– Ничего.
– Восхищение. Уважение. Город. Блистающий Пояс.
– То же самое.
Моллой сняла наушники.
– Опять ничего. Ладно, давайте жечь.
– Погодите, – сказал Мериньяк, удивленный столь быстрой постановкой диагноза. – С первым вы проводили больше тестов. Там были какие-то ключевые слова, куда конкретнее, чем все эти общие ассоциации.
– У нас нет их для каждого спрокера, – ответил Гриер. – Нам даже почти всегда неизвестно, кем были эти люди, чем занимались или с кем водили знакомство. Чума уничтожила девяносто девять процентов информационной базы этого сектора. Тот предыдущий спрокер – один из редких случаев, когда у нас имелись какие-то биографические сведения.
– Но нужно ведь хоть что-то попробовать, – сказал Мериньяк. – Не можем же мы обречь ее на гибель только потому, что она никак не реагировала на первый набор ключевых слов.
– Нам некого обрекать на гибель, – ответила Моллой, проходя мимо него, чтобы вытащить зонды из отверстий. Но, уже протянув к ним руку, она поколебалась. – Впрочем, если ты и в самом деле хочешь сделать все возможное, никто не станет тебе мешать. Давай, Небесный мальчик, проделай дыру до самой мозговой коры, прямо между глаз.
Мериньяк хмуро посмотрел на нее:
– Не хочу.
– Угу, мы заметили. Но раз уж зашла речь о том, чтобы сделать все возможное… – Моллой потянулась к дрели в его руках. – С радостью сделаю это за тебя, раз уж тебе не хватает смелости.
Мериньяк направил дрель в потолок, как дуэльный пистолет.
– Нет, я сам. Только не ты.
Моллой отошла назад, выставив ладони в знак капитуляции.
– Пожалуйста. Только сверли поглубже, если хочешь получить какой-то результат. Убедись, что добрался до того, что еще не успело протухнуть.
Под взглядом Гриера, явно довольного, что Моллой и Мериньяк сумели разобраться между собой без его участия, Мериньяк собрался с духом, чтобы совершить святотатство. Слегка присев, он склонился к женщине и впервые увидел вблизи ее лицо. От его красоты перехватило дыхание, и он вдруг осознал, что перед ним стоит куда более сложная задача. И хотя ее лицо теперь находилось прямо напротив него, невидящий зеленый взгляд продолжал ускользать, словно она не осмеливалась посмотреть ему в глаза.
Дрожащими руками Мериньяк поднял дрель, прицелившись над самым носом женщины, нажал на ручку, и машинка застрекотала. Он коснулся сверлом кожи, убеждая себя, что причинит лицу лишь незначительный ущерб, оставив следы не крупнее родинок.
Сверло соскользнуло, прочертив блестящую борозду над бровью. Вздрогнув от ужаса, Мериньяк отдернул дрель.
Из-под маски Моллой послышался смешок.
– Начинай снова, – кашлянув, сказал Гриер. – Помедленнее. Нажимай, но не сильно. Пусть дрель делает все сама.
Мериньяк повредил лицо женщины, но не разрушил его красоты. Что, если блестящая рана создала идеальный контраст со всем остальным, добавив несовершенство, которого прежде недоставало?
– Не спеши, Небесный мальчик.
Мериньяк крепче сжал дрель и начал заново, следуя совету Гриера. На этот раз не допустил ошибки и несколько мгновений спустя почувствовал сопротивление – сверло начало вгрызаться в плоть. Отлетали блестящие зеленые хлопья и завитки, острие продолжало углубляться в лоб. Он продолжал не торопясь давить на сверло, но вовремя остановился, не добравшись до критически важных мозговых структур, если таковые еще оставались.
Он извлек сверло и резко протянул руку:
– Зонд.
– Есть, сэр.
Моллой размотала шестой провод и сунула его конец в ладонь Мериньяка. Взяв зонд, тот вставил его в отверстие, затем взглянул на приборы.
– Попробуй еще раз.
Надев наушники, Моллой забормотала тестовые слова, которые почти сливались друг с другом.
– Мать, отец, ребенок, дом, школа… Все так же ничего, Гриер? У меня ничего. – Она помедлила. – Ладно, заканчиваем.
– При слове «отец» что-то мелькнуло, – с сомнением проговорил Гриер. – Попробуй еще раз, с начала.
– Серьезно?
– Нужно довести дело до конца. Пусть лучше парень увидит, что мы работаем с полной отдачей.
– Давай, – потребовал Мериньяк.
– Ладно, в последний раз. Мать. Отец. Ребенок. Дом. Школа. И еще раз. Мать. Отец. Ребенок. Дом. Школа. Работа. Общество. Капитал. Престиж. Есть что-нибудь, Гриер? У меня в наушниках только шум.
– Нет, ничего, – вздохнул Гриер. – Похоже, в первый раз был какой-то глюк. Можем снова повторить, если хочешь окончательно убедиться…
Моллой начала извлекать зонды.
– Нет, мы сделали все возможное ради Небесного мальчика. Она красивая, не спорю. Но красота не вернет этому городу жизнь.
– Я ее слышу, – сказал Мериньяк.
Остальные замерли, молча уставившись на него: Моллой с ладонью на наушниках, Гриер, смотрящий на экран с ровными светящимися линиями. Немая сцена продолжалась несколько секунд. Мериньяку казалось, будто он нарушил какое-то исключительно серьезное правило профессионального этикета, переступив границу, о существовании которой даже не догадывался.
– Я сказал, что слышу ее, – повторил он. – Это началось, когда ты стала произносить слова во второй раз.
