Аля не устраивала никаких экзаменов, никаких проверочных контрольных. Брала за занятия деньги и все! А дальше — дело каждого! Если есть желание, значит, люди будут пользоваться знаниями! Нет — как хотите! И она повторяла слова Тимура:
— Личное дело каждого — идти по пути или нет. Похоже, вы на него встали. Вперед!
Для Нади открывался огромный мир, загадочный, притягательный, абсолютно неведомый ей ранее. Она даже не могла предположить, что существует искусство любовных отношений, что им — этим искусством — можно овладеть и применять на практике. Она как будто становилась другой после каждого занятия, как будто иначе взирала на мир с высоты своих новых познаний. Ей казалось, что меняется она только внутренне, внешне оставаясь сама собой. Но нет, с ее внутренними изменениями менялось и пространство вокруг. Соседи по коммуналке отчего-то вдруг все вместе стали уважительнее и серьезнее к ней относиться. Преподаватели в институте выделяли именно ее из всего потока, и создавалось впечатление, что лекцию они читают только для нее одной, обращаются только к ней и ответную реакцию ждут от нее же. Мужчины и до этого обращали на нее внимание, а теперь и вовсе прохода не давали. Она никогда не пребывала в одиночестве: вечно рядом вились молодые люди. Где бы она ни была: в институте, в транспорте, в театре — везде ее сопровождал кавалер, а то и двое.
С мужем вообще стали твориться чудеса. Он восхищался своей супругой все больше, хотя был довольно скуп на комплименты. Желание его к ней только усиливалось. Ему даже казалось, что с годами его жена возбуждает его все сильнее и сильнее, чему он и радовался, и удивлялся одновременно.
Но… Дочка росла. Коммунальная комната становилась мала. Ребенок иногда просыпался по ночам, когда родители расходились не на шутку: панцирная сетка нещадно скрипела, стоны становились все громче… Но так жили в то время все. Что можно было изменить?
В профсоюзном комитете завода мужа поставили на очередь. На получение жилья. Кроме того, что он был передовиком производства, он еще и общественной деятельностью активно занимался. Так что все шансы были. И шансы эти оказались отнюдь не призрачными.
Был период в послевоенной истории, когда пленные немцы строили дома москвичам. Добротно, умело, быстро. И пусть не в центре, зато качественно и красиво. И первый раз в первый класс Олечка пошла в новую школу в Филях. Семья переехала в новый дом, в зеленом сквере. Двухкомнатная квартира с высокими потолками, толстыми стенами, широкими лестничными пролетами казалась вершиной счастья. Свой санузел, своя кухня, своя жизнь, абсолютно обособленная от соседей, от посторонних глаз, от чужих любопытных носов и вездесущих ушей.
Однако, несмотря на внешнюю успешность, взаимоотношения между Надеждой и Станиславом складывались не очень. Все-таки невозможно было найти общий язык людям, не желающим его искать. Надежда, правда, кое-как пыталась продвинуть мужа, беседуя с ним, цитируя те теоретические выкладки из лекций, которые казались ей наиболее доступными его пониманию… Но Станислав отчаянно сопротивлялся, спорил с женой, считая все ее занятия чушью и безделицей. И вообще он хотел сына и все чаще заговаривал о втором ребенке.
Надежда чувствовала бесперспективность их взаимоотношений и искала повод рассориться с мужем. Он перестал ее интересовать. Особенно после того, как она закончила институт и вышла на работу в театр.
Станиславу очень не понравился выбор жены. Мало того что она устроилась работать в театр. Мало того что она перезнакомилась со всеми артистами, режиссерами и сценаристами. Так она еще и вечерами отсутствовала: то премьера, то приглашение на вечер, то ужин в ресторане.
Нет, семью Надя не забывала. Но при таком графике работы она, естественно, не могла много времени уделять дочери и мужу. Олечку пришлось отдать на продленку, а в помощницы по хозяйству позвать женщину из соседнего дома. Она забирала Олечку из школы, кормила, помогала с уроками, гуляла.
Станислав сидел вечерами дома, скучал, листал газету, играл с дочкой в домино… Надежда прибегала, как правило, возбужденная, переполненная эмоциями, под впечатлением то от нового спектакля, то от нового знакомства. Короче, обстановка в семье становилась напряженной.
Занятия с Алей Надежда вынуждена была прекратить, поскольку рабочая неделя не оставляла ей никакого времени на учебу. И все же однажды, сославшись на головную боль, она пораньше ушла с работы, чтобы забежать в свой бывший институт, где по-прежнему преподавала вечерами Аля.
Заявление в загс было подано. Ни одна подруга, даже Люда, ни родители — никто — не был поставлен в известность. Ира почему-то стремилась сохранить свое решение в секрете, хотя понимала, конечно, что без родительского участия в подготовке свадьбы не обойтись. Но все что-то тянула с объяснениями, боясь то ли сглазить, то ли потревожить внезапно обрушившуюся на нее радость.
До свадебного торжества оставалось всего пару недель, когда она осмелилась открыться бабушке.
— Ба!
— Да, Ирочка!
— Ба, я замуж выхожу!
— Да? Ну расскажи, кто он, твой избранник!
— Да что рассказывать? — с улыбкой начала внучка. — Зовут Миша. Он постарше. Мы уже и заявление подали.
