<…> Возвращение по ночному лесу, где мерещится медведь, — тоже испытание.
Огромный молчаливый мельник впечатляет ребенка. На свой мысленный вопрос, кем стать, мальчик вдруг решает, что будет таким сильным и ловким, как мельник. Однако профессия его привлекает более необычная — киномеханик. Ночью он даже видит об этом сон.
Справившись со всеми испытаниями, мальчик чувствует огромную любовь ко всему и всем, гордость за себя»[24].
Как ни грустно, приходится признать, что эта выжимка в целом соответствует действительности. Но попробуй-ка выжми подобным образом, без потери качества, любой из рассказов о Чике!
В конце пятидесятых были написаны еще несколько рассказов. Но всерьез прозой Искандер займется в следующем десятилетии и уже в Москве.
Первая книга
Стихи в середине пятидесятых Искандер печатал активно, хотя, как правило, не подборкой, а по одному тексту. И в разных местах — от того же журнала «Пионер» и «Молодой гвардии» до газеты «Советская Абхазия».
С 1956 года циклы стихов Искандера стали регулярно появляться в журнале «Литературная Абхазия». Тут уже по нескольку штук. Первый номер 1956 года предложил читателю искандеровские стихотворения «Кавказская осень», «Пастух», «Буйволы», «Испытание самолета», «Туристы». В 1957-м в «Литературной Абхазии» (№ 2) вышли «Сыр», «Дождь» и «Незнакомый полустанок».
И вот — первая книжка стихов. Легко ли в то время было пробить издание первой книги молодому автору, не члену Союза писателей? Весьма нелегко. Но скромный и обаятельный Фазиль всегда пользовался особой симпатией у самых разных людей, и это ему помогало не раз. Помогло и стать автором книжки в неполные тридцать лет.
Именно что книжки: всего тридцать страниц, плохонькая бумага. На тонкой, скверно пропечатанной обложке светло-синий силуэт двугорбой горы. Ну и название соответствующее — «Горные тропы». Подписана в печать в апреле 1957 года. Тираж — две тысячи. Для той поры едва ли не минимальный, для нынешней — по меркам современных поэтических книг — огромный. Цена 3.50 (то есть дело до реформы 1961 года), после реформы — 35 копеек.
А что же стихи? По мнению Натальи Ивановой (высказано в книге «Смех против страха, или Фазиль Искандер», вышедшей в разгар перестройки, в 1990 году; к этой работе мы будем еще не раз обращаться), «В сборнике преобладают нравоучительность, дидактика, опора на стереотипы. Мыслит молодой автор по „правильным“, отработанным десятилетиями канонам, ступая след в след по колее псевдопоэтической аргументации. Национально-абхазское здесь для Искандера лишь то, что подтверждает общепринятое»[25]. Особо критик обращает внимание на открывающее сборник стихотворение «Утро». «Риторика, напыщенный пафос, государственная символика — что может быть дальше от подлинного, „настоящего“ Искандера? <…> Бронза, тяжесть государственной символики, монументализм — совершенно иная система ценностей, нежели то, что потом явится сущностным для мира Искандера».[26]
Не случайно мы обозначили время выхода работы Ивановой — 1990 год. Здесь и далее, на наш взгляд, критик пытается приписать Искандеру скорее свои собственные взгляды, созвучные популярным общественным веяниям тех лет. Как и каждый большой писатель, к политике, идеологии Искандер абсолютно не сводим. Кем он совершенно точно не был, так это условным «либералом», радовавшимся распаду империи и глумящимся над ее павшей символикой. Но и мракобесом, оплакивающим смерть СССР, тоже не был. Писатель, полагаем, и не должен быть либералом либо мракобесом. Он должен быть писателем.
Но пока до смерти СССР еще далеко. Искандер пожил в Москве, поработал в российской глубинке — и вот это самое стихотворение, где автор якобы подчиняется «отработанным десятилетиями канонам»:
УТРО
Я шел рассветом вдоль межи
Над тихим полем желтой ржи.
Дул встречный ветер и, казалось, —
Под гребнями ржаных валов
До горизонта прогибалась
Земля под тяжестью хлебов.
А на востоке — цвета бронзы —
Вставало медленное солнце.
Хлеба у края небосвода
Его восходом зажжены.
В такой вот час, наверно, кто-то
Придумал герб моей страны.
Рифмы, надо признать, не слишком удачны. «Бронзы — солнца» — это вообще маленькая катастрофа. Но центральный образ, рождение герба империи из самой природы, сочетание в нем золота хлебов и солнечного металла, само присутствие автора при этом безусловно сакральном процессе — впечатляет и сегодня.
Однако есть в сборнике стихи, о которых сказать что-нибудь хорошее не получится. Нет, все они точны версификационно, прошли нормальную, толковую редакторскую обработку. Все они — а вот это уже редкость! — представляют собой высказывания, в которых автор знает, что хочет сообщить аудитории. Нет такого, чтобы носиться взад-вперед по волнам его вдохновения. Но и вдохновение, увы, иной раз найти сложно.
