(Тощему.) Ты не свинья, кабаном от тебя не пахнет…
Т о л с т ы й (Тощему, шутливо — он ни капельки не верит в то, что рассказывает Цезарь). Ну конечно, божественный дар у него от Венеры.
Ц е з а р ь. Ошибаешься, толстяк. Не от Венеры! Я знаю волшебство, которое прославило Цирцею…
Т о л с т ы й. Венера, Цирцея — один хрен.
Ц е з а р ь. Тебе не понять. Сало залило тебе мозги и мешает шарикам ворочаться. (С презрением.) Ну, выдай еще хоть одну поговорку.
Т о л с т ы й. Сколько угодно. Про свиней?
Цезарь кивает.
Кто со свиньями лопочет — будет свиньями проглочен…
К а п и т а н (Пьянице). Пошли найдем ему девицу, может, он нам анекдот про баб расскажет… (Выходят.)
Т о щ и й. Пусти!
Пытается вырваться. Цезарь не замечает.
Ц е з а р ь. Цирцея напоила спутников Одиссея зельем и превратила их в свиней. Мне по душе другой способ — я зелья не даю, я даю людям власть. И тогда кормлю их желудями. (Тощему.) Хочешь, я превращу тебя в свинью?
Т о щ и й. Не выйдет…
Ц е з а р ь. Выйдет. Я не могу только то, чего не хочу. Стоит какого-нибудь болтуна вроде тебя сделать генералом или губернатором, он тут же начнет жрать желуди прямо с моей ладони, как поросенок-сосунец. Эй, толстяк, у вас есть желуди?
Т о л с т ы й. Нет. Могу принести помои. (Тощему.) Хочешь помоев?
Тощий молчит.
Словно воды в рот набрал.
Ц е з а р ь. Не стану я превращать его в свинью. Я его повешу и тем самым отпущу грехи.
Тощий пытается вырваться.
Не сейчас, не трусь, я скажу тебе когда. Слышишь, Шкура, я скрутил и бросил на колени этого беднягу, с которым могу делать, что хочу. Я знаю, что буду властвовать над миром. И этот мир, как ваш корабль, будет со всех сторон окружен океаном…
Т о щ и й. Он бредит?!
Цезарь бьет его по заду. Тощий вопит.
Ц е з а р ь. Вполне приличный юноша, только мозги у него часто оказываются в заднице. И чтобы вернуть их на место, в голову, надо крепко врезать ему по мягкому месту.
Т о щ и й. Оставь меня, пожалуйста…
Ц е з а р ь. Видите? Вежливым стал. (Отпускает Тощего.) Катись. Принеси что-нибудь выпить.
Тощий уходит.
Ц е з а р ь (причесывается). Я причесываюсь! А теперь я ковыряю пальцем в ухе! Шкура! Есть в этом жесте что-нибудь зловещее?
Ш к у р а. Ничего.
Ц е з а р ь. Отвечай по-собачьи, так тебе больше пристало. Итак: я причесываюсь — есть в этом жесте что-нибудь роковое?
Шкура лает в знак отрицания.
Ну вот, а они будут утверждать, будто я собираюсь ниспровергнуть римский государственный строй! Я же деликатный человек. Смотри, как изящно, одним пальцем, я почесываю грудь и затылок — разве способен такой человек разрушить Рим?
Шкура возмущенно лает.
Но кое-что я действительно намерен искоренить в Римской республике. Посредственность, серость, погоню за почестями, должностями, спекуляцию, демагогию. Не желаю возглавлять общество попрошаек, подхалимов, способных только покорно склонять голову. Искусство нельзя создавать со склоненной головой. Искусство — это не только театр, балет или музыка. Руководить страной тоже искусство. Я хочу, чтобы нацию составляли сильные, свободные люди, а посредственность боится свободы — потому и пугает народ тиранией, которую я хочу якобы установить. Изобрази, Шкура, их подлые речи. Напыщенная серость, успевшая занять почетные должности, затеет против меня заговор, чтобы подчинить себе народ, заставить его покорно принимать подачки… Сегодняшний Рим — всего лишь тень великой империи. Я, а не Брут или Кассий, принесу ему славу. Когда они задумают меня убить, они будут лишь тенью великих людей. Впрочем, слово «великий» к ним не подходит. Знаешь, за что они меня убьют? За преступления, которые я смогу совершить, став императором… Словом, они осудят меня не за то, что я есть, а за то, чем я могу стать. Но кому дано право осуждать человека на смерть только потому, что кому-то что-то пригрезилось, что у кого-то разыгралось воображение?! Они не захотят, чтобы я стал властелином Рима. Серость поторопится меня убить прежде, чем я достигну власти, — не дай бог начну совершать ошибки!.. Какое лицемерие! Знаешь, Толстый, чего они испугаются?! Что я их уничтожу, как только приду к власти: дам народу права, богатство, зрелища. Они станут утверждать, будто я притворяюсь, предлагая хлеб и свободу, хочу привлечь народ на свою сторону. Но если они так хорошо знают, чем привлечь народ, почему сами не дадут ему хлеба, свободы, зрелищ? Почему не хотят сражаться рядом с чернью в одних рядах? Потому что куда легче заседать в Сенате, чем сложить голову в Галлии и Египте… Они скажут, будто я хочу раздавить республику и стать тираном. А что значит для них Римская республика?.. Сытость, апатия и довольство. Они будут чавкать как свиньи, наслаждаясь победами, которые я добуду в Галлии и Британии.
