Кара вновь экспериментирует: фильм сделан в стиле соцреализма с отдельными вкраплениями, словно взрывающими эту стилевую установку изнутри: такой соцреализм плюс соц-арт. Получилось как минимум интересно. Алексей Петренко в роли Сталина незабываем. Под стать ему и партнеры — Александр Феклистов, Евгений Евстигнеев, Валентин Гафт. Режиссеру удалось создать из этих советских суперзвезд хороший ансамбль, что всегда непросто.
В фильме снимался абхазский ансамбль танца «Шаратын», его участники до сих пор вспоминают, как поразил их — практически как описанных Искандером танцоров! — накрытый на «Мосфильме» стол. Один из визуальных якорей фильма и впрямь удался его создателям. По словам танцоров, все продукты были настоящими (кроме фруктов).
Вахтанг Возба, один из участников ансамбля, в интервью Бадри Есиава 2 октября 2021 года вспоминает, как ему пришлось выпить два рога вина — настоящего! Вместимостью в литр!
Вот как проходил второй дубль (первый не удался):
«А мои друзья, которые стояли позади меня, подначивали. Не опозорь нас, ведь перед тобой сам Сталин, шептали они за моей спиной. Я собрался и начал осушать тот винный рог с таким рвением, что капли напитка потекли по подбородку. В этот момент я краем глаза увидел одобрительный жест режиссера и его довольное лицо. „Стоп! Снято!“ — прокричал он».[112]
Вот она, сила искусства!
Станислав Рассадин, которому фильм понравился, причем, по его словам, понравился неожиданно, писал после выхода ленты:
«Петренко же играет и не Сталина, и не в Сталина. Он играет в нас с вами, в наше, так сказать, отношение к Сталину и вообще к власти, далеко еще не изжитое. <…> Своевременность фильма Юрия Кары в том, что нам, так много узнавшим страшного о Сталине и сталинизме, прошедшим если не все, то многие „ступени ненависти и отчаяния“, пришла пора и рассмеяться. Не столько над Ним и над „ними“, что тоже полезно, сколько над собою, и, желая фильму счастливой прокатной судьбы, хлопочу не о нем. О себе. О нас».[113]
«Пиры Валтасара» и сегодня смотрятся неплохо. Конечно, ангажированность налицо, Сталина создатели фильма явно не любят — но это эксцентрическую комедию с элементами абсурда отнюдь не портит.
Путешествия в америку и политику
Никогда Искандер так много не занимался общественной и политической деятельностью, как в пятилетие 1986–1991. Сначала пошли многочисленные встречи с читателями, на которые Искандер, намолчавшись в предыдущие годы, соглашался охотно (правда, вскоре предложений стало так много, что он начал уклоняться). Организатором многих встреч, чуть ли не «концертным директором» Искандера, был его старый друг и сосед Станислав Рассадин. Рассадин (как и другой искандеровский товарищ Бенедикт Сарнов) в годы перестройки был чрезвычайно востребован: не было толстого журнала, в котором не появлялись бы его полемические статьи и заметки. Это была не то чтобы вторая молодость друзей и единомышленников, но, можно сказать, даже первая и единственная. Апофеозом стала творческая встреча Искандера в Концертной студии Останкино. В 1991 году (еще до ГКЧП, еще в СССР) встречу с Искандером посмотрели десятки миллионов человек! Запись доступна в Сети. Искандер моложав, подтянут, общается с публикой с интересом — и интерес взаимный. Отвечает на самые сложные вопросы (например, о ситуации в Грузии) — четко, искренно.
Фазиль Искандер включился в писательскую общественную жизнь сразу после начала перестройки. Ему как будто хотелось «зафиксировать» свой выход из опалы. Уже в 1986 году он входит в состав правления Союза писателей СССР. Охотно — опять же поначалу — принимает участие в писательских делах.
И опять его фигура удобна всем. В том числе руководству Союза писателей. Никак себя сотрудничеством с советской властью не замарал. При этом ярым антисоветчиком и диссидентом (в первые годы этих еще опасались) не был, а всё же пострадал за верность убеждениям. Идеальный кандидат на любую должность. И не только писательскую.
Сам Искандер никаких карьерных выгод никогда не искал и о своем депутатстве впоследствии вспоминал не очень охотно. Но в таком важном явлении не только литературной, но и общественной жизни конца восьмидесятых, как «журнальная война», некоторое участие принял.