Есть прагматические высказывания типа «за всё хорошее, против всего плохого» («Мне право дано», «Пастух», «Доброе слово»). Есть признания в любви родной земле — порой совсем дежурные, порой искренние, но не очень складные («Желтая пыль на моих башмаках…»). Есть краткие конспекты будущей прозы («Ночная ловля рыбы», «Сыр», «Рассказ о Бочо» — неплохо, но в прозе было бы — и будет! — куда лучше).
Наверное, следует согласиться с Натальей Ивановой, которая пишет, что в ранних стихах Искандера еще встречаются языковые оплошности, стилевые шероховатости: «он, небо ревом рвя на части» («Испытание самолета»), «Пришел старик наведать сына» («Горец и шахта»), «Болит от горя голова, / Но в сердце гнев, бушуя, / Сквозь зубы выдавил слова» («Баллада о мальчике, который спас Спартака»). В общем, дополнительная редактура могла бы большинство из этих проблем снять.
Но есть и по-настоящему классные стихи. Вот, например, фрагмент из стихотворения «Патрон»:
Пустыми глазами глядит в шалаш
Расстегнутый патронташ.
Все спят. Но костер еще не потух —
Патроны свои заряжает пастух.
Медленно перевернув патрон,
К свету его наклоня,
Вбивает в него тугой пистон,
Как гвоздь в копыто коня.
Потом газеты невнятный шорох
И струйкой в патроны втекает порох.
<…>
Патронов округлые бока
Свет освещает жидко,
И каждый теперь похож на бокал,
Смертельного полный напитка.
Зверь ли, бандит ли — такой бокал
Валит с ног наповал.
И только медведь, встречаясь в пути,
Выдерживает порой до пяти.
Это продолжение традиции советской баллады — ранний Тихонов, Багрицкий, Луговской, Симонов. Известно, что Симонова-поэта молодой Искандер уважал, отправлял свои стихи ему на оценку, даже удостоился от мэтра публичной похвалы.
В такой балладе важна тотальность, эпичность взгляда при использовании абсолютно конкретных деталей. Автор не разменивается на пустяки вроде личных отношений, ему интересен весь мир, он «хищным взором» выхватывает и описывает конкретные предметы и подробности. Здесь это — описание процесса подготовки патронов и, конечно, очень эффектная концовка — выдерживающий до пяти зарядов медведь! А читатели не знали. И мы не знали. Знание пусть и бесполезное, однако новое и романтическое.
Полны ярких, небанальных деталей такие стихи, как «Пот» («Крепкий запах горячего пота / Всколыхнулся, как запах моря» — это в положительном смысле, пот-то трудовой), «Буйволы» («в подойники струится, / Как смола, густое молоко» — неожиданное сопоставление не по цвету, но по консистенции), «Медведь» (от лица охотника: «Я перебил ему крестец / И плечевой сустав. / И близко-близко, наконец, / Он лег в прохладу трав»).
Лучшее стихотворение сборника, на наш взгляд, вот это (приведем отрывок):
СТАРИК
Устало сбросив мотыгу с плеча,
Старик, кряхтя, присел у ключа.
Белый, как мельник, от пыли дорожной,
Черные ноги разул осторожно.
Склонился к воде, завернув воротник,
И, словно насос, закачался кадык.
Искоса, как на стенные часы,
На солнце взглянул, вытирая усы.
Мокрый платок прилепил к голове,
Вытянул ноги на мокрой траве,
И, как-то притихнув, сидел над водой —
Большеголовый, смуглый, седой.
Задумавшись крепко не знаю о чем,
Долго сидел старик над ключом.
Смотрел, как играет зайчик луча.
И вдруг рукой зачерпнул из ключа.
В ладони большой, как чаша весов,
Воду держал, молчалив и суров.
Потом ладонь наклонил слегка,
Следя, как струйка стекает покорно.
Как будто рукой зачерпнув из мешка,
На вес и на ощупь попробовал зёрна.
Здесь и неожиданные, пусть и спорные сравнения («…словно насос, закачался кадык», «Искоса, как на стенные часы, / На солнце взглянул…»). Они как будто превращают старика в машину, ставят в ряд с механизмами («В ладони большой, как чаша весов» тоже отсюда). И сама картинка хороша, хотя нельзя сказать, чтобы старики на берегах горных ручьев никогда до этого нам в поэзии и прозе не встречались. Но вот этот нюанс — сам старик белый от придорожной пыли, а ноги, шедшие по земле, черны — очень впечатляет. Может быть, это старый Хасан или Хабуг из будущей прозы заглянул сюда? Вообще, перекличек и с «Сандро», и с Чиком в стихах первой книги можно найти немало — в том числе и на уровне сюжета. Например, в стихотворении «Воспоминание о войне» брезжит сюжет рассказа «Лошадь дяди Кязыма». То есть для Искандера — и это важно помнить, понимать, подходя к их оценке, — стихи были своего рода лабораторией, а возможно, и своеобразным ЧЕРНОВИКОМ его прозы.