Президиума признает решение Уральского областного комитета правильным“».
Останки царской семьи обнаружили в 1991 году и позже захоронили в Петропавловском соборе в Петербурге. Всю семью канонизировали как Святых Царственных страстотерпимцев. Страшной смертью погибла и сестра Александры, Елизавета Федоровна. Ее вместе с великим князем Сергеем Михайловичем, сыновьями Константина Константиновича князьями Иоанном, Игорем и Константином, сыном великого князя Павла Александровича князем Владимиром Палеем сбросили в старую шахту в Алапаевске. Так — быстро, кроваво и страшно — закончилась целая эпоха российской жизни.
Памятник «Поклонный крест» на месте шахты № 7
Памятник «Царские дети»
В феврале 1917 года, приветствуя отстранение от власти (но, разумеется, не физическое устранение) императора, британский премьер Ллойд Джордж послал телеграмму Временному правительству: «С чувством глубочайшего удовлетворения британский народ узнал, что его великая союзница Россия примкнула к государствам, управляемым ответственными представителями… Мы верим, что революция — это самый большой вклад русского народа в дело, за которое с августа 1914 года сражаются союзные державы. Она является наглядным доказательством того, что война эта, по существу, представляет собой сражение за народное представительство и свободу».