— Китти, — позвал я, надеясь, что девочка услышит меня и первой откинет полог, улыбнется сквозь сон, может, испугается или даже заплачет, плевать! Лишь бы не мертвый взгляд холодных глаз, лишь бы не он, только бы не…
Ноги обмякли, тело сотрясалось дрожью, я закричал бы, но голоса не было, был только задернутый балдахин и мои онемевшие пальцы. Тьма обступала, подбираясь все ближе к огоньку, еще секунда, и сомкнется на фитиле, и наступит вселенское ничто. Я точно знал, сердце остановится в тот же миг, как потухнет свеча, потому схватился за ткань и одним рывком потянул ее в сторону.
Кроватка была пуста. Смятое покрывало, раскиданные подушки, среди них забытая тряпичная кукла с бледным фарфоровым личиком. И никакой Китти. Ни живой, ни мертвой.
В носу защекотало — то ли рассмеяться, то ли зарыдать прямо тут, размазывая сопли облегчения по щекам. Больше всего меня позабавила кукла — ее мертвые глаза и правда смотрели в потолок, как я и представлял себе, обмирая от ужаса. Вот же гребанная любовь к деталям! Подсознание заполнило ими все, даже кромешную тьму и жуть. Мерцание огонька поблескивало на выкрашенных в розовое фарфоровых щечках, и я почти уже решил забрать куклу с собой, может, в этом и есть смысл сна — собрать вещицы, раскиданные по пустым комнатам, а когда наберется вся коллекция, то игра, затеянная тьмой, закончится, а я проснусь, живой и невредимый. Наощупь кукла оказалась мягкой, но такой же сырой, как все вокруг. Я поднес ее поближе, чтобы рассмотреть рисунок на смятом платьице, когда свеча затрещала, предупреждая меня, но было поздно.
— Оставьте ее, она моя! — Тонкий голосок раздался из-под моего локтя, я дернулся, выронил куклу и в секунду оказался у противоположной стены.
Китти стояла у края постели, теребила в маленьких пальчиках балдахин и смотрела на меня влажными глазами.
— Этой моя кукла, ее подарил мне папочка, — проговорила она, наклоняясь за игрушкой. — Я не отдам вам ее, не просите…
— Она мне не нужна, — сумел прохрипеть я, пятясь к выходу. — Извини, я не хотел тебя расстроить.
— Зачем вы к нам ходите? — Китти дернула куклу за длинный локон и прижала ее к животу. — Вы чужой, вам не нужно быть здесь.
Дверь была все ближе, под ноги постоянно попадались раскиданные игрушки, ковер стал топким, только наступишь, тут же увязнешь по щиколотку.
— К кому вы приходите? — Девочка уже кричала, побледнев от злости. — За кем вы идете? Отвечайте! Сию минуту, я приказываю вам!
Кукла выскользнула из детских рук, Китти перешагнула через нее, бросилась к двери и осталась там.
— Мне нужна Нора. — Я поднял свечу, чтобы свет упал на девочку, но ты попятилась, закрывая лицо рукой. — Ты знаешь, где она?
— Нора — гадкая, лживая тварь, — прошипела Китти, отходя все глубже во тьму. — Вы не найдете ее здесь, Норы нет в доме, нет… Совсем нет…
Голос ее ослаб, она больше не преграждала мне путь. Сгорбившись, Китти медленно потащилась в самый темный угол, на ходу она подняла с пола куклу и поволокла ее по полу за тряпичную ножку.
— Где же она, если не здесь? — Мой вопрос заставил девочку остановиться.
Она вздохнула, пожала поникшими плечиками, но все-таки обернулась.
— А где бываете вы, когда не бываете тут? А где бываю я, когда меня здесь нет? А куда пропал папочка, если я не могу найти его… Никак не могу.
Ее маленькое горестное личико сморщилось, слезы покатились по щекам — крупные, как жемчужины.
— Я не знаю, где твой папа, — только и сумел ответить я, чувствуя, как тошнота поднимается к горлу от таких вопросов.
— Никто не знает. — Китти отпустила куклу, та снова оказалась на полу. — Подойдите, я все покажу. Вы сами увидите, что Норы нет здесь…
Она обогнула кроватку и замерла у кукольного домика, залитого самой непроглядной тьмой. Я не решился приблизиться, но Китти этого и не заметила. Она поднялась на носочки и ткнула пальчиком в комнату верхнего этажа:
— На чердаке живет сумасшедшая Рута. Она пишет и пишет на стенах углем, но когда идет дождь, вода протекает сквозь крышу и смывает каждую букву, каждое слово, каждую угольную черточку, и сумасшедшая Рута начинает сначала. Угадайте, что делает она, когда начинается дождь?
— Плачет?
— Ну что вы? Она смеется, она танцует, и нет в мире никого счастливее, чем сумасшедшая Рута в ночь, когда идет дождь. — Китти помолчала и принялась ощупывать комнаты второго этажа. — Вот, посмотрите, под чердаком сумасшедшей Руты живет безглазая Олли. Ее каморка так стара, что весь потолок давно прогнил. Комната эта заставлена тазами и ведрами. Если бы вы вошли туда… О, вы не сумели бы сделать и шага, уж поверьте мне, я пыталась. Там сыро и грязно, и стены покрыты плесенью. Но когда идет дождь и смывает каждую букву, каждое слово, каждую угольную черточку, написанную сумасшедшей Рутой, безглазая Олли собирает воду, что течет с потолка, и умывает слепые свои глаза. Угадайте, что делает она, когда угольные воды наполняют пустые глазницы?
— Смеется и танцует?
