Фаза ингибиторов — страница 4 из 14

Эвакуация

Глава 17

С огромным облегчением – и даже без особого удивления – я понял, что совершил посадку, живой и относительно здоровый. Десантный кораблик был абсолютно неподвижен. Сквозь визор и искривленную прозрачную часть корпуса я различил невысокий, ржавого цвета горный хребет примерно в ста метрах впереди. Ближе виднелась пологая местность, усеянная некрупными острыми камнями. Бледное небо казалось обманчиво ярким, – чтобы рассеять солнечное излучение, создавая видимость уютного покрова пригодной для дыхания атмосферы, большого количества атомов не требовалось.

Я лежал на боку, почти горизонтально. Других корабликов не было видно, хотя в воздухе все еще висело несколько едва заметных дымных следов. Я запустил проверку всех систем. Если у меня сломана конечность или необратимо поврежден скафандр, моя миссия закончена. Остальные смогут обойтись без меня – незаменимых в нашей группе нет.

Но скафандр не пострадал, что было только к лучшему, поскольку на Марсе я полностью от него зависел. С корабликом было покончено – внешняя оболочка превратилась в шлак, но этого следовало ожидать. Его единственное предназначение состояло в том, чтобы спустить меня на поверхность. Что касается моего тела, то повреждения оказались не настолько серьезными, чтобы помешать мне действовать дальше. Я ничего не сломал и не вывихнул, хотя обнаружились несколько синяков и пара треснувших ребер, а также растяжение связок на бедрах и коленях. Во время посадки я получил легкую контузию и небольшое кровоизлияние в одном глазу. И еще, похоже, прикусил язык и сломал зуб.

Со всем этим я мог справиться, – впрочем, иного выбора просто не было. Однако, прежде чем двинуться в путь, я просмотрел все возможные диагностические опции и уполномочил скафандр максимально привести меня в порядок. В кожу вокруг поврежденных суставов вонзились иглы микрошприцев, закачивая коктейль из стероидов, противовоспалительных и обезболивающих средств. Вскоре я ощутил теплое онемение в бедрах и коленях. Хотя движения оставались неуклюжими и плохо скоординированными, я мог выдвигаться.

Постанывая от боли в ребрах – с этим скафандр никак не мог помочь, – я вскрыл корпус и выбрался из тесного отсека. Пошатываясь, поднялся на ноги и обошел останки кораблика. Все еще дымящийся, он казался слишком маленьким для того, чтобы вместить меня, не говоря уже о том, чтобы прослужить мне домом в течение трех месяцев, пока я летел к Марсу.

К нему крепились жаропрочные багажники для слишком объемистого, чтобы поместиться внутри вместе с моим скафандром, снаряжения. Пинками сбив обгоревшие крышки, я вынул все из багажников и закрепил на скафандре – походные пайки, медицинские аптечки, патроны и оружие, в том числе тяжелый пулемет, для которого на поясе имелся специальный кронштейн, под ранцем жизнеобеспечения.

Убедившись, что ничего не забыл, я дал кораблику словесный приказ похоронить себя. Части его корпуса задвигались по замысловатой спиралевидной траектории; суденышко медленно закапывалось в почву, словно темная извивающаяся гусеница. Ему потребовалось пять минут, чтобы полностью уйти под землю. Предстояло погрузиться до коренной породы, после чего должен был начаться еще более медленный процесс автокаталитического распада. Даже если бы сочленители нашли место его захоронения, им не досталось бы никаких полезных деталей или материалов.

Я выровнял башмаком потревоженную почву. Впрочем, следы минимальны, а через несколько дней ветер скроет их окончательно. Пока же кажется, будто здесь упал кусок, отвалившийся от астероида.

В точности так, как планировалось.

Больше было проблем с отпечатками ног. Каждому из нас предстояло пройти сотни километров до места встречи и еще больше – до капсулы. К счастью, люди, планировавшие миссию, учли эту деталь. У моего скафандра имелись утолщения на лодыжках и рукавах, там находились телескопические ходули. Я постепенно выдвигал ходули на лодыжках, пока их длина не достигла максимума. Сперва меня шатало, но через несколько секунд я вновь обрел равновесие. Тренировки не прошли даром – ходули ощущались как собственные ноги. Такие же опоры на руках предназначались для передвижения по сложной местности, они пока были без надобности.

Ходули были рассчитаны на то, чтобы почти не оставлять следов на почве, при этом выдерживая мой вес. Изготовленные из теплоизоляционных материалов, они не излучали тепла, что могло быть важно, поскольку нам предстояло двигаться и в темное время суток.

Последним дополнением к скафандру являлся огромный саморазворачивающийся маскировочный тент. Выпрыгнув из верхнего отсека ранца, он выпустил стебель над моей головой, а затем развернул перекрывающиеся сегменты в радиусе трех метров. Тент имел форму купола со свисавшими примерно в метре над поверхностью краями. Он закрывал мое поле зрения, но вшитые в него датчики давали картинку на визор. При возникновении угрозы я мог низко присесть, полностью слившись с местностью. Верхняя поверхность тента постоянно меняла цвет, текстуру и температуру в соответствии с параметрами почвы. Казалось бы, все это не имеет особого смысла, ведь сочленители практически не располагали возможностями для разведки с воздуха, но главная задача тента заключалась в том, чтобы обмануть нейтральных демархистов: они не должны усомниться в том, что Коалиция в полной мере выполняет условия договоров.

Я тронулся с места, с каждым взмахом ходули совершая шаг в четыре метра, и практически сразу поймал ритм, которому нас учили. Сквозь дурман обезболивающего я все же чувствовал, как протестуют суставы и мышцы. Если боль станет невыносимой, скафандр увеличит дозу. Но я не могу позволить себе замедлить шаг или остановиться.

Мигающий огонек на лицевом щитке показывал направление и примерное расстояние до места встречи.

Шестьсот километров. На тренировках я преодолевал в среднем двести километров в сутки, если местность не была слишком коварной.

Трое суток непрерывного движения…

Я неустрашимо шагал вперед, освободив разум от любых мыслей, кроме мысли о необходимости сделать очередной шаг. Вряд ли Невил поблагодарит кого-либо из нашей группы за задержку с его спасением, а уж меня и подавно.

Корабль послушно проводил меня в рубку управления. Еще до того, как сесть в кресло, я взглянул в фальшивые иллюминаторы и получил представление о том, где мы находимся. От левого и правого борта уходила по дуге дымка цвета охры, сливаясь с чернотой наверху. Я мог различить несколько звезд и, возможно, несколько тусклых отблесков от руин Ржавого Пояса, но мы еще не выбрались в космос. Времени, однако, прошло немало, учитывая, сколько я пробыл с Сидрой, так что у «Косы», видимо, имелась причина для задержки с отлетом. Единственное, что приходило мне в голову: корабль счел слишком опасным лишиться относительного прикрытия атмосферы.

– Корабль, – сказал я, пристегиваясь. – Сидра говорит, что ты до определенной степени подчиняешься моим командам. Свяжи меня с леди Арэх – разумеется, приняв все возможные меры безопасности.

Мгновение спустя с консоли раздался голос леди Арэх:

– Клепсидра?

– Нет, это я. Сидра временно неработоспособна. Что тебе известно?

– Почти ничего. Ситуация не становится лучше. Сидра ранена? А ты? Пинки?

– Мы оба целы и невредимы, выбрались из Города Бездны. Девятилапы взбунтовались против Сидры, но она говорит, что корабль поможет ей оправиться от ран. Нам не опасно оставаться на связи?

– Когда станет опасно, поймешь.

Я взглянул на дисплей, показывавший положение корабля леди Арэх. Он находился в нескольких сотнях километров выше нас, далеко за пределами атмосферы. Судя по траектории движения, леди Арэх не спешила вернуться в цитадель – она решила укрыться в поясе обломков вокруг планеты.

– Есть проблема, леди Арэх. Не знаю, что тебе сообщили Сидра или корабль, но у нас на борту гиперсвиньи, эвакуированные из Свинарника.

– Сколько?

– Я не считал по головам. Около сотни; может, чуть больше.

– И что вы собираетесь с ними делать?

– Лично я – ничего. Сидра спасла их, не предупредив нас. Они смогут пожить в цитадели, пока мы что-нибудь не придумаем? Там есть место? – Мне показалось, будто я говорю в пустоту. – Леди Арэх?

Ее голос был лишен всякой надежды.

– Все кончено. Волки идентифицировали цитадель как источник организованной человеческой активности и теперь собираются в стаю. Защита цитадели активирована, но это в лучшем случае отсрочка. Я отменила свое возвращение. Единственное, что сейчас можно сделать, – пристыковаться к «Косе» и обменяться гидеоновыми камнями.

– Что будет с теми, кто там остался?

– Боюсь, их уже не спасти. Они это знают, Клавэйн. И смирились с судьбой точно так же, как и я.

– Мы не можем так просто сдаться! – возразил я.

– Мы не сдаемся! – яростно бросила она. – У нас есть камни. Все девять. Я взяла с собой тот камень, на случай если он понадобится для сравнения. Все, что нам теперь нужно, – это встретиться, а уничтожение цитадели отвлечет волков. – Леди Арэх немного помолчала. – Наверное, тебе кажется, что я слишком хладнокровно все это воспринимаю. Ты меня недооцениваешь. Я тысячу раз продумывала варианты, искала выход. И единственный осмысленный вариант для нас сегодня – не умереть. Ты собираешься умереть, Уоррен Клавэйн?

– Естественно, нет.

– В таком случае делай, что я скажу.

Я велел кораблю отложить исполнение моих приказов на пять минут, что позволило мне вернуться к Пинки и беженцам.

– Ты видел Сидру?

– Да. Думаю, с ней все будет в порядке; но пока она в лазарете, мы предоставлены самим себе. Я говорил с леди Арэх, и самое лучшее, что можно сделать, – незамедлительно отправиться на рандеву с ее кораблем.

– А почему не в цитадель, где мы будем в безопасности?

– Это тактически нецелесообразно.

– Почему?

Я обвел взглядом беженцев и обратился к ним:

– Через несколько минут корабль начнет быстро ускоряться. Насколько я понимаю, он переориентирует внутренние поверхности, чтобы минимизировать риск повреждений, но это не значит, что будет легко. Разойдитесь как можно дальше друг от друга и по возможности лягте на пол. Если имеется одежда или что-нибудь еще, что может послужить в качестве подушки, – воспользуйтесь. Постарайтесь помочь раненым и слабым. Ускорение продлится недолго, а затем наступит невесомость. Естественно, она тоже небезопасна. Держитесь ближе к поверхностям на случай, если корабль внезапно сменит курс. – Я медленно поднял руки, будто сдаваясь. – Мы бы и рады оказать вам иной прием, но сейчас это все, что можем предложить. Часа через два часа мы должны встретиться с другим кораблем. Если все пойдет хорошо, сможем поговорить о будущем. А пока сосредоточьтесь на том, чтобы пережить эти два часа.

– Что-то явно идет не по плану, – сказал гиперсвин по имени Баррас.

– Мы угодили в переплет, – сказал я. – Но сможем выпутаться, если примем верное решение.

Я жестом велел всем лечь на пол. Они не спешили, пока Баррас не повысил голос, и тогда свиньи начали чуть ли не драться за участок пола, сваливая на него свое тряпье.

– Ты тоже, Пинки, – сказал я, укладываясь. – Переждем тут. Корабль знает, что делать.

Пинки устроился рядом со мной, с краю от беженцев, но не отдельно от них.

– Ты не ответил на мой вопрос, – проворчал он.

Я уставился на собственные ноги.

– Насколько все плохо?

– Настолько, что леди Арэх предпочла бы, чтобы кое о чем ты услышал от нее самой.

– А раз так, какое бы обещание ты ей ни дал, ты уже частично его нарушил.

– Да похоже, что не частично.

– Может, тогда скажешь, о чем, по ее мнению, мне не следует знать прямо сейчас?

Мне казалось, будто я сижу рядом с пороховой бочкой и играю со спичками. Я представил себе злость, которая закипала в Пинки и которую он явно не мог сдержать. Возможно, леди Арэх лишь пытается защитить меня – несущего дурную весть гонца. Возможно, она знает, что способен сотворить со мной Пинки.

– Мы не можем вернуться.

– Не можем или нам нельзя?

– Волки уже там.

Следующий вопрос встревожил меня еще больше, несмотря на холодный, рассудительный тон Пинки. Я подумал о том, что сейчас копится у свина в душе, угрожая прорвать внешнюю броню невозмутимости.

– Снежинка и остальные погибли?

– Леди Арэх сказала, что они активировали защиту.

– Им прекрасно известно, что это не поможет. Когда волчья стая выходит на след, добыча обречена. – Свин поудобнее устроился на корточках. Приземистый и кривоногий, на полу он, похоже, чувствовал себя намного уютнее, чем я. – Они могут все закончить за секунду, перегрузив реакторы цитадели.

