Чтобы люди не впадали в грех глупого и тщеславного оптимизма (подозревая в себе гены бессмертия), Фазиль закаляет нашу душу смехом. Его книги лечат и говорят, что жизнь напрасна, если в ней нет здоровья и нормы. И даже трагедия придумана смертным человечеством под звуки пения и звон стаканов с молодой «Изабеллой».
Фазиль Искандер — гений здравого смысла.[151]
Середина шестидесятых.
Знакомые закавказцы зовут погостить у них на подворье: там, в укромной стране Апсны.
Приезжаю — и сразу влюбляюсь.
Слегка — в соседскую дочку.
Куда основательнее — в приморскую ту деревню, в ее рыбаков, пастухов, садоводов, в их вина и яства, в их философию и обиход.
А после, побродив по окрестностям и в местах отстоящих, неявных, запал я на эту вольницу в целом. И, что примечательно, всеми фибрами.
Осенью возвращаюсь в Москву, а та — та, которая, то есть, по части речи, письма, — интеллигентная типа, читающая, — та в восторге.
И всюду только и слышится: «Новый мир», Искандер, «Козлотур».
Раздобыв дефицитный номер, начинаю листать и вскоре ловлю себя на том же восторге.
И голос мой вплетается в хор, воспевающий притчу о легендарном гибриде.
О чем же я, в сущности, говорю, когда на тех многоумных кухнях и в прокуренных казематах редакций я говорю о «Созвездии Козлотура»?
Я говорю, что в этой чудесной повести с подлинным всё совершенно верно.
Что там, в Апсны, проживают люди именно такого разлива.
Что с этими горцами не соскучишься, с ними запросто можно попасть в незабываемый переплет, впасть в гусарство, в джигитство, пуститься в загул, испытать озарение и начать всё с начала.
Я смею уверить, что в данном тексте вибрирует энергетика той земли, и читатель не может не чувствовать, до чего она упоительна.
И, выдержав станиславскую паузу, говорю: «Созвездие…» — это вещь, это проза поэта.
И приблизительно то же, но с лучшей артикуляцией, я говорил потом, спустя сколько-то лет, про «Сандро из Чегема».
Когда же мне довелось познакомиться с Искандером лично, я сообщил ему следующее.
Я сообщил, что подчас мне кажется, что его поэзия лучше прозы, а иногда — что лучше все-таки проза.
И пояснил, в чем тут дело.
Мне мнится, я молвил, будто в моем подсознании постоянно качаются как бы чаши как бы неких весов, и поэтому равновесие мысли всё что-то не наступает.
Это в твоем подсознании, объяснил Фазиль, качаются чаши Весов нашего славного Зодиака; и посоветовал: не бери слишком в голову, делай что делаешь, и оно, равновесие мысли, мало-помалу наступит, мысль устаканится.
Мы сидели в писательском погребе на Поварской, но в те дни ее называли в честь террориста Воровского, и на столах стояла эпоха щей кислых, котлет по-киевски и стаканов граненых.
И еще я сказал Фазилю, что наконец-то сообразил, в чем секрет его мастерства, откуда в нем это редкостное уменье — отыскивать самые правильные слова и выстраивать их в самом кудрявом порядке.
Вся фишка в том, изложил я ему тогда, что ты родился и вырос в магической, сильной земле, которая одарила тебя специальным чутьем на речь и особым видением мирозданья.
И сразу же поделился с ним творческими задумками.
Я известил его, что планирую в очередном воплощеньи родиться и вырасти там, в дивной Абхазии, и научиться творить так же ярко и выпукло, как это делает он.
И тогда он ответил: мол, может быть, ты удивишься, но я планирую то же самое: снова там, ибо где же еще, мне в той местности как-то всё и привычней, и проще.
И я предрек: создается отчетливое впечатление, что мы оба возникнем в той местности в двадцать первом веке, который, наверно, окажется правильнее, чем нынешний.
Вероятно, молвил Фазиль, только надо возникнуть в более или менее близкие даты.
Да, более или менее, молвил я, чтобы мы стали друзьями детства и отрочества.
Какие проблемы, сказал Фазиль, возникнем и станем.
И даже, возможно, что-нибудь вместе придумаем, настрочим, я тогда моментально наметил, что-либо эдакое, а-ля Горпожакс.
Почему бы и нет, отвечал Фазиль, будем жить по соседству, желательно на одной и той же тенистой улице.
И на тихой, добавил я, на тенистой и тихой, чтобы фактически только цикады, локацию лишь остается выбрать, в смысле на море или в горах, и где именно, в каком населенном пункте.
Как, то есть, в каком, возражал Фазиль, козлотуру понятно: в Чегеме.
