Дейв вытащил изо рта изжеванную травинку и отбросил в сторону.
– Думаю, никогда в жизни я не был счастливее, – продолжал он. – Папаша долго ругался, грозился исколотить до полусмерти, если еще раз полезу туда, но я знал, что он мной гордится. Когда мы потом однажды были в Кондоне, я слышал из машины, как он рассказывал обо мне своим друзьям – гордился. Только сам я радовался не столько из-за отца, сколько… Знаешь, Ричард, я много думал об этом, когда летал во Вьетнаме с санитарной службой, и понял, в чем дело. Война эта была не по мне, боялся я до чертиков и понимал, что когда мои дела выйдут наружу, с карьерой будет покончено. Я ненавидел тамошний климат, насекомых и прочее… но тем не менее был счастлив! И только потом понял, что мне нравилось – спасать людей. Казалось бы, все против этих несчастных, у них ни единого шанса спастись, и тут прилетаю я на своей гребаной вертушке и вытаскиваю прямиком из ада – просто потому, что так хочу…
Вернувшись во двор заброшенной усадьбы, они установили мангал рядом с джипом и стали готовить ужин. Последний луч солнца угас, сразу потянуло ночным холодом. Свет озарял вершины двух вулканических пиков на севере и востоке. Переложив котлеты, поджаренные на раскаленных углях, толстыми слоями лука, друзья соорудили по гамбургеру и жадно принялись за еду, не забывая о пиве.
– А тебе не приходило в голову выкупить землю и восстановить дом? – спросил Бедекер.
Дейв печально покачал головой.
– Слишком много призраков прошлого.
– Тем не менее поселился ты почти рядом.
– Угу.
– Одна моя знакомая верит, что существуют «места силы» и на их поиски стоит потратить жизнь. Как тебе такое?
– Места силы… – задумчиво повторил Дейв. – Вроде магнитных линий миссис Каллахан?
Бедекер молча кивнул, жалея, что ляпнул чушь.
– Что ж, пожалуй, твоя знакомая права. – Дейв вытянул еще банку пива из сумки-холодильника и сбил с нее ледышку. – Только все не так просто. Места такие, конечно, есть, кто спорит, но… Вчера мы о том же самом говорили – ты сам помогаешь им возникать. Надо лишь оказаться в нужное время в нужном месте – и знать об этом.
– А как узнаешь?
– Если будешь мечтать, не думая.
Бедекер задрал ноги на приборную доску и открыл новую банку пива. Дом чернел силуэтом на фоне быстро темнеющего неба.
– Мечтать, не думая… – повторил он, застегивая куртку.
– Вот-вот, – кивнул Дейв. – С дзен-медитацией знаком?
– Нет.
– А я несколько лет занимался. Суть в том, чтобы избавиться от всех мыслей, потому что они мешают видеть. Видишь яснее, когда не смотришь.
– И что, получалось?
– Не-а. Во всяком случае, не у меня. Сидел там, бубнил мантры и все такое прочее, но мысли так и вертелись, обо всем на свете. И на баб постоянно тянуло… Но потом я нашел одну штуку, которая помогала.
– И что же?
– Предполетные тренировки, – усмехнулся Дейв. – Наши бесконечные репетиции на тренажере срабатывали лучше любой медитации.
Бедекер покачал головой.
– Не согласен. Наоборот, когда вся эта свистопляска наконец началась, все было настолько похоже на тренажер, что я толком ничего не почувствовал, работал как автомат по программе.
– Ну да, – кивнул Дейв, дожевывая гамбургер, – точно так же и я думал… но потом понял, что не в этом дело. Фактически мы превратили два дня на Луне в некое священнодействие.
– Как это, священнодействие? – недоуменно переспросил Бедекер и поглубже надвинул кепку.
– Джоан ведь католичка? Помню, вы ходили с ней в Хьюстоне на мессы.
– Да.
– Ну, тогда ты должен понимать, что я имею в виду, хотя в наши дни они уже не те, что прежде, когда я ходил с матерью. Латынь сильно помогала.
– Чему помогала?
– Ритуалу, – пояснил Дейв. – Так же, как тренировки в нашем полете на Луну. Чем больше ритуала, тем меньше лишних мыслей. Помнишь, что Базз Олдрин устроил после посадки «Аполлона-11», как только представилась возможность?
– Ну да, принял причастие, – кивнул Бедекер. – Захватил с личными вещами хлеб и вино. Он же этот, как его… пресвитерианин?
– Да какая разница! Только и он не понимал, что наш полет – сам по себе ритуал, священнодействие.
– Да ладно тебе… – Однако в глубине души Бедекер чувствовал, что Дейв прав.
– Я видел фотографию, где вы с Джоан и Скоттом. Которую ты оставил возле сейсмической аппаратуры.
Бедекер молчал, вспоминая, как стоял на коленях в лунной пыли под гнетом жесткого неуклюжего скафандра и впитывал благословение ослепительного солнечного света.
– Я сам оставил на Луне старую отцовскую пряжку от ремня, – продолжал Дейв, – рядом с лазерными зеркалами.
– Правда? – удивился Бедекер. – Когда же ты успел?
– Во время первого выхода, пока ты готовил луноход к поездке в каньон… и вообще, я сильно удивлюсь, если хоть один из дюжины наших, побывавших там, не сделал ничего подобного.
– Мне это не приходило в голову.