Моллой смотала провода с зондами. Гриер щелкал тумблерами, отключая гудящие приборы, пока волокуша не погрузилась в темноту.
– Никто ничего не слышал, – спокойно сказал Гриер.
– Вы не слушали. Голос идет не через наушники Моллой и не через приборы на волокуше. Он вокруг. Здание поет. – Мериньяк нахмурился под маской. – Его можно услышать. Если напрячь слух. Оно поет. Женским голосом. Слов нет, только звуки… теперь-то вы слышите?
– Ничего такого нет, парень, – тихо сказал Гриер. – Просто дождь на верхних уровнях, свист ветра в каналах… Те же самые звуки, что были тут, когда мы пришли.
– Оно поет. – Мериньяк кивнул на зеленую женщину. – Она поет. Это ее голос проникает в ткань здания. – Его тон стал злее. – Она поет! Только не говорите, что не слышите. Ее голос столь же прекрасен, как и она сама. Еще прекраснее! Она напоминает мне…
– Гриер, проверь его шланги, вдруг он их перепутал. Похоже, наш Небесный мальчик надышался испарений.
– С моими шлангами все в порядке и с головой тоже. Я прекрасно себя чувствую и знаю, что именно я слышу. Хватит притворяться, будто сами ничего не слышите. Она общается с нами единственным возможным способом.
У Мериньяка не было причины лгать. Если сперва он сомневался в собственных чувствах, когда музыка впервые возникла на фоне шума дождя и ветра, то теперь она заполняла его душу. Женский голос пел длинную повторяющуюся фразу, с каждым разом уходившую, подобно винтовой лестнице, на все более головокружительные высоты самовыражения. Она была полна горькой тоски и экстаза, отчаяния и исполнения желаний, надежды и безнадежности. Эмоции теснились, подпирая друг друга, и, когда Мериньяк уже мог поклясться, что предел достигнут и его разум более не выдержит, все продолжалось по-прежнему. Да, это было мучительно, но такие муки он был готов с радостью терпеть до скончания времен.
Красота в своем самом чистом виде никогда не знала жалости.
– Нет никакой музыки, – сказала Моллой, и на этот раз в ее голосе слышалось скорее беспокойство, чем насмешка. – Ничто никуда не проникает, Мериньяк. Просто тебе кажется, будто ты что-то слышишь…
Он с трудом заставил себя возразить, боясь разрушить чары:
– Я знаю, что слышу.
– Может, он и впрямь что-то слышит у себя в голове, – негромко проговорил Гриер. – Психоз после оживления. Должно быть, его слишком быстро разморозили. Я слышал, такое бывало на орбите, когда прилетали последние корабли, – слишком многих нужно было обработать, вот и приходилось спешить.
Моллой сняла с волокуши огнемет:
– Может, и так. А может, дело кое в чем другом. – Она направила огнемет на Мериньяка. – Так что случилось, Небесный мальчик с якобы чистыми документами?
– Ты о чем? – заинтересовался Гриер.
– Что, если он прилетел к нам с какой-нибудь штуковиной в черепе? С хитроумным имплантатом, который следовало вытащить до того, как он спустился с орбиты?
– О нет, только не это! – потрясенно проговорил Гриер. – Мериньяк, скажи, что ничего такого нет. Скажи, что ты не носишь эту дрянь в черепе в чумной зоне!
Мериньяку вовсе не нравилось, что в руках у Моллой огнемет, в то время как сам он безоружен. Прежде чем кто-то успел ему помешать, он метнулся к волокуше и схватил свой.
– Опасен я был бы только для самого себя, так что какая разница?
– Сам признался, гаденыш! – радостно воскликнула Моллой.
– Я ни в чем не признавался. И вообще, это чепуха. Я совершенно чист. Проверяющих на орбите не подкупишь. – На конце огнемета заплясал язычок голубого пламени. – Их не подкупишь, – уже тише повторил Мериньяк.
– Наверняка этого не знаешь, пока не попробовал, – хмыкнула Моллой.
– Я не пробовал. – Мериньяк ткнул огнеметом в ее сторону. – А теперь на выход. И ты тоже, Гриер. Здесь мы закончили. Мы выйдем наружу, и вы намалюете на стене свою метку. Она будет говорить, что это здание никто не должен трогать до скончания века.
– В инструкциях ничего такого нет, – медленно проговорил Гриер, снимая с пояса свой огнемет.
– Тогда вам придется что-нибудь сочинить.
– Все кончено, Мериньяк. Положи огнемет, – не торопясь продолжал Гриер, держа огнемет одной рукой и жестикулируя другой. – То, что здесь произошло, останется между нами. Мы с Моллой похлопочем, чтобы тебя перевели в другую бригаду.
– К вашим соперникам? – едва не рассмеялся Мериньяк.
– Необязательно. Просто наши пути больше не пересекутся. Без обид. Бригад хватает по всему городу… Тебе даже не придется снова появляться в этом секторе.
– Хорошее предложение, Гриер, но что, если мне вовсе не хочется покидать этот сектор? Музыка сейчас звучит для меня, но нет никакой гарантии, что я буду ее слышать на другом конце Города Бездны.
Мериньяк замолчал, вновь сосредоточившись на зеленой женщине. Ее призрак покидал тело, – по крайней мере, так казалось. Зеленый фантом отделился от фигуры и, взмыв в воздух, завис над Мериньяком. На него смотрело столь же безгранично прекрасное лицо, как и у ее смертных останков, но не поврежденное сверлом. Ее все так же окутывали листья и грозди винограда, но теперь они походили на полупрозрачную зеленоватую вуаль, в которой то и дело возникали соблазнительные разрывы.