Аксенов вместе с Евгением Поповым и Виктором Ерофеевым был, говоря по-нынешнему, креативным продюсером издания. А креатива было хоть отбавляй! Взять сам способ изготовления: на громадные ватманские листы надо было наклеить странички с текстами — абсолютно ручная работа! Занимался ею Евгений Попов с привлечением всех приходящих, что называется, без чинов и званий. Были и волонтеры — ныне знаменитый театральный художник, заслуженный работник культуры Владимир Боер и его жена Наталья, Галина Овчинникова, редактор, тогда студентка.
В альманахе было 40 печатных листов — это значило, что из расчета двенадцати экземпляров, в которых «вышел в свет» альманах, на ватман нужно было наклеить около двенадцати тысяч машинописных страниц!
Великолепна была работа художников. Давиду Боровскому принадлежит идея обложки «МетрОполя», где бумага своим цветом напоминает надгробный мраморный камень, символизирующий «похороненные» рукописи, включенные в альманах. Кроме того, Боровский придумал, что каждый экземпляр альманаха должен быть помещен в холщовый мешок, обозначавший нечто вроде «наволочки Хлебникова». Увы, не хватило времени осуществить этот замысел. Знаменитой стала эмблема альманаха — граммофоны, обращенные в разные стороны света, — работа Бориса Мессерера.
Фазиль Искандер значился на обложке альманаха в числе редакторов — другими были Аксенов, Битов, Ерофеев, Попов. Строго говоря, редакторской функции Фазиль не выполнял. Но то, что он оказался среди руководителей проекта, говорит и о том уважении, которое к нему питали остальные участники, и о том, что сам он подошел к «МетрОполю» очень серьезно, не просто забежал-принес рассказ.
С Поповым и Ерофеевым Искандер познакомился именно благодаря «МетрОполю». С Аксеновым, который и привел Искандера, они были знакомы еще с шестидесятых, как и с Вознесенским и Ахмадулиной. О стихах Беллы Ахатовны Искандер неизменно отзывался очень высоко, вспоминал, как уже при первом знакомстве с ними они поразили его свежестью и оригинальностью.
Много хорошего говорила об Искандере и Ахмадулина, ценя его прежде всего как прозаика. Уже много лет спустя, в 2002 году, она писала: «Фазиль Искандер отраден, утешителен. Дар, полученный писателем, художником свыше, драгоценный подарок нам. Этот дар — прибыль нашего ума и сердца».
Повторим, его любили и уважали практически все.
В «МетрОполе» Искандер разместил повесть «Маленький гигант большого секса», которая под заглавием «О, Марат!» вошла в канонический текст «Сандро из Чегема». Повесть не имела никаких шансов на публикацию в СССР. Мало того что в ней были описаны любовные похождения фотографа Марата, так еще и упоминался Берия! Зато второй текст Искандера — рассказ «Возмездие» из цикла про детство Чика — к тому времени был уже напечатан, хотя и с купюрами, в седьмом номере «Дружбы народов» за 1977 год. Это одно из немногих исключений: подавляющее большинство текстов в «МетрОполе» публиковалось впервые.
Но и «Возмездие» в метропольском контексте смотрелось совсем иначе, чем в журнале. Речь в рассказе идет о справедливом и несправедливом наказании за прошлые грехи, о той мере, после которой месть превращается в новое преступление. Маленький Чик жаждет наказания для мелкого хулигана Керопчика за обиду, нанесенную его брату и старичку-торговцу. Мстителем выступает уже настоящий бандит, Мотя. Он публично унижает Керопчика — заставляет его раздеться перед всеми. Вот каковой оказывается «справедливая» месть, к полному ужасу Чика!
«— Ну, теперь трусы, — сказал Мотя, — а носки можешь оставить.
— Трусы я не сниму, — вдруг сказал Керопчик и еще сильнее побледнел.
В его прозрачных глазах появилось выражение смертельного упорства загнанной козы. Он приподнял голову и прямо смотрел на Мотю, ожидая удара.
Мотя не стал его ударять, а спокойно вынул из бокового кармана финский нож. Страх и ужас сковали Чика. Неужели он его будет убивать, мелькнуло у него в голове, как же это может быть?
— Сымай, — сказал Мотя и посмотрел в глаза Керопчика своим холодным, брезгливым взглядом.
— Не сниму, — сказал Керопчик тихо и еще больше побледнел.
Мотя взял свой финский нож за лезвие и, оставив острие свободным пальца на три, наклонился и всадил нож в голое волосатое бедро Керопчика.
Приступ тошноты подкатил к горлу Чика. Керопчик неподвижно стоял и только слегка дернулся, когда нож вошел ему в ногу. Мотя разогнулся и посмотрел на Керопчика своими холодными глазами, и вдруг Чику показалось, что он понял смысл выражения его глаз: человеческое тело беззащитно против ножа и пули, и потому сам человек достоин презрения.
Густая пунцовая капля крови появилась на том месте, куда Мотя всадил нож. И только Чик удивился, что оттуда не идет кровь, как Керопчик переступил с ноги на ногу, и из ранки полилась тоненькая быстрая струйка крови. Она пошла вдоль ноги и затекла за носок.
— Сымай, — повторил Мотя.