— Ну что вы? Она плачет. Ведь нет печальнее истории, чем та, что написана сумасшедшей Рутой на стенах чердака. — Китти задумалась. — Может, только их собственная.
Я не смог найти слов, чтобы ответить ей. Свеча роняла восковые слезы, и они падали рядом с осевшей на пол девочкой.
— Вот здесь сейчас мы, — продолжила Китти. — Вы держите свечу, я сижу на коленях. Кукла лежит на полу. Вы скоро уйдете, а мне следует вернуться в угол. — Она доверительно понизила голос. — Я убежала в сад, не спросив разрешения у матушки, и была справедливо наказана ею. Но вы же не расскажете никому, что я снова веду себя как глупая нищенка? — Бросила на меня пытливый взгляд и расплылась в улыбке. — Да, вы сами знаете, как упоительно поступать наперекор… Вы меня не выдадите, точно-точно.
Ее бормотание сводило с ума. Ладно, хорошо, с ума я сошел куда раньше, но тонкий голосок, неразборчиво шепчущий в темноте, отдавался во всем теле ноющей болью, будто гнилой зуб. Не слушать же его не получалось — шепот лился сразу со всех сторон, как если бы сам дом доверительно делился со мной секретами.
— Тут висит папенька. — Китти коротко вздохнула. — Он в последнее время всегда не в духе, смотрит так зло, что душа убегает в пятки… Я решила, ему одиноко висеть в темноте, мне пришлось украсть у старой Нэнни свечу для него… — Еще один быстрый взгляд через плечо. — Но вижу, вам она будет нужнее.
Капля воска стекла по моему запястью.
— Я могу вернуть ее…
— Нет, оставьте. Папенька привык к темноте. Иногда мне кажется, что он ее и породил. И тьма приходится мне старшей сестрой. — Китти пожала плечиками. — А вот и старая Нэнни. Она мертва так давно, что высохла вся, до самой тени. Если пойдете поклониться ей, то передайте… Ах, да ничего не передавайте. Я сама к ней скоро приду.
Девочка больше не казалась мне маленьким ребенком. Она роняла слова — скупые, тревожные, как умеют лишь те, кто прожил свой век, полный горестей. Оттого смотреть, как тянутся пухленькие ручки Китти к очередной комнате, слышать, как раздается ее детский голосок, было невыносимо.
— Вам хочется уйти, верно? — Не оборачивая грустно спросила она. — Но подождите еще немного, я не задержу вас. Осталось две комнаты. Верите? Давайте считать вместе! — Ее смех пробрался мне под кожу ледяными иголками. — Первая — спальня матушки, как я люблю заходить туда! На столике у большого зеркала лежат ее гребни и ленты, бусики спрятаны в старую шкатулку, хрустальные флаконы пахнут маминой кожей… Или это мамина кожа пахнет ими. Матушка сейчас лежит в ванне — вода холодна и черна. И матушка ей под стать. Не ходите туда, не будите спящего гнева.
Мерзлые иголки прошли через кожу и увязли в мякоти, я почти не дышал, но не чувствовал жажды воздуха. Тьма обнимала меня, и я почти уже отдался ее власти.
— А вторая комната пуста. Она ожидает гостя. Кто-то высокий и холодный придет сюда, разложит черные одежды, встанет на колени и долго будет молиться тому, кого здесь нет. — Китти наклонилась к домику. — Как жаль, что гость меня не застанет. Я любила гостей.
— Ты снова сбежишь?
— О, я и правда сбегу из дома, вы правы! Так далеко, как не бывала еще ни разу. — Она запрокинула голову, взмахнула руками, словно собиралась обнять тьму перед собой. — Я попрошу вас об одной услуге, вы не откажете мне?
Я покачал головой, девочка не могла увидеть этого, но тут же счастливо засмеялась.
— Зря я прогоняла вас, вы хороший… Когда придете в следующий раз, отнесите куклу папеньке. Он вспомнит ее, я верю, что вспомнит. — Она поднялась на ноги и начала отряхивать платьице.
— А Нора? Ты обещала, что покажешь мне, где она.
— Норы нет в доме. Сейчас нет. Уходите и вы… — Ее темные блестящие глаза смотрели на меня с усталостью древней старухи. — Вы молодой и живой. Что вам Нора? Что вам все мы? Идите своей дорогой. Найдите свой дом.
— Мне нужна Нора. — Я шагнул ближе. — Ты обещала мне! Где она?
Свеча полыхнула в моих руках, не будь все это сном, то на ладони бы остался ожог. Девочка отступила, отвернулась, спрятала лицо в ладошках.
— Ее комната на самом нижнем этаже. Главная лестница, поворот направо, вторая дверь. Но не ходите туда, я молю вас… Не ходите.
— Почему?
— Норы нет в доме, я не лгу вам. Ее комната пуста, весь этаж тонет во тьме. И никто не защитит вас от тварей, живущих там. Сестрам-служанкам голодно и тоскливо. Им будет достаточно одного лишь взгляда, чтобы навеки пленить вас, одного лишь прикосновения, чтобы лишить всяких сил. Уходите, прошу вас…
— Китти!.. — начал я, но в эту же секунду по телу девочки прошла болезненная судорога, она охнула, сжалась, а когда ее тело расслабилось, я сразу понял, что беседа закончена.
Передо мной снова стоял пятилетний ребенок. Пухлые губки округлились, глаза смотрели рассеянно, она присела на корточки, подняла с пола куклу и тут же начала играть с ней, лопоча что-то неразборчивое. Для Китти меня больше не существовало.
Я прикрыл ладонью огонек свечи и вышел из комнаты, не оборачиваясь.