– Но они этого не сделали, – сказал я, – потому что хотят дать нам шанс. Цитадель отвлечет волков, и те, возможно, не заметят наши корабли.

– Леди Арэх на связи со Снежинкой? Или сделала такой вывод на основе своих наблюдений?

– Она не сказала.

– Хотелось бы знать.

Я не считал в уме, однако пять минут, должно быть, истекли. Ускорение начало нарастать, но очень плавно, и я с облегчением понял, что мое ощущение вертикали не меняется. Корабль придавливал нас к полу, зато не швырял на стены, не сваливал в кучу, где вполне можно задохнуться или переломать кости. Слышались стоны и крики беженцев, – возможно, у некоторых обострились неприятные ощущения от старых или недавних ран. Но если они переживут ближайшие две минуты, я смогу продлить им жизнь еще на два часа.

– Нам нужно еще кое-что обсудить, – тихо сказал я.

– То есть вопрос насчет возможной смерти моей подруги и большинства товарищей решен?

– Вовсе нет. Как только наступит невесомость, мы пойдем и выясним, удастся ли восстановить связь с леди Арэх. Но есть одна заминка. С тобой и со мной ничего не случится – в рубке управления есть противоперегрузочные кресла. Ничего не случится и с Сидрой – она, можно сказать, в подвешенном состоянии. Но всем остальным нужно будет приготовиться к торможению в десять g.

Пинки поднял голову, преодолевая трехкратную перегрузку, и взглянул на беженцев.

– Заминка, говоришь?

– По-другому не получится. Единственное, что радует, – это ненадолго.

Он несколько секунд смотрел на меня, затем кивнул.

– Как я понимаю, ты рассматривал и другие варианты?

– Да, и все они значительно хуже.

– А когда мы получим гидеоновы камни – что дальше?

– Сидра что-то говорила про Арарат. Впрочем, уже не в первый раз.

– Ты был на Арарате, Вонючка?

– Нет, а стоило побывать?

Пинки ответил не сразу:

– Интересное местечко.

– Тебе оно знакомо?

– Мы все побывали на Арарате. Я, леди Арэх… старик. Жили там какое-то время. Потом случилось кое-что нехорошее, и мы улетели. Пожалуй, я предпочел бы никогда туда не возвращаться.

К тому времени, когда «Коса» покинула атмосферу Йеллоустона, она уже двигалась по баллистической траектории, с небольшой избыточной скоростью, которой хватало как раз для того, чтобы пересечь орбиту леди Арэх. Свиньи достаточно хорошо перенесли переход к невесомости – после всего, что им довелось пережить, новые ощущения даже воспринимались как нечто приятное, – но я прекрасно знал, что вскоре последует множество не столь приятных побочных эффектов, к которым мало кто из них готов. Системе очистки воздуха предстояло иметь дело не только с газообразными отходами, и я надеялся, что Сидра настроила ее должным образом.

Пинки воспринял невесомость как само собой разумеющееся. Вдвоем мы быстро добрались до рубки управления. Я мысленно отсчитывал минуты до того момента, когда нам потребуется обеспечить безопасность беженцев. Мы с Пинки договорились действовать совместно: ему предстояло связаться с леди Арэх и выяснить положение дел в цитадели, а мне – убедить корабль, чтобы он принял меры для защиты новых пассажиров. Если же из этого ничего не выйдет, имеется запасной вариант: возможно, Сидра все еще в сознании – она напрямую даст команду кораблю.

– Можешь сообщить леди Арэх, что мы летим к ней, – сказал я Пинки, после того как велел кораблю открыть для него канал связи. – Наше примерное время прибытия… через сто девять минут. Скорее всего, она не увидит нас, пока мы не окажемся прямо над ней, резко тормозя. Так что предупреди ее, пусть отменит боевой режим для всего оружия, которое у нее есть.

– Беспокоишься, что она может причинить нам вред?

– Больше беспокоюсь насчет того, что может предпринять в ответ «Коса».

Пинки и леди Арэх связались друг с другом; и хотя я был занят вопросом безопасности беженцев, я слышал большую часть разговора. Старые союзники – насколько я мог понять, даже старые друзья – едва не срывались на крик. Леди Арэх проклинала меня за то, что я рассказал Пинки о случившемся с цитаделью. Пинки злился на леди Арэх за то, что та решила, будто ему не хватит хладнокровия воспринять известие, как подобает разумному существу. Леди Арэх в свою очередь возмущалась, что он безрассудно пренебрег ее мудрым советом вести себя сдержаннее, а ведь ею двигали лишь забота и глубокое понимание того, на какие крайности он способен.

– Смелее тебя никого нет! – кричала она. – Не далее как сегодня ты был готов пожертвовать жизнью ради великого дела, ради нашей борьбы! Но тогда еще был шанс, клочок надежды, повод во что-то верить. После того что случилось с цитаделью, все кончено. Ничего уже не сделать, вообще ничего, и я не стану рисковать жизнью моего лучшего друга второй раз за день!

– Называешь меня смельчаком, а сама все от меня скрыла, хотя ему рассказала…

– Он должен был знать, что в цитадель уже нет возврата! – Голос леди Арэх дрожал от ярости.

Пока это продолжалось, я пытался сообразить, как объяснить кораблю, что ему придется позаботиться о себе самому. Вероятно, до него дошло мое послание, а может, и нет. Понять было невозможно.

Постепенно ругань и вопли сменились неким подобием рассудительного диалога, и наконец леди Арэх согласилась поделиться информацией, которую она получала из цитадели, – вернее, лишь малой ее толикой, поскольку данные, передаваемые по голосовой лазерной связи, приходилось сжимать почти до предела.

Но этого вполне хватило. Стало ясно, что надежды на спасение Снежинки и остальных нет. Цитадель пока невредима, но окутана густеющим облаком черных машин, частично или полностью скрывшим ее от глаз-мониторов, которые леди Арэх разбросала по всему Ржавому Поясу. Волки сбиваются в стаи вокруг маленького астероида и обрушиваются на него со всех сторон. Кое-что еще можно было разглядеть: цитадель отчаянно боролась, стреляя сгустками энергии из десятков прежде замаскированных орудийных установок.

Я прекрасно понимал, насколько тяжело было Снежинке принять решение. Имевшаяся у цитадели защита могла противостоять натиску волков лишь ограниченное время, и после ее применения не осталось никаких сомнений, что на орбите Йеллоустона есть люди, вооруженные могущественными машинами и преисполненные желания выжить. Снежинка, вероятно, была обречена с того самого мгновения, когда волки начали проявлять к цитадели сколько-нибудь заметный интерес. Активировав защиту, она фактически подписала себе смертный приговор.

Но добыча доставалась волкам дорогой ценой. Грозное оружие пробивало дыры в сгущающихся стаях, уничтожая и разбрасывая их элементы, как жужжащих черных мух. Стаи разваливались, превращаясь в кружевные лохмотья, а затем исчезали полностью, но на их место тотчас приходили другие, будто волны накатывались на берег. Рои волков устремлялись к цитадели из разных мест Ржавого Пояса, обеспечивая практически нескончаемое подкрепление. Как обычно, волки были готовы нести тяжкие потери на ранних этапах битвы, изучая обстановку и приспосабливаясь к ней. Рано или поздно они скоординируют свои действия и модифицируют боевые механизмы либо за счет быстрой эволюции, либо найдя некий ответ в своих архивах. Они способны успешно противостоять любому когда-либо изобретенному нами оружию, так же как и оружию всех других рас, с которыми им доводилось иметь дело. Это лишь вопрос времени, когда они найдут способ одолеть Снежинку. Любые потери они считают не только приемлемыми, но фактически несущественными. Они не солдаты, а всего лишь детали чудовищной военной машины, действующей в масштабах световых лет и бесчисленных веков.

Есть ли у нас надежда победить такого врага?

Ни малейшей, подумал я. Полагать иначе – всего лишь тешить свойственное людям высокомерие.

Но стратегия выживания может быть и иной. Если бы удалось заставить волков признать, что полное истребление человечества – задача чересчур сложная, но зато нас можно укротить, это могло бы считаться победой. Величайшая сила волков заключается в их терпении, в готовности осаждать врага в течение миллионов лет. Если мы окажем достаточно жестокое и упорное сопротивление, они могут отложить решение нашей проблемы на потом, на один-два оборота Галактики. Для волков это вовсе не станет поражением, лишь передышкой. А мы, теплокровные короткоживущие существа, мыслим совершенно непостижимыми для них временными масштабами. Так бабочка-поденка может рассматривать лишний час как желанную отсрочку смертной казни.

Нам приходится мыслить, как поденкам.

– Соедини меня с ней, – сказал Пинки.

– Нет, – ответила леди Арэх. – Я не могу рисковать. У меня не было прямого контакта со Снежинкой уже сорок минут. Слишком велика вероятность перехвата.

– И все равно соедини.

– Дорогой мой Скорпион… – Ее голос сорвался на имени, которое он не желал носить. – Дорогой друг…

– Соедини, – громко сказал я. – Мне тоже есть что сообщить Снежинке.

Наступила тишина, нарушаемая лишь периодическим треском помех от орудийных разрядов.

– Я открыла канал связи. Только голосовой, без гарантии, что он долго продержится. Мы со Снежинкой уже попрощались.

– Тогда попрощаюсь и я, – сказал я. – Снежинка, надеюсь, ты меня слышишь. Я вижу, что ты делаешь, и это настоящий подвиг. Ты знаешь, что скоро все кончится, но твоя отвага позволит нам выиграть время и отвлечь врага. И за это огромное тебе спасибо.

До меня донесся ее голос – слабое, с металлическими нотками подобие настоящего. Я мог бы даже не узнать его, если бы не говорил с ней раньше.

– Не жалей меня. Каждый час, который я провела вне Свинарника, – это час, который я никогда не надеялась прожить. Точно так же считают и остальные. Мы всегда были готовы. Сделаешь для меня одну вещь?

– Постараюсь.

– Прими свое истинное имя. Сидра потратила немало труда, чтобы тебя найти. Мы все рассчитывали на ее успех. И теперь, когда она доставила тебя к нам, ты должен стать тем, кто ты есть. Пообещай мне.

– Я не могу обещать того, во что не верю. – Мой голос дрогнул.

– Со временем поверишь. Так что сделай эту небольшую поправку. Никто не требует, чтобы ты отрекся от воспоминаний о том, кем был, прежде чем появилась Сидра. Я знаю: ты имел семью и тебя от нее оторвали. Мне очень жаль, Уоррен, но эта рана затянется, останется лишь шрам. Стань тем, кто нам нужен. Ты небесный маршал Уоррен Клавэйн, рыцарь Кидонии.

– Я небесный маршал Уоррен Клавэйн, – нараспев произнес я.

– А теперь скажи серьезно.

– Я небесный маршал Уоррен Клавэйн, – с некоторой злостью повторил я.

– Громче, солдат. Объяви всему миру, кто ты.

– Я небесный маршал Уоррен Клавэйн! – яростно заорал я.

– И остальное тоже!

– Рыцарь Кидонии!

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно проговорила Снежинка. – В глубине души ты уже все понял. Отомсти за нас, небесный маршал. У тебя гидеоновы камни. Убей волков.

– Прощай, Снежинка, – сказал я.

– Прощай, небесный маршал. А теперь можно мне поговорить с Пинки? Нам нужно кое-что сказать друг другу. Наедине.

Глава 18

Свиньи пребывали в полном замешательстве, которое не имело отношения к предстоящему рандеву с кораблем леди Арэх. О них уже взяла на себя заботу «Коса» – неизвестно откуда появились десятки шарообразных роботов (до этого я видел одновременно лишь нескольких), и теперь они убеждали беженцев, а иногда и вынуждали, улечься на пол лицом вверх. Когда те наконец легли, участок пола под каждым прогнулся, будто сделанный из резины, образовав нечто вроде оболочки, но не смыкаясь полностью, так что пассажиры могли дышать и разговаривать. Однако во всех прочих отношениях они стали пленниками пола, не в силах освободиться или хотя бы пошевелить конечностями.

Я сразу понял, что корабль готовится к резкому торможению. Но у беженцев создалось впечатление, что пол поглощает их, как добычу. Некоторые, включая Барраса, сохраняли видимость спокойствия, веря, что это делается ради их же защиты. Но у многих, видимо, вновь обострились воспоминания о мучениях в Свинарнике. Тех, кто упорно сопротивлялся, удерживали на месте роботы, буквально вдавливая в податливый пол, пока тот не обволакивал свинью со всех сторон.

– Только не говори, что все это для нашей же пользы, – проворчал Баррас.

