— Возьми, а то забудешь.
— Оставь себе. Хрюшку будешь пугать, — сказал Федька.
— Пусть твоя Хрюшка врет сколько влезет, — сказал Герка.
— Она не Хрюшка и не врунья, — сказал тихо Сережка. — Она мне телеграмму дала. Отец через неделю приедет...
— Приходи с отцом к нам, — сказал Федька. — Обязательно. Ты чего сегодня такой?
— Какой такой? — Сережка провел ладонью под скулой.
— Да не такой.
— Так.
— А-а.
— А твой когда приедет? — спросил Сережка.
— Через месяц.
— А я вчера у Сашки был.
— Я знал, что ты пойдешь к нему. Теперь мы все будем помогать Сашке. Только чтобы об этом никто не знал, понятно? Без всяких там песенок — «Ребята с нашей улицы...»
— Разумеется. — Сережка снова почесал скулу. — Я придумал. Возьмем Вовку Миронова за шкирку и притащим к деду. Прямо к фабрике-кухне. А?
— Мировая идея! — восхищенно отозвался Герка.
— Точно, — согласился Федька. — Как это я сразу не сообразил? Герка побил его кулаками, а мы его побьем... Впрочем, ничем его не надо бить.
— И Сашку надо позвать, — сказал Сережка.
— Ты и позовешь, — сказал Федька.
— Нет, вы сами.
— Почему?
— Так нужно.
— Опять поругались?
— Не до этого, Соколов. Ну, я пошел..
Следом за Сережкой к себе на третий этаж побежал Герка за какой-то деталью, которую он забыл дома.
Едва Герка испарился, в комнату вошла Идочка.
— Кушетку чинил? — спросила она.
— Чинил.
Идочка уже давно не заглядывала к Федюше. А ему было неловко перед Идочкой. Он смутно помнил, что в день похорон что-то говорил Катерине Ивановне, пытался вспомнить, но так и не мог четко восстановить, что же тогда произошло между ним и Идочкиной мамой.
А Идочке все время хотелось сделать для Федюши что-нибудь приятное. Например, подарить хрустальный бокал. Если смочить палец и быстро вести пальцем по краю, бокал начинал петь. А недавно отец купил на толкучке бокалы из венецианского стекла. Он поднимал бокалы к свету, и они горели густым красным огнем. Вот бы тоже подарить Федюше такой бокал...
Идочка села на стул, предложенный Федькой.
— Убегу я куда-нибудь, — сказала она.
— Зачем? — спросил Федька.
— Все мне опротивело.
— Почему?
— Не знаю. — Идочка закрыла лицо руками и всхлипнула. Она не могла понять сама, почему ей вдруг захотелось плакать.
— Ты чего? — растерянно спросил Федька и подошел к Идочке. Идочка снова всхлипнула и заплакала. Федька посмотрел на голубые бантики, которыми были завязаны Идочкины косички, подошел к шкафу, раскрыл дверцу, о чем-то подумал и протянул руку в глубь ящика.
— Померяй, — Федька протянул ей голубую вязаную шапку.
— Что это? — Идочка взглянула на шапку и тут же перестала плакать.
— Померяй.
Идочка подскочила к зеркалу, ловко прибрала свои пушистые локоны под шапку и поправила ее.
Федька отвернулся к окну и закусил верхнюю губу. Он ненавидел себя в такие минуты. Ему жутко захотелось зареветь во все горло. Но он проглотил слезы и стал смотреть в окно; за окном моросил Дождик.
— Откуда она у тебя? — спросила Идочка.
— Нравится?
— Очень. Это тебе не абажур.
— Ну и носи на здоровье.
— Ой, Фека, ты не шутишь?
— Нет.
Идочка подошла к Федьке сзади. Глаза ее, еще не высохшие от слез, сияли счастливо-благодарным светом. Теперь она знала наверняка, что подарит Федюше хрустальный бокал, а матери скажет, что разбила его. И по бокалу будет скользить Федюшин палец.
Идочка обняла Федьку за шею и два раза крепко поцеловала в щеку.
— Ну вот еще, — прошептал Федька.
Идочка выскочила из комнаты.
— Дурочка ненормальная, — не очень уверенно сказал Федька. Все-таки две слезинки проделали на его щеках мокрые тропинки. Хорошо еще, Герка задержался. Увидел бы, стал бы утешать. А Федьке меньше всего хотелось, чтобы его утешали. Как там сейчас его папка? Он уже обо всем знал. Надо написать ему письмо.
Федька достал из портфеля тетрадку, вырвал двойной лист и сел за свой стол.
«Дорогой папка, — написал Федька. — Портянки я научился заматывать. Так что с ними все в порядке. Бабушка скоро приедет, и тогда мы соберемся вместе». Федька посмотрел в окно. Только мамы не будет с ними. Грин здорово сказал — «они жили долго и умерли в один день». Вот если бы он, Федька, мама и папа с бабушкой умерли в один день. Тогда бы никто из них друг о друге не плакал. Только чтобы это случилось лет через сорок, когда Федьке исполнилось бы пятьдесят три года и он бы прожил большую жизнь. А сейчас он ночами спал плохо. Иногда просыпался, долго лежал с открытыми глазами и думал о том, что такое смерть. На кушетке посапывал Герка. А Федька представлял, как он умирает. И впервые Федька подумал, что, наверное, смерть приходит к человеку чаще всего по ночам. Вот по чему он так боялся темноты. И вот почему по ночам, говорят, не спится старикам... Федька вздохнул, обмакнул перо в чернильницу и продолжал: «В школе у меня дела идут хорошо. «Посов» пока нет. По арифметике получил отличную отметку. Герка недавно отлупил Вовку Миронова. За дело отлупил. Я был Геркиным секундантом. А еще я узнал от Сашки Стародубова, что он убил пленного немца. Он никому про это не говорил. Только мне. А я этому ни капельки не удивился. Потому что сам бы мог теперь такое сделать. А Витькин Джек (так зовут собаку) ворует кочаны у школы и приносит их Сашке...» Федька снова остановился. Он решил написать отцу какое-нибудь стихотворение, вроде праздничного послания.