Исследователи литературы Биргит Менцель и Борис Дубин в главе «Литературная критика и конец советской системы: 1985–1991» коллективной монографии «История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи» пишут, что именно литературный журнал был в годы перестройки важнейшим субъектом литературного процесса:
«…снятие цензурных ограничений и нормативных границ „принятой“, „допущенной“ литературы, а соответственно, — небывалое расширение литературного поля; выдвижение ангажированных журналов и толстого журнала как социокультурной формы в центр литературных коммуникаций; бум публикаций из давнего и недавнего прошлого плюс актуальной публицистики; бурная активизация слоя образованных читателей и резкое увеличение журнальных тиражей — таковы наиболее значимые моменты структурных перемен второй половины 1980-х годов в советской литературе как социальном институте».[114]
В журнальных битвах искандеровские друзья Сарнов и Рассадин были виднейшими фигурами. Сам Искандер, еще сравнительно недавно публиковавшийся в «Нашем современнике», теперь печатается в журналах совсем другой ориентации: в «Знамени», в «Юности» и даже в главном коллективном «прорабе перестройки» — «Огоньке». Мы уже упоминали о резкой критике, которой подверг «Кроликов и удавов» Александр Казинцев в «Нашем современнике». Критик писал:
«Автор рассматривает персонажей как бы с другого берега, они чужие для него. Он без колебания, без сердечного содрогания признаёт железный детерминизм, обрекающий их на роль „туземцев“, „кроликов“. <…> Он соглашается рассматривать историю под таким углом зрения, который превращает мир в скотский хутор, а людей — в его обитателей. <…> В изображении Искандера жертвы лишены не только права на человеческое обличье, на имя человека, духовные ценности. Писатель отказывает им даже в элементарном сочувствии».[115]
Автор «Кроликов…» ответил Казинцеву сдержанно — но ответил в сугубо периферийной, в том числе и с точки зрения литературного процесса, «Советской Абхазии».
С 1987 года начались зарубежные поездки Искандера, причем такие, о каких в советское время и мечтать было нельзя: длительные, обстоятельные, без кураторов из КГБ и писательских начальников.
О первом посещении Штатов — где к этому времени вышло уже несколько его книг — вспоминал на международной конференции по творческому наследию писателя, организованной Культурным центром Фазиля Искандера в 2019 году, Александр Генис:
«Я познакомился с Искандером в 1987 году. Он приехал в Нью-Йорк, мы встретились в кафе. Искандер вел себя замечательно, раскованно. Только не забывайте, что в 87-м году встречаться с эмигрантами в Нью-Йорке было еще не принято. Мы говорили… О чем вообще могут говорить авторы? О литературе, естественно. Искандер рассказал, что он всегда считал себя в первую очередь поэтом, что он всегда шел от стихов, а не от прозы. Я его тогда попросил назвать любимого поэта. Искандер ответил очень необычно: „Люблю ржавую мощь Державина“.
Мы с Вайлем принесли с собой на встречу карту. Когда мы печатали первую статью об Искандере, то начертили карту Чегема. В старинных приключенческих романах прикладывались карты, и там была так называемая „легенда“. Вот здесь Сталин встретился с Сандро, вот здесь был деревянный броневик, вот здесь стоял кедр Баграта, ну и так далее. Мы вычертили красивую карту и принесли Искандеру. Тот хмыкнул и написал „С подлинным верно“».[116]
Одним из значительных событий общественной жизни того времени стала копенгагенская встреча деятелей культуры. В марте 1988 года на конференции в музее современного искусства «Луизиана» под Копенгагеном советские писатели впервые официально встретились с писателями эмигрантскими. Тут, конечно, было свое лукавство: эмигранты-то в основном были свои, СОВЕТСКИЕ, с которыми десять лет назад, а то и меньше, общались, болтали, выпивали… Но вот они уехали в эмиграцию, часто не по своей воле, — и как будто навсегда. Поэтому, по отзывам участников, поначалу всё было немного как во сне. Встретиться с теми, с кем и не чаяли, да еще в благоустроенной капиталистической стране…
Компанию Искандеру составили в той поездке писатели Григорий Бакланов, Владимир Дудинцев, Сергей Есин, Михаил Шатров, Олег Попцов и литературоведы — Галина Белая и Наталья Иванова. Со стороны русского зарубежья были приглашены Василий Аксенов, Андрей Синявский, Ефим Эткинд. Плюс подтянулись незаявленные в программе (а кто бы их выгнал из Копенгагена!) Анатолий Гладилин, Лев Копелев с Раисой Орловой, Мария Розанова.
Дискуссии длились три дня. Решали вопрос о единстве русской культуры ХХ века (как будто кто-то всерьез в этом сомневался; хотя за утверждение этой элементарной истины многие годы не пускали в СССР немецкого слависта Вольфганга Казака и француза Рене Герра). Однако толковали всё больше о реальности и необратимости перемен. Некоторые эмигранты в кулуарах звали «советских» остаться на Западе. Пока можно. Пока выпускают. Те от предложения уклонились.
Когда читаешь материалы этой встречи (а они были опубликованы через год в пятом номере «Вопросов литературы»), удивляешься и огорчаешься: столько радужных надежд! Столько высоких слов о едином духовном пространстве Европы от Гибралтара до Урала, о скором вхождении нашей страны в семью европейских народов на равных, братских основаниях! (Это уж мы не говорим о наших «внутренних», перестроечных страхах и надеждах, которые теперь, конечно, кажутся такими милыми и наивными.) И при этом — сколько наивности, незнания мира!