– Именно так, – ответил я, сердясь на корабль: он принял к сведению мое беспокойство, но не счел нужным сообщить мне об этом. – Приблизительно через час двадцать минут закончится невесомость – «Косе» придется резко тормозить. Если бы вы и дальше болтались в воздухе, вряд ли многие из вас пережили бы этот процесс. А так не очень комфортабельно, зато надежно.

– Некоторые из нас едва пережили это в прошлый раз.

– Знаю, а сейчас будет еще хуже. – Я окинул взглядом роящееся тряпье, среди которого суетились шарообразные роботы, усмиряя неуступчивых беженцев. – Все будет в порядке, Баррас. Скажи своим, что ничего страшного не происходит, пол отпустит их, как только завершатся наши маневры.

Баррас насмешливо взглянул на меня:

– Ты точно это знаешь?

– Нет, но, судя по всему, корабль хочет защитить своих обитателей, включая тебя.

– Было бы куда лучше, если бы их в этом заверил Пинки.

Я подумал, стоит ли делиться с ним правдой, и решил, что она лишь поспособствует доверию, сколь бы тяжелой ни была новость.

– Снежинка скоро умрет, Баррас. Волки атаковали цитадель леди Арэх. Те немногие, кто там остался, пустили в дело все свое оружие, чтобы задержать волков. В конечном счете ничто им не поможет. Но эта отсрочка поможет нам.

Баррас переваривал услышанное. Меня не оставляли мысли о том, что объединяло его, Снежинку и Пинки. Хотя это никак меня не касалось, я чувствовал, что за этим кроется удивительная история совместно пережитых страданий и дружбы – совершенно человеческой дружбы. И для этого им вовсе не обязательно быть людьми. Через что им пришлось пройти, я просто не мог себе представить. Да мне и не хотелось представлять.

– Он сейчас с ней?

– Говорят друг другу последние слова, – тихо ответил я. – Леди Арэх не хотела давать им связь, но мы ее убедили.

Баррас встретился со мной взглядом, и я увидел в его глазах понимание.

– Есть вещи, которые слишком многое значат. После того, что Пинки пришлось пережить в Свинарнике… мне кажется, это нечестно.

– Как и многое другое. Может, это звучит чересчур цинично, но, вероятно, из всех жизненных философий эта самая безопасная.

– Я скажу всем, что бояться не нужно. – Баррас с сомнением взглянул на царящий в воздухе хаос. – Надеюсь, мне не придется об этом пожалеть.

– Спасибо.

Прежде чем повернуться к другим, он задал мне последний вопрос:

– У нас ведь есть план? Если потеряна цитадель, то вряд ли во всем Ржавом Поясе найдется другое безопасное место. А ведь нам нужно где-то жить. – Помедлив, он повторил уже жалобнее: – Так у нас есть план?

– Будет, – ответил я.

Связь прекратилась.

Средства слежения леди Арэх отключились по всему Ржавому Поясу.

Йеллоустон окутали гирлянды взрывов – волки обрушились на самые крупные из уцелевших строений. В некоторых оставалось достаточно воздуха, чтобы вспыхнули пожары.

Ничто не заставляло «Косу» свернуть или заново рассчитать курс. Лишь в последние минуты мы получили подтверждение, что приближаемся к нужному объекту, который был лишь чуть теплее окружающего его космического мусора. Наши темноприводы перешли в реверсный режим, сопровождавшийся десятью g резкого торможения, и мы замерли всего в двадцати метрах от корабля леди Арэх.

Дальнейшее происходило очень быстро. «Коса» уже смоделировала оптимальную траекторию для стыковки, и мы причалили, неприлично лязгнув корпусами. Помогло то, что Сидра и леди Арэх уже договорились о стыковочном интерфейсе, поэтому «Косе» не требовалось проходить через утомительную процедуру, приспосабливаясь к другому, не столь сообразительному кораблю.

Столь же быстро на борту появились леди Арэх и Роза-или-Нет с гидеоновыми камнями, а также несколькими ящиками с припасами и оружием. Мы были почти готовы отчалить. Волки наверняка уже сообразили, что здесь что-то происходит, поскольку из-за десятикратного торможения реактивный след темноприводов задержался чуть дольше обычного.

– О том, что тебе пришлось пережить, поговорим позже, – сказала леди Арэх, обнимая Пинки. – Даже на секунду не усомнись, что этот долг будет забыт.

– Он ничего не значит по сравнению с нашим долгом перед Снежинкой и остальными. – Пинки высвободился из ее объятий. – Ты все сделала как надо, Раш. И Вонючка тоже.

– Думаешь, он стал прежним?

– Суду еще не все ясно. Но… Вонючка нас не подвел.

– Мне нужно осмотреть твои раны, Клавэйн, да, – сказала Роза-или-Нет, разглядывая след от выстрела.

– А я что, кусок свинины? – спросил Пинки.

– Ты весь состоишь из ран. Если я обработаю одну, придется обрабатывать все, и когда это закончится?

– Разумно, – согласился свин.

– К тому же, – продолжала Роза-или-Нет, – в тебя не стреляли. Вы уже пришли в себя после гемокласта?

– Я в порядке, – сказал я. – Леди Арэх целилась точно, а скафандры откачали из нас гемокласт еще на Йеллоустоне.

– Что, в самом деле все было так плохо, как говорят?

– Намного хуже. Но со своей кровью в венах я чувствую себя намного лучше, а раны поджили. Так что нога может подождать. Где-то тут должен быть экзоскелет, который дала мне Сидра, когда мы покидали Солнечный Дол. Если найду его, мне даже не придется нагружать ногу.

– Заодно поищи и другие, – сказала леди Арэх. – Возможно, скоро они понадобятся всем нам. Роза-или-Нет, посмотри, чем можно помочь эвакуированным.

Роза-или-Нет тут же взялась за дело:

– Проводи меня к ним. И пришли медицинских роботов и лекарства, да.

Леди Арэх повернулась ко мне:

– Что-нибудь известно о Клепсидре?

– Когда я ее нашел, она плавала в резервуаре и собиралась войти в искусственную кому.

– Сейчас не самое подходящее время, чтобы терять контроль над кораблем, – покачала головой леди Арэх.

– Думаю, ей это и самой не нравится, но другого варианта нет. Сидра вернется, когда сможет. Пока же нам придется действовать самостоятельно. Надеюсь, корабль нас послушается, особенно если мы поможем ему понять, что нам нужно. – Я кивнул в сторону все еще открытого шлюза. – В шаттле осталось что-нибудь, что нам надо забрать?

– Все необходимое уже на борту.

– Тогда нам лучше закрыть люк и стартовать, – сказал я, недоумевая, почему Омори не спешит покинуть шаттл.

– Есть сложности, – сообщила леди Арэх, глядя на соединявший два корабля шлюз. – После того как я послала вам сигнал, нас обстреляли из Свинарника. Омори пришлось улетать на ручном управлении, и теперь шаттл не воспримет нашу команду стартовать.

– В таком случае откажемся от этой части плана и все равно улетим. Если волки соберутся в этой точке космоса, они обнаружат дрейфующий шаттл и решат, что именно от него исходило излучение.

Леди Арэх снова обернулась к шлюзу.

– Омори! Мы что-нибудь придумаем! – прокричала она, а затем обратилась ко мне: – Я постараюсь как можно скорее провести проверку всех систем. А ты пока поможешь мне. На этом корабле еще остались зонды, которые Клепсидра использовала для разведки?

– Думаю, да, – кивнул я, не решаясь брать на себя ответственность за ответ, поскольку проблема заключалась в том, как этими зондами управлять. – Может, прикрепить один к шаттлу и запустить, создав побольше шума и света…

Я не договорил, вдруг сообразив, что происходит – одновременно с леди Арэх. Омори закрыл шлюз со стороны шаттла и начал процедуру принудительной расстыковки.

Леди Арэх заколотила по запертому люку:

– Омори! Нет! Зачем?

Но его уже было не остановить.

Шаттл отделился от «Косы». Мы наблюдали через фальшивые иллюминаторы, расположенные по обе стороны шлюза, как он медленно удаляется от нас, пока расстояние не стало достаточным, чтобы Омори смог запустить двигатели. Шаттл вошел в штопор и умчался по дуговой траектории прочь. Я тупо смотрел ему вслед, прекрасно осознавая, что Омори на моих глазах пожертвовал собой, и не в силах в полной мере постичь, каково сейчас леди Арэх. Казалось, случившееся парализовало ее, лишив возможности действовать. Я было решил, что если мы немедленно не стартуем, то жертва Омори станет напрасной. Но я очень сильно недооценил леди Арэх.

– Он сделал свой выбор, и я уже ничем не могу ему помочь, – спокойно сказала она. – Пора подумать о дальнейшем. В этой системе для нас не осталось безопасных мест, и откладывать рейс к Арарату бессмысленно. Придется лететь на пониженной мощности темноприводов – чуть ниже той, при которой нас могут обнаружить. И ни в коем случае не превысить этот порог.

– Корабль поймет, – ответил я. – Другой вопрос – сумеем ли мы все остаться в живых. Я видел только две криокапсулы.

– Значит, кораблю придется изготовить еще какое-то их количество. Надеюсь, это ему вполне под силу.

– Не слишком ли многое ты принимаешь на веру?

Она снисходительно посмотрела на меня:

– Позволь кое-что тебе объяснить насчет выживания. Не стоит беспокоиться насчет третьего или четвертого шага, пока не завершились успехом первый и второй. Все прочее – лишь нелепое отвлечение усилий от текущего момента. И сейчас именно такой момент.

Я улыбнулся, соглашаясь с полученным уроком:

– Понятно… Раш?

– Леди Аура Рашмика Эльс Хоури, – сказал Пинки. – Или короче – Арэх.

– Проводите меня к раненым, – потребовала Роза-или-Нет.

Мы сбежали.

Сборище волков вокруг бывшей цитадели леди Арэх теперь превратилось в сплошную черную пелену; машины сцеплялись друг с другом, будто фрагменты безумной головоломки, образуя непостижимые конфигурации. Рой прибывающих со всего Ржавого Пояса машин становился все плотнее, перекрывая любой свет. Оружие уже не могло пробить этот покров нигде. Приходилось предполагать самое худшее – что машины из внутреннего слоя вскоре проникнут в шлюзы и коридоры, ведущие в обитаемые части цитадели, или попросту прогрызут себе путь сквозь каменную толщу. Никакая связь теперь была невозможна, – может, оно и к лучшему. Мы ничем не могли помочь защитникам цитадели, а они не могли сообщить нам никаких новостей. Вполне вероятно, Снежинка и ее товарищи уже были мертвы, а оборону продолжали упорно держать несколько обслуживающих программ. Насколько мы могли судить, реакторы еще не взорвались.

Волки пока не настигли Омори, но часть их отделилась от большого роя внутри Ржавого Пояса и устремилась к новой цели. Из четырех мест, расположенных на почти равных расстояниях вокруг Йеллоустона, в сторону шаттла тянулись черные, похожие на пальцы жгуты. Они не тратили зря энергию, а двигались с той скоростью, какая требовалось. И это было страшнее всего: чуждая смертоносная система знала, что ей некуда спешить, имея дело с такой мелочью, как мы, и что рано или поздно она до нас доберется.

Я был солдатом. Теперь я принял это как данность, которую невозможно отрицать. Некая воинственная часть меня хотела броситься в бой с волками, вспороть эту черную коросту, отрубить эти тянущиеся пальцы, прежде чем они найдут свою цель. Однако более хладнокровная часть, которая могла бы принадлежать опытному старому воину, знала, что мы побеждаем, когда нам это удается, но всегда готовы с достоинством принять поражение.

Шаг за шагом.

Пока Роза-или-Нет оказывала внизу помощь эвакуированным, мы с леди Арэх и Пинки наблюдали из рубки управления, как цитадели приходит конец. «Коса» улетала из Ржавого Пояса, нацелившись носом в межзвездное пространство, так что фальшивые иллюминаторы должны были показывать лишь тьму и звезды. Однако леди Арэх каким-то образом сделала так, что иллюминаторы «смотрели» назад, на удаляющийся Ржавый Пояс и планету, вокруг которой он вращался.

Вскоре Йеллоустон заметно уменьшился в размерах, а в поле зрения входило все больше Ржавого Пояса, и вот он уже виден целиком, от одного края орбиты до другого. Диск Йеллоустона был освещен, и отрезок Ржавого Пояса, деливший планету на две части, походил на темную челку поперек ее лба. Различить уцелевшие сооружения было невозможно, я видел лишь сплошной поток руин, покрытых пылью и населенных призраками. Здесь человечество пыталось превзойти собственные возможности, и это ему удалось, но лишь на несколько коротких столетий.