— Как это? — насторожилась Надежда Николаевна. — А мама в курсе?
— Никто пока не в курсе. Я тебе первой говорю.
Неожиданно для Иры бабушка расстроилась.
— Баб Надь! Ты чего? Не рада за меня?! — изумилась Ира.
— Девочка моя! Как я могу быть рада или не рада. Я ничего не знаю. Я его никогда не видела. Я вас вместе ни разу не видела. Как я могу сказать, подходит ли он тебе? Как я могу хоть что-то посоветовать?
— Ну а что? Разве недостаточно того, что мы любим друг друга? — с вызовом парировала внучка.
— Любим — это как? Это что? Сколько времени вы знакомы? Где вы познакомились? Какие у вас отношения? Представлена ли ты его родителям? — Бабушка заволновалась. Она настолько любила свою единственную внучку, настолько переживала за нее, что никак не могла представить, как это можно — вот так внезапно, тайно, скороспело принять наиважнейшее в жизни решение, ни с кем не посоветовавшись, ни с кем не познакомив своего избранника.
— Любовь! — Бабушка с каким-то сарказмом повторила это слово. — Febris erotica — вот что это такое!
Ирочка заморгала. Она и выражение такое впервые слышала и к тому же знать не знала, что бабушка владеет латынью.
— Что ты сказала? — переспросила Ира.
— Febris erotica! — повторила бабушка. И перевела: — Любовная лихорадка. Вот что это такое. А никакая не любовь!
— Ну да! — согласилась внучка. — Пусть так. А разве это плохо?!
— Лихорадка — это всегда плохо! — глубокомысленно произнесла Надежда Николаевна.
Ира пила бабушкин чай, ела знаменитое бабушкино варенье и впервые в жизни не чувствовала вкуса.
Она почему-то думала, что бабушка обрадуется, весело засуетится вокруг нее, станет обсуждать, какое платье лучше выбрать и кого из девочек пригласить на роль свидетельницы. Но все получилось не так. И бабушка расстроилась, и Ирина засомневалась. Не в женихе, нет, конечно, а в выбранной линии поведения. Оказалось, что нет уже никакого времени на подготовку, что заказать-то ресторан жених заказал, а количество гостей никто ни с кем не оговорил. Что поиск наряда займет гораздо больше времени, чем предполагала Ирина. Что денег у родителей может не хватить на столь грандиозное мероприятие. И самое главное, состояло в том, что будущего мужа Ирочки никто из близких не видел, не беседовал с ним и вообще не представляет ни избранника дочери, ни ее дальнейшей жизни с этим человеком. Девчонке восемнадцать всего. Ему… Кстати, а сколько ему лет? Ирочка сказала, что старше. Насколько? Был ли женат? Есть ли дети? Кем работает? Где молодые думают жить?
Вопросов было такое количество, что Ирина растерялась. Да, чего-то она не додумала в своем решении. И бабушка как-то странно реагирует. Не радуется, не поздравляет, не целует свою внучку.
— Бабуль! Ну не переживай ты так. Давай я вас познакомлю. Хочешь, прямо сегодня?
— Девонька моя! Не так это делается. Не так.
— А как? — вытаращила глаза Ира. — Не знакомлю — плохо. Хочу познакомить — опять не то.
— Скажи родителям. Это первое. Затем назначьте дату семейного ужина. Придите вдвоем, а еще лучше — с его родителями вместе. Вы должны познакомиться, договориться о торжестве. Времени совсем не остается. Ты же подводишь свою семью! Разве ты не понимаешь?
— Почему, бабуль? Как подвожу?
— А так! До свадьбы две недели. Ни у тебя платья нет, ни у матери соответствующего наряда. А ведь это важно, чтобы и одеты все были красиво, и настроены миролюбиво. А какое может быть настроение, когда сплошная нервотрепка впереди?
Ирина в недоумении поежилась. И правда: столько вопросов нерешенных. Причем таких, о которых она даже и не подозревала.
— Еще один момент, — продолжала бабушка, — гости. На какое количество человек вы заказали ресторан?
— Ой, а я даже и не знаю, — засмущалась Ирина, — этим Миша занимался, а я не спросила.
— Вот видишь! А ведь мало того что нужно определиться с приглашенными, их же надо успеть оповестить. И они, в свою очередь, тоже должны успеть подготовиться.
— Ба… А может, ну ее совсем, эту свадьбу, а? Раз такие сложности. Распишемся в загсе. Обменяемся кольцами, и все дела. — Ирина произнесла эти слова раздраженно и даже как будто с досадой. Мол, недовольны, ну и вообще тогда ничего не надо. И опять же в душе надеялась, что бабушка начнет уговаривать, будет стараться сломить внучкино сопротивление. Что они в конце концов придут к единому решению, удобному для всех, правильному, хорошему решению.
Но бабушка обиделась. Вот уж чего не ожидала Ирина, так это такой реакции своей любимой бабушки.
— Делай как хочешь, — только и сказала она. Сказала и убрала со стола чашки. Мол, все, разговор окончен, чаепитие окончено. Аудиенция завершена.
— Ну бабушка, ну бабулечка! Пожалуйста! Не надо так! — Ира бросилась было обниматься, но Надежда Николаевна строго посмотрела на внучку, и та осеклась в своем порыве.