М и т и т е л у. Я мог бы добиться перевода в другую тюрьму и помочь тебе бежать.
М а р и я. Чтобы убить меня при попытке к бегству… Девять месяцев моей отсрочки тебе осточертели.
М и т и т е л у. Не говори глупостей, Мария. Ты не на сцене в лицее… Тогда ты темпераментно играла, красиво умирала. Помнишь?
М а р и я. Театр — это необыкновенный мир.
М и т и т е л у. А здесь — обычные будни… Ты была не такая, как все. Помнишь, как ты умирала в «Ромео и Джульетте»? Я не пропустил ни одного спектакля, я много раз видел, как ты умирала на сцене, потому сомневаюсь, что в жизни ты сумеешь сделать это лучше. Право, смерть может быть красивой. Но ты ведь умирала не по-настоящему, ты прекрасно играла, и я бешено аплодировал тебе.
М а р и я. Наступит такая минута, когда я уже не буду играть. (Смеется.) И ты не будешь мне аплодировать.
М и т и т е л у. Для тебя я паршивый пес?! Не более того.
М а р и я. Да. Ты и есть шавка.
М и т и т е л у. Ты никогда не любила по-настоящему, никогда не умирала по-настоящему, не испытывала настоящей ненависти. Ты называешь меня шавкой, но я тебе не верю. Через несколько дней я вытащу тебя отсюда. Мне вовсе не надо, чтоб ты любила меня, как Ромео — это было бы невыносимо, — я-то тебя знаю… Я спрячу тебя в горах у тетки.
М а р и я. Ты готов рискнуть жизнью ради меня?
М и т и т е л у. И твоего ребенка.
М а р и я. Я даже не знаю, кто его отец. Меня избили в полиции и бросили в камеру, на попечение семи идиотов.
М и т и т е л у. Знаю.
М а р и я. Больше я ничего не помню — я потеряла сознание.
М и т и т е л у. Знаю.
М а р и я. Кто тебе сказал?
М и т и т е л у. Это я освободил тебя из их рук.
М а р и я. Надеюсь, ты не переспал со мной.
М и т и т е л у. А что, это имеет значение?
М а р и я. Не знаю… Ребенок все равно мой. И все же было бы ужасно, если б он был и твой.
М и т и т е л у. Ребенок не виноват.
М а р и я. Это твой ребенок? Поэтому ты хочешь освободить меня отсюда? Тогда почему ты не освободил меня сразу? Ты не подумал, что я могла забеременеть? Почему ты молчишь?
М и т и т е л у. Слушаю.
М а р и я. Как я ненавижу тебя и тебе подобных. Кто вы такие? И сколько вам осталось жить? Через сто лет козы будут щипать траву на ваших могилах — забытых и без креста. Не в вас начало и конец мира.
М и т и т е л у. Знаю. Потому предпочитаю жить сегодня, нежели через сто лет. Предпочитаю есть черный хлеб, нежели слышать, как поют ангелы. Тебя расстреляют, Мария.
М а р и я. Знаю.
М и т и т е л у. К сожалению.
М а р и я. К сожалению, ты прав. Я увижу, как трубят ангелы, увижу небесные врата и рай, цвет которого меняется, как в калейдоскопе из моего детства… Очень красиво!
М и т и т е л у. Красиво. Я завидую тебе. Ты будешь спать в объятьях господа бога. Красота. Я завидую тебе. Жизнь у тебя будет легкая, лишенная страха, пчелы господни будут звенеть и разноцветные бабочки порхать над тобой. Ангелы станут петь, и ты будешь засыпать и просыпаться под их пение и жить вечно… Как красиво! Я завидую тебе.
М а р и я. Теперь я узнаю тебя.
М и т и т е л у. Да, я шавка, потому что завидую даже твоей смерти. Или я шавка потому, что хочу выглядеть циником. Как ни крути, я — ничтожество. (Яростно.) Разве ты не понимаешь, что я хочу вытащить тебя отсюда любой ценой? Я, шавка!
М а р и я. Не понимаю, зачем тебе самому понадобилось обзывать себя шавкой.
М и т и т е л у. Я хочу, чтобы ты ушла отсюда, чтобы не умирала…
М а р и я. Я все равно когда-нибудь умру.
М и т и т е л у. Вот видишь. Я говорю серьезно, а ты глупо шутишь.
М а р и я. Я не смогу с тобой расплатиться, Оприцеску. Тебя прельщает моя молодость. Напрасно. Я тебя разочарую. Я не создана для наслаждения. Я стала женщиной не по своей воле. Я не гожусь для постели, да я и не спала ни с кем в постели. Меня разложили на столе.
М и т и т е л у. Я люблю тебя, Мария.
М а р и я. Стол, как ни верти, — не постель, он без матраса. Не люби меня. Не спасай меня.
М и т и т е л у. Не строй из себя героиню, приносящую себя в жертву… Почему ты так легко расстаешься с жизнью? Кому нужна твоя смерть? Тебе? Своей смертью ты ничего не достигнешь.
М а р и я. Если убеждений нет, умирать не стоит.
М и т и т е л у. А у тебя, конечно, есть убеждения! Есть душа!
М а р и я. Думаю, да.
М и т и т е л у. Вот так, думая, разглагольствуя, ты лишилась свободы и попала за решетку.
М а р и я. Какая у меня была свобода? Какую свободу я потеряла? Свободу стоять в очереди за хлебом! Участвовать в выборах межеумков, декламировать стихи в день ангела короля-заики. Что я потеряла? Свободу молчать? Бояться телефонного аппарата, в каждом почтальоне видеть полицейского, а в каждом газовщике — шпика вроде тебя.