Все это мы уже видели, подлетая к Йеллоустону, но теперь оно выглядело иначе. Потоки волков напоминали темные артерии, которые, извиваясь и закручиваясь в спирали, проходили сквозь рои обломков, сосредотачиваясь в самых крупных из них; там машины насыщались и размножались, дожидаясь своего часа. На фоне космоса с планеты Ржавый Пояс прежде был невидим, его присутствие выдавали лишь заслоняемые им звезды. Но теперь в нем, будто фонарики в медленной реке, вспыхивали золотистые и красные огоньки – последние человеческие костры, последние судорожные выдохи жизни, навсегда уходившие в космос.

– Он снова прекрасен, – проговорила леди Арэх. – Несмотря ни на что, он снова прекрасен. Пусть даже лишь на несколько часов, в свой последний день.

– Это все из-за нас, – сказал я. – Из-за того, что здесь появились мы с Сидрой. Если бы мы не прилетели, этого бы не случилось.

– Все равно случилось бы – может, не сегодня, но достаточно скоро, – возразила леди Арэх. – Мы оказались здесь из-за того, что нас преследовали волки. И единственная тому причина – безвестная рыбешка, когда-то попробовавшая дышать кислородом вместо воды.

– Она всегда так, – заметил Пинки. – Стоит возомнить, что ты рассуждаешь логически, и у нее находится способ опустить тебя до уровня рыбы. – Он пожал плечами, чему не помешала перегрузка в три g. Ему удалось найти подходящий к его фигуре экзоскелет. Впрочем, он был настолько приземист, коренаст и мускулист, что вряд ли ему требовались какие-то вспомогательные средства. – По крайней мере, она сейчас выбрала существо, обладающее нервной системой. В свое время не брезговала и бактериями.

Он явно пытался отвлечься.

Мгновение спустя в одном из квадрантов Ржавого Пояса вспыхнула яркая точка, будто широко раскрылся маленький глаз, чтобы обозреть окрестности. Через секунду или две глаз закрылся и свет погас.

Пинки молчал. Я хотел как-то его утешить, но любые приходившие на ум слова оказывались непростительно банальными и неуместными.

– Мы ей благодарны, – сказала леди Арэх. – Снежинке и остальным. Вот и все. И будем благодарны до последнего вздоха. Нам ничего не остается, кроме как жить дальше, всегда храня эту благодарность в наших сердцах. – Она обняла своего друга-гиперсвина, который, как я надеялся, со временем станет и моим другом. – И быть последовательными в своих поступках.

Когда мы остались вдвоем – погруженный в раздумья Пинки ушел, слегка переваливаясь с боку на бок в своем экзоскелете, проведать Розу-или-Нет и беженцев, – леди Арэх вывела на экран извлеченную из архивов «Косы» картинку.

– Клепсидра рано или поздно тебе бы ее показала, или ты сам нашел бы путем запросов, так что вполне можешь увидеть и сейчас.

Я почувствовал себя так, будто прохожу какое-то испытание, которое уже начинаю проваливать.

Картинка представляла собой квадрат, разделенный пополам очень пологой кривой, почти прямой диагональю. Верхняя левая его половина была черной – космическая бездна, на фоне которой мерцало лишь несколько слабых звезд. Нижняя правая половина изображала часть планеты, изогнутый край которой образовывал границу между темной и светлой частями картинки. Видимая часть планеты была бледно-голубого цвета, но на ее фоне виднелись более темные полосы и завитки оттенка опала и бирюзы.

– Не узнаю.

– Я на это и не рассчитывала. Ничего не напоминает?

– Вероятно, это Харибда, на которую Сидра намекает с тех пор, как мы с ней познакомились. Она говорила, что сама дала имя планете и что до нее не так уж далеко, чтобы не мог долететь корабль типа «Косы». Судя по картинке, это ледяной гигант, нечто достаточно распространенное. Нужно сравнить с планетами в знакомых нам системах…

– Ты прав насчет того, что ледяные гиганты – достаточно рядовое явление. Но эта планета не совпадает по параметрам ни с одной в исследованных роботами или людьми систем. В том-то и состоит наша проблема, Клавэйн. Если бы я попросила тебя определить местонахождение этой планеты, как бы ты поступил?

– Уменьшил бы изображение, чтобы в поле зрение попало больше звезд. А уж рассчитать положение созвездий и выяснить, в какой системе находится планета, наверняка раз плюнуть.

– Вполне разумное предложение. Увы, то, что ты видишь, – все изображение целиком, а горстки звезд, которая на нем случайно оказалась, недостаточно для параллактической триангуляции. Все остальные способы ничего не дали. Яркость края Галактики, анизотропия фонового излучения – ни за что не зацепиться. По спектру падающего на Харибду света можно предположить, что она обращается вокруг звезды класса G, возможно желтого карлика, но вряд ли это чем-то нам поможет. Мы не способны определить, в какой системе находится эта планета.

– Не понимаю, леди Арэх. Если у тебя есть один снимок, у тебя должен их быть миллиард. Не важно, как он сделан – телескопом с расстояния в несколько световых лет или с малой дистанции, но единственным он никак быть не может.

– Увы, в данном случае это именно так. Сейчас объясню.

– Слушаю.

– Я слегка ввела тебя в заблуждение – в этой системе побывали. Но то была ранняя межзвездная экспедиция, посланная сочленителями много столетий назад и никак не задокументированная. Конкретно это изображение было сделано кораблем «Сандра Вой», опытным образцом, собранным и запущенным под руководством Галианы.

– Той самой Галианы?

– Той самой. В первые десятилетия двадцать третьего века Галиана и ее неустрашимые союзники устремились в межзвездные глубины в поисках убежища, а также всего прочего, возбуждавшего их бескрайнее любопытство. В конце концов они вернулись домой, а их открытия вошли в архивы сочленителей. Но эти архивы весьма серьезно пострадали во время последующих событий. Многое оказалось потеряно или искажено до неузнаваемости, включая сведения о той системе. Читаемыми остались лишь фрагменты. В них имелось достаточно информации, чтобы понять значение Харибды для противодействия волкам, но ее не хватало, чтобы выяснить, как найти саму планету. Естественно, это холодный газовый гигант; и хотя такие планеты весьма многочисленны, «Сандра Вой» могла посетить лишь определенное количество систем и планет, учитывая релятивистскую механику. Будь наше время и ресурсы безграничны, мы могли бы попросту послать автономные экспедиции в каждую из интересующих нас систем, в пределах пятидесяти или шестидесяти световых лет от Земли. Но их очень много, Клавэйн, – тысячи и тысячи, а сейчас не обычные времена. Даже если бы мы ограничили поиски желтыми карликами, перед нами все равно стояла бы задача чудовищной сложности. Волки преследуют нас на каждом шагу, как мы можем убедиться. И простыми средствами эту проблему не решить. – она помолчала. – Поэтому нужен ты.

Я растерянно моргнул.

– Невил Клавэйн был близко связан с Галианой. Насколько мне известно, когда-то они враждовали, а потом случилось нечто, заставившее его изменить взгляды. Он дезертировал и связал судьбу с сочленителями. – Поняв, что леди Арэх не пытается мне возражать, я рискнул продолжить: – Полагаю, вплоть до того, что участвовал в той экспедиции?

– Да. И нам известно, что Невил Клавэйн унес нужные нам сведения с собой в могилу. Он наверняка помнил Харибду как некую аномалию, заслуживающую дальнейших исследований, и наверняка знал, в какой системе она находится.

– То есть… вы надеетесь, что знания Невила каким-то образом просочились перед его смертью в мой мозг? Только потому, что я его давно потерянный брат?

– Нет. Мы вовсе не идиоты, Уоррен. Ключ ко всему – Арарат, поскольку именно там умер Клавэйн. В других обстоятельствах на этом бы все и закончилось, но Арарат – планета-океан. Мир жонглеров образами. Мы… считаем, что образы из памяти Клавэйна все еще существуют в зашифрованном виде и жонглеры образами могут их восстановить.

– Я кое-что знаю о том, как это происходит у жонглеров, – кивнул я. – Если они сохранили его личность, в тех морях может плавать кто-то еще, в чью нейроматрицу впечатаны образы из его памяти. Если жонглеры поймут, чего мы от них хотим, и согласятся… Кто-нибудь из вас уже пробовал?

Я заметил во взгляде леди Арэх легкую неуверенность, которая тут же исчезла.

– Клепсидра пыталась с ними общаться, в том смысле, на который ты намекаешь, и у нее ничего не получилось. Но вероятность успеха может быть намного выше, если с жонглерами встретится кто-то, имевший личную связь с Невилом Клавэйном.

– Понятно. – Я задумался над услышанным, чувствуя, что совсем рядом лежит нечто большее. – Полагаю, ее попытка контакта была не такой уж безуспешной. Она явно узнала достаточно о Невиле, чтобы ей стало известно и кое-что обо мне.

– О тебе?

– Что я существую. Что я могу в какой-то степени заменить Невила. Что меня можно найти в Солнечном Доле.

И все же некий едва слышный голос шептал, что брат никак не мог знать о моих намерениях отправиться на «Салмакиде» к AU Микроскопа. После Марса наши пути разошлись. Возможно, он ненавидел меня из-за того предательства, но прошедшие с тех пор годы наверняка загнали воспоминания обо мне в глубины его памяти, заодно со всеми прочими атрибутами молодости. Его заботили куда большие проблемы, чем недоброжелательное отношение брата, – судьба не просто конкретной идеологии, но самой человеческой цивилизации. Вряд ли я вообще возникал в его мыслях в последние годы его жизни, и уж тем более вряд ли я мог что-то значить для его призрака, обитающего в чужом океане.

С другой стороны, мой брат никогда не забывал нанесенных ему обид.

– Уоррен? – осторожно спросила леди Арэх.

– Просто задумался о том, что от меня может потребоваться.

– Ничего особо сложного. Поплаваешь с ними, как делали до тебя миллионы других. Риска практически никакого. Тебе могут отказать в контакте, но ты в любом случае останешься жив, а мы перегруппируем силы и попытаемся еще раз. Рано или поздно появится возможность для общения, а дальше все будет зависеть лишь от желания и целеустремленности. Если ты откроешь жонглерам свой разум, если сумеешь объяснить им, что ты брат того, кто пребывает внутри их, вполне вероятно, что они поделятся сохраненной информацией. Твой разум и разум Невила не так уж сильно отличаются друг от друга. Твоя нейроматрица воспримет его собственную, дополнив твою личность, а не стерев ее. Все должно получиться. Ты самое лучшее вместилище, какое мы только могли найти.

– А после того, как это произойдет – если такое вообще возможно, – я волшебным образом вспомню все, что тебе нужно знать о Харибде?

– Это вопрос не волшебства, а всего лишь чужой биологии. Но ты уже и сам понял, что все наши надежды возложены на жонглеров. И твое участие лишь повышает шансы на успех.

Я ощутил вкус соленой воды во рту и жжение зеленого солнца в глазах. Меня вдруг охватила паника, как у утопающего.

– Почему мне страшно, леди Арэх? Почему мне кажется, будто я уже побывал у жонглеров образами, уже пытался сделать то, о чем ты меня просишь? И ничем хорошим это не кончилось?

– Ты бы помнил, если бы у них побывал, – ответила леди Арэх и добавила, будто утешая: – Не думай об этом, Уоррен. Главное для нас – то, что впереди, а не воображаемые призраки. Неведомое всегда пугает.

– Я знал, как его зовут, – прошептал я.

– Кого?

– Скорпиона. Или Скорпа, как звали его друзья. Как, видимо, звал его Невил. Имя всплыло у меня в голове само по себе. – Я пристально взглянул на леди Арэх. – Откуда я мог его знать?

– Возможно, я неосмотрительно назвала его прежним именем, а ты случайно услышал.

Почувствовав, что разговор зашел в тупик, я вновь переключился на загадочный фрагмент картинки, гадая, каким образом он у нас оказался и откуда у Сидры или леди Арэх такая уверенность, что в нем заключен ответ на их вопросы.

– Ладно. К черту прошлое. Отправлюсь к вашим жонглерам. Но если все получится, что мы узнаем?

Леди Арэх убрала картинку, заменив ее на другую, изображавшую некоего рода машину – чудовищную смесь турбины, штопора и сосны. Все это сверкало, переплеталось и вращалось в разные стороны, так что стало больно глазам.

Естественно, я уже ее видел, только частично разобранную. Именно этот механизм я углядел через окошко в переборке во время моего первого путешествия по «Косе». Механизм, который Сидра позволила мне заметить, хотя и не сочла нужным объяснить его присутствие, обойдясь лишь туманными намеками.

– Это прототип гипометрического устройства, – сказала леди Арэх.

– Спасибо, что меня просветила. – Я немного помолчал. – Иоанн Богослов что-то упоминал о гипометрическом оружии. Это оно?

– Скажем так: относится к тому же семейству технологий. Но само по себе это не оружие.