Бей фашистов озверелых,
Бей своих врагов... —
написал Федька и задумался. Теперь надо было найти рифму.
— Будь героем смелым, — прошептал Федька. Нет, так не годилось. Смелый герой — все равно что сладкий сахар или соленая соль. Надо поставить запятую после «героя». Но тогда получается, что двумя словами он говорит об одном и том же. Вот закавыка. До войны у него легче выходили стихи. Он мог на ходу сочинять такие строки:
Висела у нас веревка,
Веревку украла воровка.
Воровку поймал Вовка,
И у нас опять веревка.
А теперь со стихами труднее стало. Вот и Грин стихи здорово сочинял.
Федька нашел нужные слова и дописал:
Будь, как раньше, смелым,
Папа, будь здоров!
А внизу приписал:
«Крепко тебя целую. Папка, приезжай скорее, я очень по тебе соскучился. Твой Федька. Идочке я подарил шапку»...
Вечером тетя Оля накормила ребят гречневой кашей. Федька с Геркой съели по две тарелки, вылезли, отдуваясь, а потом Федька сварил калмыцкий чай, и они выпили по три стакана вприкуску с сахаром.
— Вместе к Сашке пойдем, — сказал Федька, отдуваясь, и поставил пустой стакан на блюдце.
— Ага, — так же отдуваясь, ответил Герка.
Анна Васильевна протерла носовым платком стекла очков, надела их и снова взялась рукой за кожаный поручень. Она ехала во втором вагоне трамвая, и качало здесь сильнее, чем в первом.
— Вы не будете садиться? — к скамейке подошла полная женщина в потертом плюшевом полушубке и клетчатом платке.
— Нет-нет, — ответила Анна Васильевна и закачала головой, словно пыталась от себя отогнать неприятные мысли.
Женщина осмотрела Анну Васильевну с головы до ног и, отвернувшись, стала глядеть в окно.
Сегодня Анне Васильевне придется просить Максима Максимыча, чтобы он провел в 5-м «А» два урока вместо нее: надо было к двенадцати часам привезти документы в школу, которая стояла рядом с ее домом. И успеть снять копию с диплома у нотариуса. Да еще заехать на работу к матери Стародубова и взять справку для детского сада...
— Садитесь, пожалуйста, — сказал Анне Васильевне какой-то мальчишка, когда Анна Васильевна стала проходить вперед.
— Спасибо, — сказала Анна Васильевна, но не ела. Женщина в плюшевом полушубке посмотрела ей вслед и сказала:
— Упрямая фифа...
Щеки Анны Васильевны запылали, как на уроке. Летом, когда ее бостоновое пальто висело в шкафчике на деревянных плечиках, почти никто ей не уступал места. А теперь, когда она надела свое единственное пальто и не садилась только потому, чтобы не помять его и не протереть, ей все уступали место. Просто наказание какое-то. Если она будет садиться, через три года придется покупать новое пальто.
Анна Васильевна вошла в учительскую и увидела Максима Максимыча.
— Максим Максимыч, дорогой, выручайте. — И она все ему рассказала. — Ведь у вас сейчас будет два «окна». А у меня столько дел — голова кругом идет.
— Рисунок не нашли? — спросил Максим Максимыч.
Анна Васильевна приложила ладони к румяным щекам.
— Не знаю, как и быть. Просто не знаю.
Максим Максимыч, расстегнув свой кожаный портфель, извлек рисунок в рамке.
— Миленький вы мой, дорогой, где же вы его нашли, скажите, пожалуйста? Вы меня просто спасли! — выпалила Анна Васильевна. — Как вы его нашли?
— Целая одиссея, Анна Васильевна. Если бы не Колька Стародубов, не видать бы вам работы Сидельникова.
— Саша все так же отказывается идти в школу?
— Да. Надо бы поскорее устроить детишек в сад. У матери шов не срастается, еще на неделю в больнице оставили. Хорошо, езжайте, посижу я с вашими вихрастиками...
Когда Максим Максимыч вошел в класс, ребята расшумелись. Кто-то крикнул:
— А у нас русский и литература!..
— А меня вы видеть не хотите?
— Хотим! Хотим!
Максим Максимыч остановился у стола. Сегодня в классе было холодновато. Ночью не успели загрузить углем котельную, и батареи были холодными. Девчонки сидели, накинув на плечи пальто и платки. Мальчишки держались, но кое-кто уже отогревал руки в карманах. Только Витьке Новожильскому холод был нипочем. Он сидел за партой, раскинув руки на спинке скамейки. Ноги его были вытянуты так, что носки сапог выглядывали под скамейкой, где сидели Федька и Алена.