Сколько раз ни покупаю себе книги Фазиля Искандера, каждый раз у меня их крадут. Уже исчезло штук пять. Можно, конечно, коварно предположить, что тут дело не в авторе, а в особенностях круга моих знакомых, но такое предположение мы с негодованием отвергнем. Не говоря уже о том, что это продолжается тридцать лет, других-то авторов у меня почему-то не крали, даже наоборот. Так, труды одного ныне обильно пишущего и бурно публикующегося прозаика — впрочем, более популярного на Западе, нежели здесь, — у меня не только никогда не крадут, но приносят ко мне в дом и подбрасывают: пусть у тебя полежит. А потом еще и отрекаются, делают вид, что это не их книга.[152]
Время — это текучее состояние, которое обнаруживает себя не иначе, как в сиюминутных проявлениях индивидуальных лиц. Не существует никакого «было» — только «есть». Если бы «было» существовало, страдание и горе исчезли бы.[153]
Мудрые и тонкие произведения великого писателя наполнены подсказками и ответами на все возникающие у нас вопросы.[154]
Всё меньше становится классиков. Он, безусловно, был достоин Нобелевской премии по литературе. В нем поражало всё — глубина личности и произведений, острота, сатира. Несмотря на возраст и немощь, от него исходила солнечная энергия.[155]
Человек трезвый, разумный, конечно же, — везде, всегда — до конца понимает свое время, знает правду, и если обстоятельства таковы, что лучше о ней, правде, пока помолчать, он молчит. Человек умный и талантливый как-нибудь да найдет способ выявить правду. Хоть намеком, хоть полусловом — иначе она его замучает, иначе, как ему кажется, жизнь пройдет впустую. Гений обрушит всю правду с блеском и грохотом на головы и души людские. Обстоятельства, может быть, убьют его, но он сделает свое дело[156].
Писатель Искандер врезался в память навсегда. Это была такая взрывная хохма, так точно отразившая наш тогдашний чиновный социализм, на каждой странице заставлявшая гомерически смеяться и, в то же время, наивно грустить о человеческой глупости. Однако я думаю, что через несколько десятков лет новым поколениям будет трудно понять ту глубокую иронию, которой напитана проза Фазиля Искандера. Они просто не поймут, зачем и для чего надо было с таким упорством создавать такое чудо природы, как «КОЗЛОТУР».
Краткий указатель произведений Фазиля Искандера, упомянутых в книге
«Сандро из Чегема» 9, 12, 13, 15, 21, 23–25, 27, 28, 30, 38, 42, 45, 50–59, 61, 64–67, 77, 81, 82, 94, 99, 100, 102, 128, 136, 139, 140, 167, 176, 196, 199, 204, 209, 225, 231, 242, 247, 250–272, 274, 278, 279, 284, 298–304, 307, 312, 320, 325, 326, 328, 330, 331, 333, 338, 339, 343, 351, 353, 362–365, 370, 381, 382, 393, 410, 412–414, 416, 417, 420, 421, 423, 426, 427, 434, 435, 438
«Детство Чика» 36, 37, 52, 59, 61, 63–65, 71, 75, 76, 81, 83, 85, 130, 136, 180, 231, 236, 260, 274, 278, 284–286, 298, 299, 323, 328, 329, 334, 366, 394–397, 412, 417
«Антип уехал в Казантип» 385–387, 389
«Бармен Агдур» 260, 336
«Большой день Большого Дома» 259, 326
«Бригадир Кязым» 256, 259
«Возмездие» 284–286
«День писателя» 385
«День Чика» 236, 278, 395
«Дерево детства» 259, 278, 417
«Детский сад» 180
«Джамхух — Сын Оленя, или Евангелие по-чегемски» 256, 257, 260, 302
«Должники» 180
«Дом в переулке» 183–185
«Дороги» 260
«Дудка старого Хасана» 260, 364, 365
«Дядя Сандро и раб Хазарат» 256, 260
«Заира» 303
«Запретный плод» 60, 61, 68, 180, 182, 186, 395
«Защита Чика» 395
«История молельного дерева» 259
«Колчерукий» 259, 262, 417
«Кролики и удавы» 14, 15, 78, 196, 274, 298, 299, 301, 309–318, 326, 342, 412, 414, 415, 421, 435
«Кутеж стариков над морем» 367
«Кутеж трех князей в зеленом дворике» 260
«Летним днем» 232–236, 434
«Лошадь дяди Кязыма» 136, 236
«Маленький гигант большого секса» см. «О, Марат!»
«Мальчик и война» 361, 362, 369, 372, 382
«Мой дядя самых честных правил» 63, 180, 395
«Молния-мужчина, или Чегемский пушкинист» 259, 262
«Морской скорпион» 274–278, 303, 358
«Моя милиция меня бережет» 156, 157
«Мученики сцены» 236
«Начало» 71–74, 77, 78, 93–96, 101, 231, 324
«Ночные тайны» 278
«Ночь и день Чика» 278
«О, Марат!» 262, 284, 365
«О, мой покровитель!» 299
«Оладьи тридцать седьмого года» 60, 68
«Отец» 38, 328
«Пастух Махаз» 259
«Первое дело» 125, 128–130
«Петух» 67, 68, 76, 176, 180, 181, 328