– Ладно, – медленно проговорил я. – Примерно так же ответила Сидра, когда я спросил насчет машины, которую видел на борту «Косы».

– Хорошо, что ты ее видел, – сказала леди Арэх. – По крайней мере, не придется убеждать тебя, что нечто подобное может существовать. Буду, однако, исходить из предположения, что кое-чего о нем ты не знаешь.

– Верное предположение.

Она глубоко вздохнула:

– Много лет назад мы пытались одолеть ингибиторов с помощью гипометрического оружия – средства, позволяющего производить определенные операции над локальной структурой пространства-времени. Используя это средство, мы могли проникнуть внутрь корабля, не нарушив ни единого атома в его структуре – создавая своего рода тоннель в обход реальности. Или, напротив, могли разнести на атомы корабль поменьше или ракету.

– Кажется, до меня доходили слухи. Пока мы летели к Михаилу, «Салмакида» принимала разные передачи, и часть из них намекала на невероятное оружие, якобы похищенное из будущего.

– Лучше бы никаких слухов вообще не было. Надежда на гипометрическое оружие оказалась ложной. Оно помогло нам пережить несколько столкновений, но у нас его было слишком мало, и мы не умели им управлять достаточно эффективно, чтобы добиться решающего перевеса. В конце концов мы добавили его к списку наших неудач – загадочных игрушек, которым следовало оставаться в своем сундуке.

– И теперь хочешь попытаться еще раз?

– Нет, от этого точно так же не будет проку, к тому же волки кое-чему научились после наших ограниченных успехов и разработали стратегию противодействия. Но мы не исчерпали всех возможностей гипометрической технологии. Если плоды первых усилий были своего рода атомными бомбами, орудиями тупого разрушения, то теперь они станут орудиями созидания. По аналогии – своего рода атомными микроскопами.

Я вспомнил наши неловкие попытки ремонтировать и обслуживать миниатюрные системы в импровизированных лабораториях Солнечного Дола.

– Атомный микроскоп позволяет манипулировать материей в масштабах атомов.

– И продолжая эту же мысль, гипометрический манипулятор – та машина, которую ты можешь видеть в инженерных файлах Сидры, – будет с аналогичной точностью оперировать пространством-временем. Созданная на основе набора инженерных программ – если можно так назвать, образцов, – она станет технологией-прототипом, промежуточным шагом кое к чему иному, полностью для нас непостижимому.

– К чему?

Леди Арэх понизила голос до благоговейного шепота, будто намереваясь произнести некую ересь или даже богохульство:

– К инкантору.

Глава 19

У меня закружилась голова к тому времени, когда я нашел Пинки, о чем-то тихо совещавшегося с Розой-или-Нет. Мы все трое были в экзоскелетах, но даже под их защитой двигались медленно и осторожно. Экзоскелет помогал от перегрузки на «Косе», а не от излишней небрежности.

Баррас и остальные эвакуированные оставались втиснутыми в пол, будто утонувшие в зыбучем песке куклы. Вокруг них суетились шарообразные роботы, помогая тем, кто нуждался в особом уходе. Большинство беженцев могли обойтись собственными силами, но почти каждому десятому требовалась медицинская поддержка, которую мог предоставить корабль. Кислородные маски на лицах походили на перевернутые цветы; «стебли» росли из пола рядом с головами. К некоторым маскам были подсоединены трубки с питательным или обезболивающим раствором.

Немало проблем доставляли сломанные конечности, треснувшие ребра и черепа, открытые раны и старые, плохо зажившие повреждения.

– Многое удалось сделать? – спросил я у Розы-или-Нет.

– Немного, да, – печально ответила она. – Пока корабль не понял, чем я занимаюсь, и не решил, что может справиться гораздо лучше, да и да.

– Думаю, он со всем способен справиться лучше нас, если понимает, чего мы хотим. Вроде верного пса, которому хочется порадовать хозяина, но он не всегда знает как. И мне неизвестно, в какой степени им сейчас управляет Сидра. – Я помедлил, глядя на свина. – Пинки…

– Можешь ничего не говорить, Вонючка.

– Но все равно хочу сказать. Мне очень жаль. Был бы рад, если бы все случилось иначе. – Я посмотрел на Барраса и остальных. – Ты им уже сообщил?

– Решил сначала узнать, что планируют самые умные. – Он упер руки в бока. – Так что?

– Мы все в одной лодке, Пинки.

– Нисколько не сомневаюсь.

– Я серьезно. И если, говоря про самых умных, ты считаешь, будто ваша судьба зависит в том числе и от меня, то сильно ошибаешься. У Сидры и леди Арэх имеются насчет меня планы, и вы тоже часть этих планов. Тебе говорили про машину, которую создает Сидра внутри этого корабля?

Он настороженно взглянул на меня:

– Что тебе известно?

– Достаточно, чтобы слегка испугаться.

Чуть подумав над моим ответом, он кивнул:

– Если бы ты видел ее в действии, понял бы почему.

– Леди Арэх говорит, это нечто новое, превосходящее то, что они применяли раньше. С помощью этой технологии они собираются создать новое оружие.

– Хорошо, когда есть какой-то план.

Он уже собрался уйти, но я остановил его, коснувшись плеча:

– Для машины нужен образец. Если бы он у нас имелся, наверное, леди Арэх сказала бы мне.

– А она сказала?

– Сам знаешь, что нет. Но она уж точно не могла не посвятить в свой план самого преданного друга. Так что рассказывай.

Пинки впился в меня взглядом, и на мгновение показалось, будто всю накопившуюся в нем злость он решил потратить на меня одного.

– Что рассказывать?

– Она хочет, чтобы я встретился с Невилом Клавэйном. Это как-то связано с местонахождением планеты, на которой, как я понимаю, скрывается нечто, необходимое леди Арэх для создания оружия. И еще я думаю, что гидеоновы камни, за которые мы заплатили столь дорогую цену…

– Не говори мне о цене, когда сам ничего не потерял, – прорычал он.

– Трудно что-то потерять, когда ты человек без прошлого. Человек, которому все время лгут.

– С чего ты взял, будто стоишь того, чтобы тебе лгали?

– С того, что тут кое-что не сходится, и ты сам это знаешь, – спокойно ответил я, взывая к его здравомыслию. – Я откуда-то знаю твое настоящее имя. Я назвал тебя Скорпом.

– Видимо, случайно услышал от кого-то.

– Сомневаюсь – как усомнился и ты, когда впервые меня на этом подловил. Никто в твоем окружении не глуп настолько, чтобы касаться столь больного места.

Он что-то проворчал, отчасти соглашаясь, хоть это и было мучительно.

– Так какова твоя грандиозная теория, Вонючка?

– Моя теория такова, что узнать это я мог только от Невила Клавэйна – того самого, с кем мне еще предстоит пообщаться. Но какая-то его частица уже сидела внутри меня, хотя я этого даже не осознавал.

– Вы же были братьями. Вроде бы.

– Но последний раз говорили друг с другом в разгар войны, полтысячелетия назад. Невил тогда не мог тебя знать. – Я медленно покачал головой. – Не сходится. Каким бы образом знание ни попало из его головы в мою, это случилось намного позже. Но в течение пяти веков мы ни разу не встречались, – уверенно добавил я, желая сохранить здравый рассудок. – Не встречались, – повторил я, а затем умоляюще спросил: – Или все-таки было?

– Думаешь, если бы вы встречались, мне бы об этом сообщили?

– Мне кажется, ты знаешь больше, чем готов мне открыть. Может, даже больше, чем готов открыть самому себе.

– Тебе попался не тот свин, – буркнул Пинки.

– Похоже на то, – ответил я, отходя от него. – Будь ты на самом деле другом Невила Клавэйна, тебе хватило бы приличия рассказать правду его брату.

– Только не… – начал он.

Оставив запутавшегося в противоречиях Пинки кипеть от злости, я присел рядом с Баррасом и объяснил ему, в каком затруднительном положении мы оказались и что собираемся делать. Именно с ним я ощущал самую непосредственную связь, веря, что он сумеет запомнить все подробности. Но посвящать в ситуацию одного лишь Барраса не имело никакого смысла, а он в данный момент не мог распространить информацию среди остальных, так что сразу после нашего разговора я двинулся вдоль рядов вдавленных в пол тел, пытаясь как можно честнее обо всем рассказать.

– Цитадели леди Арэх больше нет. Все, кто выжил, находятся на борту этого корабля: Пинки, Роза-или-Нет и сама леди Арэх. Сидра, которая вас спасла, сейчас лечится в лазарете. Снежинка и остальные оказали нам огромную услугу: пока они сопротивлялись, мы совершили рывок в межзвездное пространство, и враг этого не заметил. Омори помогает нам сейчас: летит на своем шаттле и отвлекает волков. Нам нужно извлечь максимум пользы из их отваги и самоотверженности. Но боюсь, это означает, что двигатели будут работать на пределе мощности еще много часов.

– Сколько? – спросила одна из свиней, глядя на меня из своего углубления. – Мы не можем пошевелиться, не можем поговорить друг с другом…

– Через тринадцать часов мы, возможно, поймем, насколько велика опасность. Еще через полсуток или сутки, вероятно, сможем передохнуть.

– Выпусти нас, – сказал кто-то еще. – Я вполне способен вытерпеть. Смогу ходить, как ты, даже без этого каркаса.

– Не сомневаюсь, – ответил я. – Но только кораблю решать, когда все закончится.

– Получается, мы все еще пленники, – жалобно проговорила третья свинья.

– Но вы живы, – возразил я. – И у вас есть будущее. Которого у вас не было в Городе Бездны.

– Вам придется с ним согласиться, – заявила Роза-или-Нет, услышавшая наш разговор. – Он верно говорит, да и да. И мы о вас позаботимся, чего бы это ни стоило, воистину да.

– Куда мы летим? – резко спросил кто-то.

– На планету Арарат, – ответил я. – Она примерно в двадцати двух световых годах отсюда. Или в двадцати трех годах полетного времени.

– Зачем нам туда? – сурово осведомился другой.

– Хороший вопрос, будь я проклят, – угрюмо пробурчал Пинки.

– Леди Арэх хочет доставить туда меня. Это планета жонглеров образами.

– Каких еще жонглеров? – переспросил чей-то голос.

Я попытался собрать воедино все известные мне факты.

– Это форма инопланетной жизни, рассеянная в живом океане. Хранящая информацию биомасса, в каком-то смысле разумная, но не в привычном для нас понимании. В основном безобидная, а иногда готовая сотрудничать. Нечто вроде живого архива, способного манипулировать глубинными структурами нашего разума – временно или необратимо перепрошивать наши мозги, заполняя их новыми воспоминаниями, восприятием реальности и так далее.

– Водяная планета? – спросил кто-то.

– Да, – ответил я. – И не одна. Жонглеров можно встретить на нескольких планетах, но все они схожи между собой.

– Вода и свиньи не очень-то совместимы, – прозвучал тот же голос.

– По словам леди Арэх, там есть и суша, где мы сможем высадиться и разбить нечто вроде лагеря. К тому же будем не первыми – Пинки уже жил на Арарате, он может подтвердить, что это вовсе не водяной ад.

– Помолчи, Вонючка! – выкрикнул Пинки. – Мне совсем не хочется туда возвращаться.

– А нам совсем не хочется лишить всех этих свиней последней надежды, – процедил я сквозь зубы.

– Сперва, однако, нужно туда добраться, – сказал Баррас, и я порадовался, что он, по крайней мере, не возражает против места назначения. – И как я понимаю, никто этого не гарантирует?

– Что-нибудь придумаем, – с напускной уверенностью ответил я. – Кораблю придется постараться, чтобы мы остались живы после рейса, но все не так плохо, как может показаться. Когда скорость «Косы» приблизится к скорости света, на что потребуется меньше трех месяцев непрерывного ускорения, время для нас замедлится. Пройдет около десяти лет – долго, конечно, но всяко меньше, чем двадцать три. Надеюсь, корабль сумеет погрузить всех нас в анабиоз. Для этого ему понадобится больше ста криокапсул.

– Я слышала, свиньи не очень хорошо переносят пребывание в этих капсулах, – произнесла одна из свиней, возможно знавшая несколько больше других.

– Не стану спорить, – медленно кивнул я. – Ничего хорошего в этом нет, но выбирать не приходится. Умники, которые веками совершенствовали технологию криосна, как-то не подумали про гиперсвиней. Но мы знаем, что криосон для вас вполне возможен. Пинки тому доказательство, а леди Арэх сказала, что они научились применять средства, эффективные для любого из вас.

– Эти капсулы… где-то на борту?

Именно этого вопроса мне хотелось пока избежать.

– Если нет, корабль вполне способен их изготовить. А если не сможет или не поймет, что нам нужно, – что ж, придется эти десять лет помучиться.

– Ты серьезно, Вонючка? – проворчал Пинки.