М и т и т е л у. Думай, что говоришь!
М а р и я. Какая вам разница, что я говорю, разве для вас слова что-нибудь значат. Все шавки боятся слов. Что вам глаголы, местоимения, существительные? Вам бы хотелось уничтожить слова, стереть их резинкой, растоптать. Вы не сможете задушить слова и мысли, как не сможете убить всех на свете.
М и т и т е л у. Выпей холодной воды — это тебя успокоит.
М а р и я (спокойно). Почему слова не дают вам покоя? Зачем ты охотишься за ними, подшиваешь к делу, составляешь из них доносы?
М и т и т е л у. Довольно. У тебя больше нет надежды. Ты умрешь, Мария.
М а р и я. Умру. А что я потеряю? Я все равно не могу купить на рынке то, чего там нет! Я не имею права писать и говорить то, о чем я думаю. Может, я потеряю дом, которого у меня нет? О чем я могу сожалеть, умирая? О твоей роже индюка-скопца, о параше в углу, о побоях в полиции, о вечно торчащих там шпиках, которые даже не утираются, когда получают плевки? Что еще я потеряю? Ночи, полные страха и ожидания, что за мной придут?
М и т и т е л у. Глупости.
М а р и я. В этих глупостях — вся ваша правда.
М и т и т е л у. Знаешь, что сильнее мысли, сильнее слов? Дела. Я освобожу тебя, и ты будешь жить… Я отниму у тебя даже свободу умереть! (Улыбается.) Ты будешь и дальше оскорблять меня, я тебя знаю. Но у тетки я буду хлестать тебя плеткой по заднице, пока не вправлю мозги. Слова твои меня не испугают.
М а р и я. Если ты перестанешь бояться слов, тебе нечего будет бояться.
М и т и т е л у. Священник поможет мне вытащить тебя отсюда. Я свяжу тебе руки, заткну рот, если ты не уйдешь добровольно. Ты считаешь меня подонком, а я докажу тебе, что не хвалюсь, когда говорю, что освобожу тебя. Ты добилась своего — разозлила меня, и теперь я не дам тебе умереть как дуре.
М а р и я. Значит, я буду жить как дура.
М и т и т е л у. Так ты хочешь или не хочешь уйти со мной?
М а р и я. Хочу.
М и т и т е л у. Спасибо.
М а р и я. Хотя это отвратительно. Помнишь, ты прочел сообщение о моей смерти, как забавный анекдот.
М и т и т е л у. Я хотел казаться сильным, циничным.
М а р и я. Когда преступление становится поводом для газетного анекдота — это страшно. (Уходит в камеру.)
Входят д в а с т р а ж н и к а с наковальней и т р е т и й с молотом, клещами и другими инструментами, и цепью. С е в а с т и ц а и Б е р ч а н у следуют за ними.
С е в а с т и ц а. Что вы затеяли?
Б е р ч а н у. Получен приказ — заковать ее в цепи…
Из камеры Марии слышны удары молота. Бьют часы на башне. С этой минуты Мария будет появляться закованной в цепи.
(Севастице.) Пойдем…
Севастица следует за Берчану.
Сейчас начнется служба…
Оба уходят.
М а р и я (выходя из камеры). Я хочу, чтобы пришел священник.
М и т и т е л у (неподвижно стоявший все это время). Ты хочешь, чтобы я поклялся в его присутствии, что не обманываю тебя?
М а р и я. Нет, я хочу его видеть.
М и т и т е л у. Птица!
Появляется П т и ц а.
Позови священника — он у Берчану.
П т и ц а. Они с Иросом гуляют по саду.
М а р и я. Пусть приходят с Иросом.
М и т и т е л у. Мне уйти?
М а р и я. Можешь остаться. Птица, позови их. Ужасно хочу увидеть здесь попа.
Птица уходит.
М и т и т е л у. Не вздумай исповедоваться — ему доверять нельзя.
М а р и я (занята своими мыслями). Родить сына необвенчанной — значит быть шлюхой.
М и т и т е л у. Значит быть матерью.
М а р и я. Каждый судит о тебе, как ему вздумается.
Входят священник И з и д о р и И р о с.
И з и д о р. Только бог судит нас такими, какие мы есть.
Появляется П т и ц а.
М и т и т е л у (Птице). Уходи!
Птица смеется.
Ты что, оглох? Убирайся.
Птица смеется.
И з и д о р. Вы что-нибудь хотели, барышня?
Мария смеется.
Почему вы смеетесь, барышня?
М а р и я. Я не барышня, батюшка.
И з и д о р. Знаю, но иначе я не могу вас называть. По документам вы барышня.
Птица хохочет.
Почему ты смеешься, божий человек?
М и т и т е л у. Он может смеяться, когда ему взбредет в голову, он сумасшедший.
Птица смеется.
И все-таки что тут смешного?
П т и ц а. Смех всегда на устах безумного.
М и т и т е л у. Все ясно: он начал сыпать прибаутками. Это последняя стадия. Болезнь прогрессирует.
Смеется и Мария.
И з и д о р. А вы чего смеетесь?
М а р и я. Скажи мне, божий человек или овца божья, вы-то чего боитесь?
И з и д о р. Люди, подобные вам, в бога не верят.
И р о с. Но и такие, как я, в бога не верят, святой отец, но это не мешает мне быть вашим другом, уважать вас.
М а р и я. Но батюшка не здесь получает жалованье, так что ни уважать, ни бояться его мне не обязательно…