— Не сниму, — ответил Керопчик, глядя на Мотю, и глаза его теперь были похожи на две ненавидящие раны.
Мотя наглядно перехватил лезвие финки, так что теперь он освободил его от острия примерно на четыре пальца, и, наклонившись, всадил лезвие в другую ногу Керопчика. Керопчик вздрогнул, но опять не сошел с места, и только Чик услышал, как у него скрипнули зубы.
И опять Чик как сквозь сон удивился, что из ноги не идет кровь, и опять Керопчик переступил с ноги на ногу, и струйка крови, еще более обильная, полилась вдоль ноги, извиваясь и выбирая русло между густыми курчавящимися волосками».
Керопчика спасает случайный прохожий-военный. А Чик в этот день многое узна́ет о жизни…
Сегодня рассказ входит во внешкольное чтение для восьмого класса. Пожалуй, это хорошо. Следует и школьникам размышлять о таких вещах.
«Шел в комнату, попал в другую»
Скажем прямо: редакторы «МетрОполя» поначалу не рассчитывали на столь жесткие репрессии, которые обрушились на них. В конце концов, дали же немного свободы левым художникам после «бульдозерной выставки», открыли им какой-никакой, а выставочный зал, разрешили экспозиции… Поэтому организаторы проекта искренно — или почти искренно — предложили литературному начальству опубликовать альманах в СССР.
План был такой: подготовив вручную те самые 12 экземпляров, организовать «вернисаж», чтобы обнародовать произведение, которое после этого можно было бы условно считать опубликованным. Затем представленный публично в машинописном виде «арт-продукт» мог бы выйти в свет (пусть и крайне ограниченным тиражом). Собственно, организаторы проекта даже поставили о нем в известность советские официальные органы: издательство «Советский писатель» и агентство по авторским правам.
Номер не прошел.
Сначала с редакторами беседовали, что называется, приватно (Искандера на ковер не вызывали). Потом — 22 января 1979 года — грянуло расширенное заседание секретариата Московского отделения СП СССР.
19 января 1979 года Аксеновым, Ерофеевым, Ахмадулиной, Поповым, Битовым и Искандером было передано в ЦК КПСС (Генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу и — копия — секретарю ЦК КПСС М. В. Зимянину) письмо. В нем авторы просили Брежнева «вникнуть в конфликтную ситуацию, возникшую в Московской писательской организации» в связи с выходом «МетрОполя».
«Мы подготовили новый литературный альманах, отражающий художественные поиски различных поколений современных советских писателей. Основная задача нашей работы — расширить творческие возможности современной советской литературы, способствуя тем самым обогащению нашей культуры и укреплению ее авторитета как внутри страны, так и за рубежом.
К сожалению, наша инициатива была встречена руководством Московской писательской организации… с необъяснимым подозрением, тут же перешедшим в необоснованные обвинения и угрозы… Секретари Московской писательской организации объявили наш альманах опасным мероприятием… Мы думаем, что такое обращение с писателями недопустимо и резко противоречит ленинской культурной политике».
Ответа на это послание, всё еще полное условностей, — включая неизбежное упоминание о якобы благой ленинской политике, — не было. Но известна резолюция Михаила Васильевича Зимянина: «Отделу культуры ЦК — тов. Шауро В. Ф. Рассмотреть с участием руководства СП СССР и правления Московской организации СП заявление группы авторов альманаха от 19.01.79 и представить необходимые выводы в ЦК. 22.01.79. М. Зимянин».
Указание опоздало: заседание секретариата уже было назначено.
В выступлении своем Василий Аксенов, обозначая позицию тех, кто придумал «МетрОполь», назвал и Искандера:
«Маститый, как говорится, писатель, но вещи его проходят безумно трудную редактуру, это не редактура, а какое-то выворачивание рук. И Битов сталкивается с этим, и я»[85].
И тут же о произведениях Искандера, включенных в альманах, высказался Станислав Куняев:
«Один рассказ Искандера — блеск. Он был напечатан. Второй менее интересен, он про полового психопата и его приключения, в том числе и с любовницей Берии…»
Как и следовало ожидать, представитель писательского официоза оценивал внешние параметры: если напечатан, то хороший. А второй — по теме и табуированному имени — плохой…
Заговорил и некто Ал. Кулешов, ныне прочно забытый спортивный комментатор, советский «детективщик», автор книг «Американский спорт на службе реакции» и «Советские спортсмены в борьбе за мир и дружбу», по слухам, внебрачный сын поэта Александра Блока:
«Литература имеет к этому альманаху слабое отношение. И не надо было читать „Охоту на волков“, чтобы понять это. Предисловие — это политический манифест, политическая программа, как и у зарубежных изданий, и этот альманах обязательно попадет на Запад. С Алешковским, или кто из авторов еще поедет. И не надо их обсуждать у писателей, а надо — на заводе Лихачева. Пускай ответят перед рабочими. Их цель — политика. Вон они говорят, что на них давят, выкручивают им руки. У меня два вопроса. Первый — Аксенову. Ты понимаешь, Василий, что будет, если альманах попадет на Запад? Я слишком уважаю тебя, чтобы верить, будто ты не понимаешь. И второе — я хочу, чтобы выступил Фазиль Искандер».