– Более чем, – ответил я, с трудом сдерживая злость. – Можешь мне поверить.

– Думаю, он говорит серьезно, – доверительно сообщила Роза-или-Нет своему другу, но достаточно громко, чтобы я услышал. – Воистину да. И тебе тоже пора начать ему верить.

Йеллоустон не превосходил величиной мой кулак. Он все еще был обращен к нам дневной стороной, рассеченной надвое Ржавым Поясом, но я знал, что вскоре планета вместе со своими ближними и дальними поселениями сможет уместиться в моей горсти. В межпланетном, а тем более в межзвездном масштабе такое расстояние ничего не значило, но во мне постепенно росла надежда, что нам все же удастся сбежать незамеченными. Самый яркий из пожаров начал угасать, гирлянда вновь превращалась в цепочку темных остовов. Но мы все еще могли следить за Омори, которому пока удавалось опережать волчий поток.

– У него в любой момент может закончиться топливо, – сказала леди Арэх. – И тогда его быстро настигнут. Для них он сущая мелочь – кораблик, на котором вряд ли может быть больше десятка людей и который даже не в состоянии покинуть систему. И они прекрасно это понимают.

– Им будет даже толком не развлечься, – сказал сидевший рядом с ней Пинки.

Леди Арэх печально покачала головой:

– Омори вовсе незачем было так поступать.

– Но ты в любом случае не смогла бы ему помешать. По крайней мере, теперь у нас есть отвлекающий фактор. – Я кивнул на дисплеи вокруг кресла леди Арэх, конфигурация которых заметно изменилась с прошлого раза. – Похоже, ты делаешь успехи в управлении кораблем. Как думаешь, удастся заставить его воспринимать прямые команды, или придется и дальше сообщать, чего мы хотим, а он будет интерпретировать наши желания, как ему заблагорассудится?

– Кое-что удается. Я благодарна ему уже за то, что он вообще готов нас куда-то доставить.

– Я тоже. Но Баррас и остальные не могут оставаться в противоперегрузочных лежках до конца пути.

– Что предлагаешь?

– Как только минует опасность, уменьшим ускорение. Даже если это продлится всего лишь день, у Розы-или-Нет появится возможность оценить состояние беженцев, а сами они смогут почувствовать себя не просто бесполезным балластом.

Леди Арэх резко взглянула на меня:

– Они в самом деле считают себя бесполезными?

– Думаю, у них на это есть все основания.

– Нам нужно выжить, Клавэйн. – В ее голосе появились жесткие нотки, явно с расчетом убедить меня. – Я им от души сочувствую, но, если нас догонят волки, вряд ли кого-то будут волновать несколько переломов.

– В чем-то Вонючка прав. Их доставила на борт Сидра, и с этого момента мы за них отвечаем.

– Я вовсе этого не отрицаю, но… Погоди минуту, Пинки.

– Что такое? – спросил я.

– Точно не знаю. Знаю только то, чего бы мне не хотелось.

– Может, не будем говорить загадками, твоя светлость? – проворчал Пинки.

Леди Арэх увеличила изображение Йеллоустона, так что теперь казалось, будто мы все еще находимся в его гравитационном поле.

– Я отслеживаю изменения, и они меня беспокоят. У этой области планеты снизилось альбедо.

Я понял, что она имеет в виду, но оставалось неясным, что это означает для нас.

– Снизилось альбедо – в смысле, стало меньше отраженного света?

– Или меньше света до нас доходит. Что-то заслоняет от нас Йеллоустон. Если бы это был одиночный сплошной объект, мы бы его увидели. Но отсюда не видно ничего – датчики отмечают лишь уменьшение отраженного света от круглой области размером примерно в треть диаметра планеты. Как тусклый серый отпечаток пальца на фотографии.

Леди Арэх что-то подрегулировала на консоли, и на диске Йеллоустона возникло новое искажение, кроме рассекавшего его Ржавого Пояса. Они были непосредственно связаны друг с другом, но их природа была различна.

– Волчий поток, – сказал я.

– И он направлен прямо на нас, так что мы смотрим вдоль него сверху вниз, а не видим сбоку, как другие. Он растет уже несколько минут, расширяясь и снижая альбедо.

– Значит, они все-таки нас нашли. Отвлекающие приемы помогли, но не настолько, чтобы мы успели улизнуть. – Я слышал собственные слова будто со стороны, удивляясь их холодной отстраненности. – Можешь оценить расстояние, придумать какой-нибудь выход?

Леди Арэх беспомощно пожала плечами:

– Они могут быть в ста тысячах километров позади нас, а могут и в десяти тысячах. Если изменим курс, пятно со сниженным альбедо сместится и даст нам представление о расстоянии до потока и его протяженности. Но это никак не поможет нам лететь быстрее, а наш маневр лишь подтвердит, что мы их цель.

– Похоже, насчет нас они уже все решили, – сказал Пинки.

– Вряд ли этот поток действует столь согласованно, – возразила леди Арэх. – Это своего рода разведгруппа, небольшая по сравнению со стаей, собравшейся вокруг Йеллоустона. У меня такое подозрение, что волки не считают наш корабль достойным того, чтобы бросать против него все ресурсы.

– В таком случае, проявим хладнокровие, – сказал я. – Продолжим убегать, не меняя ни курса, ни ускорения. И будем надеяться, что этот поток потеряет к нам интерес.

Леди Арэх взглянула на дисплей, потом снова на меня:

– Вряд ли нужно сообщать об этом Баррасу и остальным. Сделать они все равно ничего не могут, так зачем добавлять им лишних тревог?

– Нужно завоевать их доверие, – возразил я. – Думаю, лучше всего вести себя с ними так же честно и открыто, как друг с другом.

– Сомневаюсь, что они тебя поблагодарят, – сказала леди Арэх.

– Вряд ли поблагодарят, – согласился Пинки. – Но я согласен с ним. Если станем делиться с беженцами только хорошими новостями, они никогда не поймут, стоит ли нам верить.

Леди Арэх была права, но только отчасти. Беженцы отреагировали на известие о том, в каком положении мы оказались, по-разному: кто-то злился, что я добавил ему лишних тревог в полностью не зависящей от него ситуации, кто-то поворчал, но отнесся к услышанному стоически, кто-то воспринял новость с веселой обреченностью, кто-то искренне благодарил за то, что я не скрыл правду. В основном же мнения сводились к тому, что лучше знать о происходящем, чем оставаться в неведении.

– Не стану отрицать, у нас проблемы, – объяснял я, продвигаясь между углублениями в полу и чувствуя, как отдается болью каждый шаг, несмотря на экзоскелет. – Но если у кого-то и есть шанс сбежать от волков, то именно у нашего корабля. Вероятно, они что-то почуяли – какое-то наше взаимодействие с обломками вокруг Йеллоустона или возмущения магнитосферы. Но они не уверены, что это не просто какой-то призрачный сигнал. Вот почему против нас послали относительно небольшое число элементов. Это разведывательная экспедиция, а не целенаправленная атака. А наш друг Омори пытается увести их подальше…

Мою проповедь прервал крик леди Арэх, сообщившей мне и моим слушателям, что шаттл взорвался. Омори использовал имевшиеся на шаттле боеприпасы или последние капли топлива, чтобы лишить волков свежего источника материала для их трансформаций.

– Мы с Пинки рисковали жизнью, чтобы добыть гидеоновы камни, но оба надеялись вернуться живыми. Омори в точности знал, когда улетал на шаттле, что для него не будет пути назад, не будет шанса выжить. Но он хотел, чтобы мы получили преимущество, пусть даже совсем крошечное. И ему это удалось.

– Хороший человек, да и да, – подтвердила Роза-или-Нет.

Кто-то спросил, не поздно ли вернуться в Свинарник.

– Свинарник превратился в груду обломков на дне Бездны, – ответил я. – Но у вас есть право подать жалобу. Возможно, когда мы куда-нибудь причалим, вам хватит везения или глупости, чтобы сесть на корабль, который полетит обратно. – Вряд ли вопрос был задан всерьез, но я крайне остро осознавал, на какие жертвы пришлось пойти другим ради нас. – Еще ничего не закончено, впереди множество проблем и тревог. Но к вам я отношусь со всем уважением и считаю, что вам следует знать не только хорошее, но и самое худшее.

– Ты правильно сделал, что рассказал, – прошептал Баррас, когда я проходил мимо него. – И со временем они поймут. Ты знал этого человека, Омори?

Возникла было мысль солгать, чтобы боль потери выглядела более личной и оттого более благородной.

– Хотелось бы сказать, что да. Но несколько недель назад мы даже не были знакомы.

– Не важно, как он поступил, и не важно, спас он нас или нет, но, думаю, мы согласимся с тем, что он позволил нам выиграть время.

– Да, пожалуй.

– Лучше быть живым, чем мертвым. Даже считаные часы, а главное – в обществе друзей.

Йеллоустон превратился в почти полностью почерневшую монету. Долгие секунды я смотрел на его изображение, не желая делать неизбежных выводов.

– Поток стал плотнее, – сказал я. – Прибывают все новые элементы.

– Вне всякого сомнения, – кивнула леди Арэх. – По консервативной оценке – их там около миллиона.

– С небольшими количествами «Коса» вполне способна справиться. Сидра даже принесла одного волка на корабль, я своими глазами видел, как она его уничтожила.

– Но от миллиона нам точно не отбиться. Скажем так: сложнее в десять тысяч раз.

– Изменение в потоке произошло после гибели Омори?

– Нет, оно началось раньше, – ответил Пинки. – Но теперь они могут бросить против нас больше сил.

Закрыв глаза, я глубоко вздохнул. Боль в ноге давала о себе знать, пока я возвращался от беженцев, но теперь она уменьшилась до легкого жжения, почти не беспокоя.

– Похоже, они решили, что мы нечто большее, чем некий призрачный сигнал.

– Возможно. Или предпочитают не рисковать, после того как нейтрализовали два других отвлекающих фактора.

– Корабль может ускориться.

– Но ценой маскировки, – возразила леди Арэх. – При большем ускорении темноприводы начнут выбрасывать видимые побочные продукты, а криоарифметическим устройствам придется бороться с тепловым рассеянием. Мы попросту начнем светиться.

– Но если мы уже освещены…

– Мы этого не знаем.

– Как бы быстро мы ни пытались бежать, это не поможет, – сказал Пинки. – Мы видели тщетность любых попыток, когда пролетали мимо этой системы по пути к Хеле. Корабли удирали, и некоторым волки позволяли улететь чуть подальше. Но все заканчивалось одинаково.

– Разрешаю слегка увеличить мощность наших двигателей, – объявила леди Арэх. – Есть… средства, способные смягчить чрезмерную реакцию, хоть и ненадолго. А если мы сместим криоарифметическое охлаждение к корме, позволив носу нагреться, для волков наш зад останется холодным.

– А если впереди тоже волки? – спросил я.

– Тогда останется только молиться. Очень недолго, – сказал Пинки.

– Как считаешь, Клавэйн, – деловито поинтересовалась леди Арэх, – смогут свиньи выдержать повышенную перегрузку еще несколько часов?

– Только если стоит вопрос о нашем выживании. Роза-или-Нет говорит, что некоторые едва держатся из-за ран. Они могут не вынести.

– Для меня важнее общий результат.

– Что ж, тогда пойдем на компромисс, – сказал Пинки. – Прибавь еще одно g, а я сообщу им, что это временно.

– Сам к ним пойдешь? – спросил я.

Он уже направился к выходу.

– Не могу же я допустить, чтобы они решили, будто на этом корабле тактичным и понимающим способен быть только человек?

Средства, которые требовалось применить к темноприводам и криоарифметическим системам, леди Арэх не могла привести в действие мгновенно, даже если бы корабль полностью ей подчинялся. Сперва ей нужно было сформулировать свои желания посредством ограниченного набора протоколов, которые корабль готов был слушать, а затем действовать шаг за шагом, проверяя каждое изменение, прежде чем перейти к следующему. Это была крайне деликатная и необычная работа – любое вмешательство в реакцию, шедшую внутри привода сочленителей, особенно темнопривода, могло немедленно повлечь катастрофу. Но насколько я понял, леди Арэх владела неким тайным знанием сочленителей, и этот ее дар, как мне теперь стало ясно, был невероятно велик.

– Начнем через десять минут, – объявила она, завершив все, что было ей под силу. – Пинки как раз успеет вернуться.

– Мне очень жаль, что вам обоим пришлось столько сегодня пережить.

– Но у тебя, похоже, подозрение, что сильнее это ударило по нему.

– Я не прав?

– Пинки подобен снаряду, выстреленному в будущее. Который летит, кувыркаясь и разваливаясь на части. Ему бы не спешить… даже вообще остановиться. Но он продолжает идти вперед, получая шрамы на шкуре. Порой мне кажется, что ему не позволяет умереть боль. Смерть Снежинки и потеря цитадели не убьют его, Клавэйн. Он будет страдать, у него добавится шрамов… но он все вынесет.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю от силы десятую часть того, что уже довелось пережить Пинки. И этого более чем достаточно.