– Все остальное – лишь подготовка, расчистка пути от помех. Даже места силы бесполезны, если ты не готов принести туда что-то. Я не имею в виду предметы, которые мы везли, сами по себе они имеют такое же отношение к настоящему священнодействию, как ломоть хлеба – к святым дарам причастия. Если ты ушел оттуда тем же человеком, что и был, значит, это не настоящее место силы.
– В том-то и проблема, – кивнул Бедекер. – Ничего не изменилось.
Дейв рассмеялся, сжав плечо друга под толстой курткой.
– Ты серьезно, Ричард? – тихо произнес он. – Неужели не помнишь, кем ты был, и не чувствуешь, каким стал?
Бедекер покачал головой. Дейв соскочил с сиденья, загасил последние угольки, тщательно забросал их песком и убрал мангал в машину. Потом обошел джип кругом.
– Пересаживайся, ты поведешь, я что-то перебрал.
Бедекер, который за весь вечер не отстал ни на банку, послушно перелез на водительское сиденье. Освещая фарами заросли кустарника и виргинской сосны, они медленно катили назад. Звезды исчезли за облаками, а полной луне предстояло взойти еще не скоро.
– Тому Гэвину никогда этого не понять, – продолжал Дейв беседу. – Бедняга так зациклился на поисках священного смысла, что никогда его не найдет. Я слышал, как он вещал по телевизору, что заново родился на лунной орбите. Фигня. Талдычит и талдычит, хотя ни хрена не понимает, что значит родиться заново. Ты – другое дело, Ричард. Я сам это наблюдал.
Бедекер снова задумчиво покачал головой.
– Нет, – сказал он, – ничего я не почувствовал… Вообще не понимаю, о чем ты.
– А ты думаешь, новорожденный что-то понимает? Он просто начинает жить, решает свои мелкие жизненные проблемы и ни о чем особенно не думает. Осознание приходит потом – если приходит вообще.
Каньон закончился, узкая дорога пересекала каменистый гребень и дальше спускалась к серпантину. Бедекер включил первую передачу и старался ехать как можно медленнее. Опьянения он не чувствовал, но на границах освещенного фарами круга то и дело мерещились гремучие змеи.
– Родиться заново – не значит чего-то достигнуть, – продолжал Дейв. – Tы просто готов к началу пути, паломничеству к новым местам силы, готов помогать тем, кого любишь, не завязнуть в тине и не уйти на дно… Притормози-ка тут… – Он перегнулся через борт, и его вытошнило. Вытер рот, прополоскал водой из старой фляги, потом устало откинулся на спинку сиденья, надвинув кепку на самые глаза. – На сем заканчивается евангелие от святого Дэвида. Поехали.
На вершине гребня перед спуском по серпантину в последний каньон Бедекер снова притормозил, чтобы осмотреться. В двух милях внизу сквозь темные деревья проглядывали редкие огоньки Лоунрока.
– Мигни фарами разок-другой, – попросил Дейв. – Ага, отлично.
– Думаешь, миссис Каллахан поверит, что у летающих блюдец есть фары?
Не поднимая кепки, Дейв пожал плечами.
– Может, это у них вылазка на поверхность. – Бедекер молча ухмыльнулся в ответ, сражаясь с рычагом передач. – Потише, приятель… А что скажешь про мою книжку?
– «Фронтиры»? Мне понравилось.
– Думаешь, стоит продолжать?
– Без вопросов.
– Вот и славненько… Поможешь мне?
– С какой это стати? У тебя и так отлично получается.
– Ни фига подобного. Главы про людей никак не идут. Даже если в перерывах между заседаниями Конгресса и удастся выкроить время на поездки и беседы, что вряд ли, все равно самому не получится.
– Про того русского, Беляева, написано здорово, – заметил Бедекер.
– Это я собрал, когда был у них по программе «Союз – Аполлон», больше десяти лет прошло. Самое важное в книге – истории четырех американцев, что с ними стало. И мне не нужна блевотина в стиле «Ридерс дайджест»: «Выйдя в отставку, подполковник Брик Мастерсон сделал успешную карьеру, торгуя пивом в Остине и устраивая поединки лесбиянок в грязи…» Нет, Ричард, меня интересует, что чувствуют эти парни теперь. Мне надо знать то, что они не расскажут женам в постели, когда одолевает бессонница. Я хочу забраться к ним в самое нутро и понять… а ведь мы ребята по жизни молчаливые, из нас трудно слово вытянуть. Вот и поезжай к ним со своим эпистемологическим проктоскопом… черт, хорошо сказал – а говоришь, пьяный. Короче, побеседуй с ними и вытяни все, что нам надо знать о нас самих, ладно, Ричард?
– Ну, мне кажется… – начал Бедекер.
– Заткнись, пожалуйста… И подумай об этом серьезно, прошу. Дашь знать, когда… после того, как младенец родится. Мы тогда приедем в Лоунрок на пару недель, вот и подумай пока. Это приказ, Бедекер.
– Есть, сэр.
– Черт! Ты переехал змею, и это была даже не гремучка.
Бедекер лежит на диване в кабинете Дейва и вспоминает. Угловатые пятна света от машин под окнами пробегают по книжным полкам. Дейв тогда сказал, что никогда в жизни не был счастливее. Был ли такой момент в жизни у него самого? Он перебирает воспоминания одно за другим: детские радости, первые годы с Джоан, рождение сына… но как бы важны они ни были, на роль самого-самого все-таки не годятся. Разве что одно, которое не отступает уже долгие годы и утешает в минуты одиночества и тоски, словно старая потертая фотография, которую всегда носишь в кармане.