Елизавета так и не вышла замуж, хотя Петр подыскивал ей блестящих венценосных женихов, и проживала в России на правах придворной дамы, а по сути – бедной родственницы при царском дворе.
Итак, налицо были четыре кандидатуры: Екатерина Иоанновна, Анна Иоанновна, Карл-Петер-Ульрих, внук Петра Великого, и Елизавета Петровна.
Это по закону, который позже издаст император Павел I, корона должна была сразу достаться малолетнему голштинскому герцогу как единственному мужчине в роду. Но дело происходило в 1730 году, никаких таких законов в помине не было.
Однако имелось завещание (так называемый тестамент) Екатерины I. Известно, что Петр Великий, умирая, не успел выразить своей последней воли о передаче трона. Его же вдова вроде бы учла подобную ошибку. Так вот, согласно тестаменту, в случае бездетной смерти Петра II престол должен был перейти царевне Анне Петровне или ее потомкам. Царствовать и по завещанию Екатерины I после Петра II должен был сразу Петр III! Но Верховный тайный совет, куда несколько богатейших и знатнейших людей России назначили сами себя, узурпировал право решения вопроса о престолонаследии.
Вопрос решался противостоянием и соглашением группировок высшей имперской знати. Здесь сразу сталкивались две линии: потомков Иоанна V и потомков Петра I. За Иоанновен выступало старшинство их отца по сравнению с Петром I. За Петровну или внука Петра, казалось бы, право того, кто последним перед этим занимал трон. Но тут в силу вмешалось одно обстоятельство, чем воспользовались сторонники Иоанновен. Они объявили Анну и Елизавету Петровну незаконнорожденными дочерями Петра. Дело в том, что обе они родились еще до официального венчания Петра и Екатерины, состоявшегося только в 1712 году.
Следовательно, линия Иоанновен сразу получила неотразимый аргумент в свою пользу: законность. Осталось лишь выбрать из двух.
В пользу Екатерины говорило ее старшинство. Против – то, что она формально все еще оставалась замужем. Хотя ее муж Карл-Леопольд был свергнут с престола, но это-то и создавало проблему. Такой бродячий герцог, узнав об избрании его жены на русский престол, мог затребовать корону и себе. Конечно, Россия легко отбила бы эти притязания, но не хотелось подавать повод для международного скандала.
Итак, оставалась одна Анна Иоанновна. В отношении нее не было никаких сомнений. Мужа, который был бы герцогом Курляндским и мог претендовать на русский трон, у нее не было. Сама она всегда находилась под контролем и не могла принимать решения, идущие вразрез с политикой России. Кроме того, Анна не была замечена в порочащих ее связях и сношениях.
«Верховники» (как называли членов Верховного тайного совета) предложили «кондиции», то есть условия ограничения самодержавия, на которых Анна приглашалась царствовать в Россию. И хотя меньше чем через сутки после смерти Петра II посланцы Верховного тайного совета уже скакали в Митаву, к Анне, очередная попытка ограничения самодержавия так и осталась попыткой. Новая государыня кондиции не приняла.
Она выехала в Москву, где тогда находился императорский российский двор, и торжественно прибыла в столицу, где чиновники, войска и народ присягнули ей. Это была странная присяга: в ней ничего не говорилось о самодержавной власти государыни.
Но в пользу восстановления самодержавия продолжали интриговать многие сильные люди, настраивая соответствующим образом гвардию – решающую силу всех дворцовых переворотов в России. Затем Анна торжественно разорвала кондиции, а вскоре Москва снова присягнула ей – уже на условиях полного самодержавия. Эта переприсяга смутила народ не меньше, чем первая присяга не самодержавной императрице, и наложила известный отпечаток на все правление. Власть уже не воспринималась народом с привычным священным трепетом. И это тоже запечатлелось в народной памяти о начавшемся правлении.
Невеселая императрица
Анна Иоанновна представляется женщиной глупой и некрасивой, ничего не понимавшей в государственных делах, способной думать только о нарядах и увеселениях, бессмысленно расточавшей на это государственную казну, находившей больше удовольствия в выходках карлиц-шутих, чем в беседе с умным человеком.
Уничтожающую характеристику дает Анне Иоанновне великий русский историк Василий Ключевский:
«Это царствование – одна из мрачных страниц нашей истории, и наиболее темное пятно на ней – сама императрица. Рослая и тучная, с лицом более мужским, чем женским, черствая по природе и еще больше очерствевшая при раннем вдовстве среди дипломатических козней и придворных приключений в Курляндии, где ею помыкали, как русско-прусско-польской игрушкой, она, имея уже 37 лет, привезла в Москву злой и малообразованный ум с ожесточенной жаждой запоздалых удовольствий и грубых развлечений. Выбравшись случайно из бедной митавской трущобы на широкий простор безотчетной русской власти, она отдавалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовской роскошью и безвкусием. В ежедневном обиходе она не могла обойтись без шутих-трещоток, которых разыскивала чуть не по всем углам империи: они своей неумолкаемой болтовней угомоняли в ней едкое чувство одиночества, отчуждения от своего отечества, где она должна всего опасаться; большим удовольствием для нее было унизить человека, полюбоваться его унижением, потешиться над его промахом».