– Хотелось бы надеяться… – Я покачал головой, улыбнувшись своей самоуверенности. – Не важно.

– На что?

– На то, что однажды он перестанет считать меня самым презренным существом из всех, кого когда-либо встречал. Может, все же удастся заслужить хотя бы один процент его уважения.

– Думаю, ты ближе к этому, чем тебе кажется. Не спеши. Его дружбу нелегко завоевать, но стоит этому случиться, и никакая сила во Вселенной не сможет ее разрушить. Клавэйн, если ты… – Она вдруг замолчала, вновь уставившись на дисплеи с изображением Йеллоустона.

– Что такое?

– Похоже, что-то происходит. Пятно удлиняется.

Я нахмурился, не в силах проделать в уме необходимые трехмерные преобразования, чтобы осмыслить меняющиеся данные.

– Нас берут в клещи?

– Пока слишком рано судить. Да, возможно, поток разветвляется, чтобы зажать нас с двух сторон… – Леди Арэх внезапно замерла, ее взгляд стал сосредоточенным, как у хищника, готового прыгнуть из засады на добычу. – Нет… Не может быть. По крайней мере, я в это не верю. Пятно удлиняется из-за того, что поток отклоняется в сторону. Он больше не направлен точно на нас, и мы начинаем видеть вдоль него… – Она отвела от дисплея взгляд, в котором вдруг появилась мольба. – Хочется в это поверить, Клавэйн, но я боюсь. Они готовы были на нас наброситься, а теперь отступают?

– Волки ведь не сдаются просто так?

– Во всяком случае, я таких ситуаций не знаю. Если только это не тактический прием, которого я прежде не видела…

Неожиданно в рубке управления раздался голос Сидры:

– Ничего нового.

– Ты вернулась, – с удивлением и облегчением проговорил я.

– Осторожнее, Клавэйн; такое впечатление, что ты рад меня слышать.

– Ты в самом деле вернулась?

– Пока лишь на время, друзья мои. «Коса» пробудила мое сознание до минимального уровня по единственной причине – чтобы проанализировать чрезвычайную ситуацию, не совпадающую ни с одним из имеющихся в корабельном архиве сценариев, и дать соответствующие указания.

– И как ты ее оцениваешь, Клепсидра?

– Поток действительно отклоняется, леди Арэх. Волки выбрали другую цель.

Леди Арэх вновь просмотрела показания приборов «Косы», подстраивая пороги и фильтры.

– Теперь вижу, – сказала она. – Клепсидра права. Поток переключился на что-то другое. Глупо, что я не заметила этого раньше.

– Чего не заметила?

– Радиочастотного излучения, Клавэйн. Очень мощного и узконаправленного. Какая-то передача, стопроцентный признак человеческого разума… – Она довольно улыбнулась. – Приманка для волков. Мы ведь любим приманки для волков, Клепсидра?

– Очень даже любим, леди Арэх, – особенно когда не являемся приманкой сами.

– «Коса» ловит простую передачу. Только звук. Воспроизвести?

– Пожалуй, стоит, – ответила Сидра. – Очень даже стоит.

Послышались поющие голоса:

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Семи печатей книга Иоанна Богослова.

– Он предвидел, что могут возникнуть сложности, – сказала Сидра. – Предвидел и решил, что тебе не помешает отвлекающее средство посущественнее.

Леди Арэх показала на один из дисплеев:

– Это выбросы темнопривода, более горячие и шумные, чем наши. Легко обнаруживаются в радиусе нескольких световых минут. В этой системе есть только один корабль, способный тратить столько энергии.

– Он прилетел с границы системы, – ошеломленно проговорил я. – Вряд ли ждал, когда у нас начнутся неприятности; принял решение уже давно – возможно, сразу же, как только мы его покинули.

– Он расположился в замыкающей точке Лагранжа позади Глаза Марко, где обычно собирались корабли во время торговых остановок, – сказала леди Арэх. – Там наверняка уже наблюдается повышенная активность волков. Они растащат на части все останки кораблей, переживших первую волну истребления. Это приманка, провокация.

– Которая, судя по поведению потока, работает, – заметила Сидра.

Леди Арэх вернулась к изображениям Йеллоустона:

– Волки оставляют нас в покое. Не стану утверждать, что все составляющие потока отказались от погони, но если какие-то и остались, то лишь небольшой процент.

– Иоанн Богослов сумеет сбежать? – спросил я.

– Нет, – с усталой обреченностью ответила леди Арэх. – На это никакой надежды. Ты видел этот корабль, Клавэйн. Он в сорок раз больше «Косы», и он уже был стар и разбит, когда добрался до этой системы. Иоанну Богослову его судьба известна не хуже, чем нам.

– Он становится видимым, – сказала Сидра. – Его темноприводы разогнались, выйдя далеко за пределы безопасного режима. Сияют, как звезды.

– Он не хочет дать волкам ни малейшего повода повернуть назад, – еле слышно прошептал я. – Наверняка уверен, что нам известно о его действиях и мы извлечем из них максимум пользы. Что нам и следует делать. – Я прокричал, обращаясь к находившимся внизу Пинки и Розе-или-Нет: – Это Клавэйн. У нас появилась возможность избавиться от волков и благополучно уйти в межзвездное пространство. Но для этого придется приложить все усилия. Перегрузка возрастет, и самым слабым придется нелегко. Как только мы запустим двигатели на полную мощность, вы не сможете передвигаться или оказывать помощь раненым.

– Предполагается это как-то обсудить? – спросил Пинки.

– Нет. Я просто подумал, что вам следует подготовиться.

Он помедлил, прежде чем ответить:

– Ты говоришь совсем как старик.

Мы разогнались до четырех g. При такой перегрузке непросто было не то что двигаться, но даже разговаривать и думать. При каждом вздохе мне казалось, будто на ребра навалена груда книг. Так что нам оставалось лишь лежать и наблюдать.

Иоанн Богослов теперь стал самым ярким источником энергии во всей системе, за исключением Эпсилона Эридана. Выбросы его двигателей походили на два расположенных рядом маяка, два миниатюрных солнца, то вспыхивавших, то угасавших. Но их уже начала заслонять пепельная вуаль волчьих машин. Вокруг корабля собирался не только рой, прежде считавший добычей нас, – к нему устремилось из окрестностей Йеллоустона вдесятеро больше. Казалось, все разрушения, которым мы сегодня стали свидетелями, лишь прелюдия к величайшей из катастроф.

Я допускал, что в конечном счете жертва Иоанна Богослова никак не отразится на наших шансах. Но хотелось верить, что с расстояния в несколько световых минут – не столь уж большого расстояния – какая-то его часть следит за нашими передвижениями, ловит отголоски экзотического излучения увеличившихся выбросов нашего темнопривода или видит тепло, исходящее от более не защищенных криоарифметическими экранами частей корпуса. Его угол зрения отличается от угла, под которым ранее двигался преследовавший нас волчий поток, так что, возможно, он знает, что мы реагируем на его действия. Оставалось лишь надеяться, что другие потоки не придерживаются иного мнения на наш счет или настолько увлечены новой добычей, что попросту нас не замечают.

Это была лишь гипотеза, которую невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, но я верил, что в историю войдет еще одно благородное деяние. Что вопреки длинному списку сомнительных поступков, из которых состояла его долгая и странная жизнь, возможно, самая долгая и странная из всех жизней, Иоанн Богослов, автор книги семи печатей, получит наконец отпущение грехов, пусть даже в последние сладостные мгновения его существования в этом мире.

– Насколько я его знаю, – сказала леди Арэх, – он наверняка попытается забрать с собой как можно больше врагов.

О том, что должно случиться, мы узнали заранее, но совсем незадолго. Две летящие рядом звезды разделились – Иоанн отбросил двигатели, как старинные химические ускорители, отделявшиеся от основной части ракеты. На некотором отдалении – по словам леди Арэх, в считаных километрах – двигатели взорвались. Нам не требовалось ни увеличения, ни улучшения картинки, чтобы понять результат: если бы у «Косы» имелись настоящие иллюминаторы, мы бы увидели вспышку собственными глазами; пожалуй, пришлось бы зажмуриться, чтобы избежать временной слепоты. Взрыв был необычайно мощным: казалось, будто огонь вырвался из пространства между двигателями. Он поглотил и их, и все до единого атомы корабля, и, возможно, сколько-то волчьих элементов.

А пока этого не случилось, хор продолжал петь:

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Семи печатей книга…

Иоанна Богослова не стало.

А мы продолжали спасаться бегством.

Глава 20

Через час мы снизили ускорение с четырех g до трех, а еще через шесть договорились сбросить его до обычной силы тяжести на время, которое требовалось для ухода за беженцами и решения худших проблем с их здоровьем. Мы с Пинки и Розой-или-Нет спустились к ним, пока леди Арэх следила за кораблем и его окрестностями. Наши нервы все еще были напряжены до предела.

Мы тешили себя надеждой, что удалось ускользнуть от волков. Возможно, так оно и было, но убедиться в этом мы могли лишь по прошествии многих недель. У меня вдруг возникло знакомое со времен «Салмакиды» ощущение – именно тогда я понял, что человек не в состоянии испытывать тревогу бесконечно. Ближайшие недели казались столь же несущественными, как и последующий миллион лет. Имело значение лишь то, что в течение часа мне не нужно думать о смерти.

Беженцы все еще пребывали в своих углублениях. Никто не кричал, а стоны и брюзжание странным образом успокаивали.

Баррас взглянул на меня из своего кокона, имевшего форму его тела.

– Расскажи нам, что происходит, – попросил он.

Я посмотрел на Пинки, подумав, что это ему следует обратиться к свиньям, но он лишь кивнул и пошел дальше по проходу, высматривая вместе с Розой-или-Нет тех, кто нуждался в экстренной помощи.

– Мы полагаем, что волки утратили к нам интерес.

– Полагаете?

– Редко можно быть в чем-то уверенным, – улыбнулся я. – Но все говорит о том, что поток погнался за другой добычей.

– Когда мы точно будем знать, что опасность миновала?

– Может, никогда. Но если сегодня мы умрем, то не из-за волков.

– Ты что, таким образом пытаешься поднять наш моральный дух? – усмехнулся Баррас, но встретил мой взгляд и кивнул. – Ты вытащил нас из Свинарника, Клавэйн. Что бы ни случилось по пути к водяной планете, я уже за одно это тебе благодарен.

Меня позвал Пинки, который склонился над беженцем, согнув колени и уперевшись в них руками.

– Что-то происходит, Вонючка. Пол выталкивает ее обратно.

– Как тебя зовут? – спросил я.

Свинья взглянула на меня:

– Мира.

Мы с Пинки попытались ей помочь. Пол выравнивался, заполняя углубление.

– Ты ранена, Мира? – Я заметил сильно распухшее запястье и подумал, нет ли перелома.

– Есть те, кто пострадал куда сильнее. Но после того, как мы легли в эти ямы, болит уже не так сильно. Теперь в основном просто жжет.

– Все равно нужно осмотреть.

В помещение вплыли четыре шарообразных робота. Мы с Пинки настороженно наблюдали за ними, понимая, что эти машины напрямую нам не подчиняются. Они выполняли распоряжения корабля.

Роботы окружили Миру и протянули к ней конечности, намереваясь извлечь ее из углубления. Я отступил на шаг, понимая, что мешать им нет смысла. Пинки, оказавшийся чуть медлительнее – или чуть упрямее, – получил не слишком вежливый тычок в живот и едва не упал. Он размахивал руками, пока я не поймал его за локоть.

– Доктор лучше знает, что делать, – заметил я.

Пинки проворчал в ответ нечто, что могло бы сойти за спасибо.

Мира сопротивлялась роботам, как поступил бы любой на ее месте. Но у них было больше конечностей, чем она могла оттолкнуть руками и ногами, и им удалось достаточно деликатно ее одолеть. Свинью подняли в воздух, равномерно распределив между собой вес.

– Они хотят тебе помочь, – сказал я.

Мира перестала отбиваться и обмякла, – похоже, ей вкололи успокоительное. Роботы удалились, неся между собой безвольное тело.

– Ты точно знаешь, что они собираются с ней сделать? – прошептал Пинки.

– До сих пор корабль заботился обо всех. Если только он не спятил, следует исходить из предположения, что ее доставят в медицинский отсек, как было с Сидрой.