Т о щ и й (входит, протягивает ему кубок). Эй, выпей глоток, остудись чуток, мало ли что тебе взбредет в голову. Скоро ты завоюешь всю Африку. Угомонись. Может, ты вздремнул, пока меня не было, и все твои победы тебе приснились.
Цезарь пьет.
Что молчишь? Ну-ка, Шкура, развесели его какой-нибудь собачьей сценкой.
Т о л с т ы й. Не зли его, что ты набросился, как бешеная свинья? (Выходит.)
Т о щ и й. Шкура, разве я тебе не приказал?!
Шкура опускается, как собака, на четыре точки.
Ш к у р а. Что угодно? Какую сценку?
Т о щ и й. Изобрази суку, которая ссорится с соседкой из-за соседа.
Шкура показывает.
Ц е з а р ь. Развлечение — это единственная свобода, которая мне осталась… (Улыбается.) Я для вас шут, такой же, как Шкура.
Шкура продолжает начатый диалог.
Паяц в руках судьбы. Убью я вас или нет — что это изменит? Доблести мне не прибавит, вины — тоже. Все мы рабы судьбы. (Тощему.) Тебе известно, что такое судьба?..
Т о щ и й (Шкуре). Изобрази-ка суку, которая покорна своей судьбе.
Шкура изображает.
Ц е з а р ь. Представляешь, Шкура, преступление они выдадут за добродетель. Покажи, какая она, добродетель.
Шкура лает.
Когда они убьют меня, думаешь, они сочтут себя убийцами? Ничего подобного: добродетельными гражданами!
Ш к у р а (лая). Почему?
Ц е з а р ь. Потому что придут к власти, а у кого власть, тот может вертеть словами, как ему захочется.
Шкура подхватывает.
Т о щ и й. А когда ты сам начнешь убивать?
Ц е з а р ь. Сам — не стану. Моей рукой будут водить другие. Они — моя судьба. Ну-ка, Шкура, пролай мне эту судьбу.
Шкура лает.
Но потом мои убийцы сами попадут в ловушку. Время властвует над всеми… Шкура, изобрази нам время.
Шкура изображает.
Вбегает Т о л с т ы й, хочет что-то по секрету сказать Цезарю.
Толстяк, у тебя воняет изо рта!
Т о л с т ы й. Тебе не нравится?
Ц е з а р ь. Толстые мне нравятся, они глупы и послушны, но мне не нравится, когда у них пахнет изо рта. Вонь и толщина — вещи разные.
Т о л с т ы й. Что же мне делать? Похудеть?
Ц е з а р ь. Нет. Тощих я не люблю. Знаешь, почему они не толстеют? Много о себе воображают.
Т о л с т ы й. Как же мне быть?
Ц е з а р ь. Перестань лопать лук.
Т о л с т ы й. Но лук полезен, он дает мне силу. Я чувствую! Я самый сильный человек на корабле. Когда ты видишь мои мускулы, разве тебе не страшно?
Ц е з а р ь. Толстых и волосатых я боюсь меньше, чем тощих и бледных.
Т о щ и й. Видишь, сколько я нагнал на него страху: дрожит как осиновый лист!
Т о л с т ы й. Цезарек, мальчик мой, я хотел тебе сказать, что наш капитан раздобыл где-то женщину и она в данный момент у него в каюте…
Ц е з а р ь. Пусть немедленно явится сюда!
Т о л с т ы й. Кто? Капитан?
Ц е з а р ь. Нет. Женщина.
Т о л с т ы й. Она голая.
Ц е з а р ь. Пусть приходит голая. Это нас не смущает.
Т о л с т ы й. Она хотела бы одеться.
Ц е з а р ь. Успеет одеться после того, как уйдет отсюда! Чего она мешкает, толстяк!
Т о л с т ы й. Господи, да она одевается!
Ц е з а р ь. Долго же она это делает.
Т о л с т ы й. Цезарек, женщине одеться труднее, чем раздеться.
Ц е з а р ь. Женщина не должна быть одетой. Зачем ей терять время на раздевание?
Входят К а п и т а н и П ь я н и ц а, неся на руках кого-то завернутого в ковер. Ставят этого кого-то на ноги и разворачивают ковер.
Это женщина, красивая, как статуя.
Спасибо, капитан. Скульптура мне нравится. Я покупаю ее. Надеюсь, это подлинник? Эй, вы, болваны, можете тоже взглянуть и восхититься совершенным мастерством греческих скульпторов. Она прекрасна, и даже издали видно, что это оригинал, а не копия.
К а п и т а н. Но, чтобы ты знал, мальчик, она девственница.
Ц е з а р ь. Наивный ты человек, капитан! Скорее можно найти греческую скульптуру, чем девственницу!
К а п и т а н. И все же она девственница.
Ц е з а р ь. Скульптура — возможно, а вот живой девственницы не встречал…
К а п и т а н. Она живая.
Ц е з а р ь. Она кажется живой, капитан. О скульптуре говорят: как живая, хотя она таковой не является. Не хватает тебе образования, капитан.
П ь я н и ц а. Она живая, я ее трогал.
Ц е з а р ь. От тебя разит прогнившей винной бочкой, и каждая метла — для тебя девица.
П ь я н и ц а. Метлу я всегда отличу, а это — совсем другое…
Ц е з а р ь. Капитан, я тронут твоим вниманием. Стоило мне упомянуть о моей страсти к древним статуям — и ты сразу раздобыл мне одну. Ей-богу, мне повезло… Ты красива, как изваяние.
О н а. Я предпочла бы быть красивой, как женщина.