Но надо иметь в виду, что Анна Иоанновна была прежде всего женщиной. О да, еще в конце XVII века хорватский иезуит Юрий Крижанич, посланный в Россию, изобличенный здесь в своей тайной миссии и за то сосланный в Сибирь на 15 лет, в утешение себе и в назидание царям московским написал «Политичные думы», где предупреждал, что одно из худших зол для государств – это «женовладство». Прошло немного времени, и… цари допустили до того, что скипетр власти надолго перешел в руки женщин. Но что делать женщине на престоле, неспособной понять своего властного предназначения? Она обязательно будет искать около себя мужчину, чтобы опереться на него, чтобы взвалить на него весь груз забот о правлении, а самой предаться любимым развлечениям. Так поступила и Анна.
Чтобы понять характер ее российского правления, надобно кратко очертить, чем она занималась в Курляндии.
Утратив мужа сразу после свадьбы, Анна не осталась без руководства. Для удержания Курляндии в русле российской политики из Петербурга в Митаву прибыл Петр Бестужев – отец того знаменитого канцлера Российской империи, которого впоследствии дважды приговорят к смертной казни, и оба раза он будет помилован, да еще возвратит себе все почести и титулы.
Находясь в Митаве на положении не то русского резидента, не то русского комиссара, Петр Бестужев-Рюмин и руководил курляндской политикой от имени Анны. Но руководил не просто так, а в том числе и через постель. Если бы на его месте был его сын Алексей, ровесник Анны, такую связь можно было понять. Но Петр Бестужев был старше Анны на 30 без малого лет! И несколько лет, пока его не отозвали в Петербург, Петр Бестужев был любовником Анны Иоанновны.
В 1726 году побочный сын польского короля Августа II и граф Мориц Саксонский решил добиваться руки Анны Иоанновны, а с нею, разумеется, и герцогской короны. Этот натиск едва удалось отбить российской дипломатии с помощью курляндских государственных чинов. Кризис, при котором стало возможно такое положение, послужил одной из причин удаления Петра Бестужева в Петербург.
Сохранились письма, в которых Анна умоляла не забирать у нее Бестужева, но правительство Меншикова, который еще имел в России влияние и тоже неудачно добивался в это время курляндской короны, было неумолимо.
Вскоре Анна утешилась.
Бирон в Курляндии
Род Биронов, вероятно, вел начало из Вестфалии. Там, а также еще долго в Курляндии они писались von Bühren (фон Бюрен) – от названия места их происхождения. Еще в середине XVII века зафиксирована такая форма фамилии. Но в какой-то момент они изменили фамилию на фон Бирóн – то ли в угоду местному произношению, то ли под модным французским влиянием.
Эрнст Иоганн Бирон был на два с небольшим года старше своей венценосной возлюбленной. Будучи уже не первой молодости для того времени, в 1718 году он поступил на службу в Курляндскую герцогскую канцелярию. Вероятно, уже тогда, несмотря на наличие Бестужева, между молодыми герцогиней и ее секретарем завязалась какая-то неслужебная связь. Чтобы пресечь всякие слухи о ней, Анна Иоанновна в 1723 году настояла на женитьбе Эрнста Иоганна на Бенигне Готлибе Тротте фон Трейден – девушке, бывшей почти на 13 лет младше своего мужа, но, по всем воспоминаниям современников, очень некрасивой. Впрочем, сохранились письменные свидетельства, что Бирон был в нее по-настоящему влюблен. Он потом взял ее с собой в Россию и по мере того, как старела его царственная возлюбленная, по-видимому, все больше привязывался к своей жене, которая вела себя в России очень высокомерно, чувствуя себя супругой второго лица в государстве.
Но все это было потом. Чем занимался Бирон до поступления на службу к герцогине, то есть к Анне, достоверно неизвестно. Есть свидетельства, что его отправили учиться в Кенигсбергский университет, но в списках студентов его имя не значится. Как говорится, поехал, да не доехал, свернул не туда. Неизвестно, было ли у Бирона какое-либо образование, кроме начального домашнего. Из языков он знал только немецкий да немножко выучился по-русски благодаря общению со своей покровительницей.
Недруги Бирона пытались очернить его, утверждая, что он занимался низким ремеслом, в частности, работал сапожником. Доказательств этому тоже пока не обнаружено. Но, во всяком случае, тонкими и изящными манерами он никогда не отличался, что, впрочем, гармонировало с его обликом, особенно по мере увеличения возраста: он имел широкое, грубое, как бы вырубленное топором лицо с острым носом.
О манерах Бирона может свидетельствовать тот факт, что в 1722 году, находясь в Кенигсберге, он участвовал в уличной драке с городской стражей, причем один из стражей был даже убит. Бирона посадили в тюрьму, откуда его выкупили только за 700 рейхсталеров – сказалось покровительство герцогини.