Постепенно прибывали все новые роботы. Казалось, пол в первую очередь выталкивает тех свиней, которые больше всего нуждаются в лечении, – корабль каким-то непостижимым образом их сортировал. Возможность решить вопрос со всеми сразу у него явно отсутствовала, так что свиней забирали лишь по одной или по две. К тому времени стало понятно, что само пребывание в углублениях обладает анестезирующим воздействием: большинство раненых сообщили об ослаблении боли. Но на большее устройства в полу не были способны, и дальнейшее лечение приходилось проводить где-то в другом месте.

– Этот корабль вовсе не сумасшедший, – сказал я так, чтобы слышал только Пинки. – В каком-то смысле он даже нормальнее Сидры.

– Ну, раз уж дошло до сравнений, Вонючка…

– От помощи он не откажется, – улыбнулся я. – Знаю.

Леди Арэх уговорила корабль снова впустить нас в медицинский отсек. Казалось, та встреча с Сидрой произошла намного раньше, чем день назад, – в ином, менее грешном периоде моей жизни. Тогда Снежинка, Омори и Иоанн Богослов были еще живы. Их смерть будто прочертила границу между тем, кем я себя считал, и тем, кем, как я знал в глубине души, был на самом деле.

Мы собрались возле занимавшего в помещении главное место резервуара, в котором я видел Сидру в последний раз. Возможно, она все еще пребывала там, но заглянуть в резервуар теперь было невозможно. Заполнявшая его среда помутнела и стала желто-зеленой, скрывая свои тайны, а медицинские устройства прекратили всю деятельность, которой занимались прежде.

– Ты там, Сидра? – спросила леди Арэх, приложив ладонь к стенке резервуара.

– Наверняка, – сказал я.

– С чего ты взял? – буркнула леди Арэх.

– Где же еще ей быть? Я видел ее в этом сосуде. И вокруг нее суетились машины.

– Проклятые девятилапы. Они никогда мне не нравились. – Леди Арэх убрала ладонь, оставив влажный отпечаток, испарившийся через несколько секунд. – Она нам нужна. Не только потому, что во многих аспектах этого корабля разбирается лучше меня, но и из-за всего остального. У нее не меньше тактического и стратегического опыта, чем у меня. – Леди Арэх посмотрела мне в лицо. – И у тебя тоже его будет много – когда все вспомнишь.

– Сидра! – позвал я. – Если хоть какая-то частичка тебя жива и слышит меня, найди способ ответить!

– Ты что, теперь ей приказываешь? – спросила леди Арэх.

Пинки негромко откашлялся.

– По-моему, когда мы сюда пришли, этого не было.

В противоположной стене медицинского отсека открылась еще одна дверь, словно приглашая нас войти. Шагнув в находившееся за ней помещение, я невольно ахнул, ошеломленный тем, что на корабле имелось столь обширное пространство, прежде полностью от меня скрытое. Оно было в двадцать раз больше лазарета, и в нем вполне мог целиком поместиться корабль. Но по сути оно являлось лишь более просторным дополнением к медицинскому отсеку, заполненным многочисленными копиями одного и того же оборудования.

Мы перемещались от сосуда к сосуду, содержимое которых невозможно было ни с чем спутать, – в каждом угадывались очертания тел свиней, которые, судя по происходившим вокруг и внутри сосудов процессам, подвергались всевозможным хирургическим и терапевтическим процедурам.

– Спасибо, «Коса», – сказал я, не задумываясь о том, как могут отнестись к моим разговорам с кораблем остальные. – Мы поняли, что ты пытаешься им помочь. Продолжай в том же духе.

– Вылечить их – лишь половина задачи, – заметила леди Арэх. – Какой в этом смысл, если они не смогут потом выжить? Потребуется криосон, или система жизнеобеспечения, или…

– Надо думать, у корабля имеются необходимые средства, – ответил я. – Или очень скоро появятся.

Дальняя стена не была закреплена, она медленно сдвигалась назад, как цилиндр поршня, оставляя после себя некую структуру – мягкую и бесформенную, похожую на извлеченную из формы, не успевшую застыть отливку. Но она твердела у нас на глазах, обретая вид криокапсулы, точно такой же, как и те, которыми пользовались мы с Сидрой.

Отступающая стена завершила формирование капсулы, и из той же движущейся поверхности сразу начала прорастать новая.

– Похоже, нас поняли, – сказал Пинки.

Друзья и союзники – даже столь странный и переменчивый союзник, как Иоанн Богослов, – увели волков с нашего следа, но окончательно мы в это поверили, лишь оказавшись в месяце пути от Йеллоустона. Леди Арэх, воспользовавшись всеми имевшимися в ее распоряжении пассивными датчиками, объявила, что ни впереди, ни позади нас нет никаких признаков врага, по крайней мере в радиусе нескольких световых минут. Естественно, утверждать это со всей определенностью было нельзя, но, поскольку на большее рассчитывать не приходилось, мы все с радостью восприняли ее слова. По опыту жизни в Солнечном Доле я знал, что под давлением обстоятельств человеческий разум готов цепляться за любую надежду.

Корабль продолжал день за днем лечить свиней и производить криокапсулы. Ни тот ни другой процесс невозможно было ускорить, но, как только появилось ощущение определенности, мы начали строить планы. Еда, вода и все прочее, необходимое для жизни, имелись в изобилии. Мы ни разу не видели, откуда все это берется, что, может, и к лучшему. Главное, что обслуживавшие нас роботы не знали усталости, и если какое-то блюдо отвергалось (свиньи были достаточно привередливы из-за своих гипертрофированных чувств запаха и вкуса), то тут же появлялась альтернатива. Уже в начале месяца машины – и, соответственно, «Коса» – пришли к полному взаимопониманию со своими гостями, постепенно приспосабливаясь к их потребностям. Словно из ничего возникли ванные с туалетами, а также мебель и прочие удобства, включая личные пространства для сна. Вместо лохмотьев свиньям было предложено нечто более приличное, и они рылись в грудах чистой разноцветной одежды, выбирая себе вещи подходящего размера и стиля. Поскольку корабль пока что держал ускорение в одно g, жизнь на нем можно было считать почти нормальной в том смысле, в каком ее понимали большинство свиней.

Один за другим к нам возвращались исцеленные, чему я был только рад, предпочитая иметь все доказательства их выздоровления, а не отправлять их прямо в новые капсулы. Другие свиньи видели, как улучшается самочувствие их друзей, и начинали верить, что эта жуткая, непредсказуемая автоматизированная среда в самом деле пытается им помочь. К тому времени свиньи поняли, что всем им предстоит отправиться в криосон, но это повлекло за собой новые тревоги. Свиней либо пугала сама перспектива оказаться замороженными, либо они осознавали конкретные опасности для свиного организма, связанные с анабиозом. Нам ничего не оставалось, как уверять их, что никаких причин для опасений нет.

Так или иначе, «Коса» явно рассчитывала, что все мы погрузимся в сон, после чего она сможет наращивать ускорение по своему желанию. Ей будет намного проще, если никому из нас не потребуется в это время дышать или ходить.

Ключом ко всему оказался Баррас. Ему хватило ума сообразить: погружаясь в криосон, свиньи принимают на себя определенный риск, но этот риск имеет под собой чисто физические и биологические причины, ничего общего с безумными прихотями Свиной Королевы или хладнокровным хищничеством волков. То есть вполне можно справиться. Не все свиньи это понимают в полной мере, но несогласных, если их будет немного, в случае открытого неповиновения можно загнать в капсулы силой. Баррас, однако, был уверен, что большинство свиней сами поймут: криосон – это лучшее, на что они могут рассчитывать, а сомневающиеся рано или поздно с ними согласятся.

Мы предпочитали не вмешиваться. Если хотим, чтобы свиньи нам доверяли, нужно дать им возможность самостоятельно решать свои дела, тем более что у них имеется фактический лидер и некое подобие спонтанной демократии. Я в очередной раз повторил: если по какой-то причине криосон свиней не устроит, я останусь бодрствовать и проведу эту долгую вахту вместе с ними. Но одновременно дал ясно понять, что вряд ли чем-то смогу им при этом помочь.

В конце концов свиньи пришли к единогласному решению. Каким образом – меня не волновало; главное, что Баррас убедил их отправиться в криокапсулы. К тому времени уже были созданы все вместилища, они выстроились в ряд вдоль огромного помещения. Роботы больше в этом не участвовали, предоставив нам самим решать, в каком порядке заполнять модули и на какое время выставлять таймер для пробуждения.

Леди Арэх построила несколько моделей движения «Косы» при разных режимах работы двигателей. Мировое время нашего путешествия оставалось практически неизменным, но время по бортовым часам при различных сценариях могло отличаться почти на год – чересчур долго при слишком раннем пробуждении. Проблема, по словам леди Арэх, заключалась в том, что «Коса» может начать тщательный сбор разведданных, лишь находясь в нескольких световых месяцах от Арарата. При обнаружении волков или возникновении какой-либо иной угрозы ей, возможно, потребуется изменить скорость торможения и профиль приближения к планете. А значит, все подробности завершения нашего полета невозможно предсказать заранее, из чего следует, что мы не можем точно знать, на какое время нужно поставить таймер пробуждения.

– Свиньи вполне могут подождать, пока мы не убедимся, что нам есть куда садиться, – сказал Пинки. – Остальные выйдут из анабиоза раньше.

– Насколько раньше? – спросила леди Арэх, когда лишь мы вчетвером остались возле ожидавших нас криокапсул.

Двумя уже пользовались мы с Сидрой, и одна из них вполне подходила для леди Арэх, а две новые были изготовлены для Пинки и Розы-или-Нет.

– На месяц. На полгода. Может, даже на год. Разнюхаем, что происходит в той системе, и уточним наши планы.

– Если эти планы потребуют большого ускорения, – сказал я, – может случиться так, что до самого конца полета бодрствовать мы не сможем.

Пинки взглянул на свою капсулу. Внешне она выглядела точно так же, как и остальные три, но внутреннее пространство было меньше – расчет на то, чтобы плотно облегать свинью.

– Тогда залезем обратно.

– И каждый раз будем играть в лотерею, сумеем ли выйти снова, – возразил я.

– Это уже мои заботы, а не твои.

Леди Арэх, однако, меня поддержала:

– Клавэйн тоже стар, Пинки – старше любого из нас. Клепсидра вылечила его от ряда болезней, но все равно криосон – дело рискованное. Не стоит несерьезно к этому относиться.

Пинки задрал рыло:

– Я что, похож на того, кто относится к этому несерьезно?

– Не против, если я выскажу свое мнение?

Мы все повернулись на голос. В дверях стояла Сидра, появившаяся бесшумно и без предупреждения. Она выглядела точно так же, как перед рейдом в Свинарник: уверенно стояла на ногах, полностью владея собой.

– Я только за, – сказала леди Арэх, протягивая руку, хотя они стояли далеко друг от друга. – Рада тебя видеть, Клепсидра. Мы уже начали беспокоиться из-за твоего долгого отсутствия.

– Так беспокоились, что ты уже собралась залезть в мою криокапсулу? – спросила Сидра.

– Вряд ли стоит обижаться, – сказал я. – Кто знал, – может, ты провела бы в том сосуде еще много месяцев. А корабль продемонстрировал, что способен наделать этих криокапсул сколько угодно.

– Ты совершенно прав, Клавэйн: никаких обид. – Сидра твердой поступью подошла к нам. Кажется, она слегка похудела и побледнела с тех пор, как я видел ее в последний раз, но точно сказать было сложно. – Я восстановилась, и вы можете ложиться в капсулы. Собственно, моя задача – проследить, чтобы вы все четверо погрузились в криосон.

– А ты? – подозрительно спросила леди Арэх.

– Я тоже, но в свое время, – ответила Сидра. – Есть ряд технических вопросов, которые мне хотелось бы решить, пока «Коса» в пути. Прежде всего я завершу работу над гипометрическим устройством, сущность которого ты достаточно хорошо объяснила Клавэйну. Наша остановка на Арарате обеспечит идеальную среду для ряда системных тестов с малыми затратами энергии, без риска, что нам помешают волки.

– А до этого? – поинтересовалась леди Арэх.

– Я собираюсь заняться кое-чем другим – испытать гидеоновы камни и интегрировать их в систему. Это достаточно тонкая работа, и с ней лучше не торопиться. Некоторое время я буду бодрствовать – может, несколько месяцев, в зависимости от того, как пойдет дело, – и проснусь раньше вас, чтобы закончить оставшееся.

– Я могу помочь, – сказала леди Арэх.

– Обязательно поможешь – если вдруг окажется, что я не успеваю.

– Когда ты начала возиться с этими камнями… была опасность разрушить корабль? – спросил я.

– Еще какая! – с энтузиазмом кивнула Сидра.

– В таком случае, чтобы сберечь нервы, я предпочту пребывать на том свете, пока ты с ними колдуешь.

Пинки явно принял решение – он уже забирался в капсулу. Встретившись с ним взглядом, я ободряюще кивнул и последовал его примеру.

Часть пятая