— Прости, великий государь, что обеспокоил тебя такой малостью. Прости.
— Ну раз обеспокоил, говори. А прощения знаешь у кого надо просить. У Бога.
— Не нужны мне те местности, государь. Не нужны.
— Как? — удивился Фёдор. — Только что мне сказывали, твою челобитную на архиепископа черниговского.
— Бес попутал. Прости, государь. — И Адамович опять ударил лбом об пол. — Прости, за ради Христа.
— Так чего ж ты хочешь? Объясни.
— Я хочу воротиться к своей пастве великий государь.
— Так ворочайся.
— Но там наряжен суд надо мной, я боюсь не лишат ли меня сана за моё корыстолюбие Заступись, великий государь.
— Ладно. Встань, пожалей лба своего. Я напишу Барановичу, чтоб не судил тебя, сам раскаиваешься.
— Бес попутал, государь. Очи замстило, забыл заповеди Христовы. Прости.
Протопоп вышел задом, кланяясь в сторону престола Фёдор взглянул на подьячего, сидевшего за столом с всегдашней готовностью — перо в руке, лист на столе, кивнул ему:
— Пиши. «Святой отец, только что был у нас протопоп Адамович и бил нам челом со слёзным прошением, что он тебя, своего пастыря, прогневил и повеления его, страха ради, не исполнил; я, великий государь всея Руси, прошу тебя, святой отец, для милосердия Божия и для государской милости отпустить протопопу его бесхитростную вину и пусть живёт по-прежнему в пастве».
— А я бы… — подал голос Иван Богданович Милославский, только что вытащенный роднёй из Казани, — а я бы задал этому протопопу батогов с полсотни, чтоб впредь не повадно было кляузничать на высших лиц.
— Но он раскаялся, — сказал царь. — Искренне раскаялся, а на это не всяк способен. Родион Матвеевич, я вижу у тебя в руках другую челобитную. От кого она? О чём?
— Это, государь, от полковника стародубского Петра Рославца. Тоже из Малороссийского приказа принесли.
— Беспокойная ныне сторона Малороссийская, — вздохнул царь.
Хованский не замедлил поддакнуть государю по-своему, по-таратуйски.
— И не говори, великий государь, эта сторона чирей на заднице у Руси.
Бояре дружно прыснули, а увидев, как улыбнулся царь, заржали жеребцами стоялыми.
— Ну, Иван Андреевич, ну, отчебучил.
Посмеялись, словно встряхнулись, далее слушать готовы.
— Читай челобитную, Родион Матвеевич, мы слушаем, — сказал царь.
— «После велика дня, — начал читать Стрешнев, — прислал ко мне в стародубский полк гетман Иван Самойлович заднепровских казаков, которые перешли на его сторону Днепра, пятьсот человек. Я их разместил по сёлам и деревням, велел поить и кормит и давать денег — сотникам по пяти рублей в неделю, атаманам по девяти алтын, рядовым по две гривны, да по две кварты вина, да по кварте масла. Но казаки, не довольствуясь этим, стали собирать самовольно с жителей деньги и кормы. Потом 9 июля прислал из Чернигова владыка грамоту с запрещением, чтоб священники в церкви не служили и никаких треб не исправляли за твоё государское здоровье молитв нет, много людей без покаяния померли, младенцы не крещены, роженицы лежат без молитв. Гетманские посланцы собирают поборы не в меру, уездных людей и казаков разоряют и меня скидывают с полковничества. Прошу, великий государь, взять мой стародубский полк под свою руку, передав под начальство Григория Григорьевича Ромодановского — подобно полкам сумскому, рыбинскому, ахтырскому и харьковскому, потому что города Стародуб. Новгород Северский. Почеп, Погарь и Мглин — вотчины государевы и всегда были московскими городами. И ещё прошу, великий государь, церкви стародубские передать в ведение московского патриарха».
— Это, выходит, опять на гетмана челобитная, — сказал Фёдор Алексеевич. — А как в приказе-то решили Малороссийском? Почему все к царю норовят, у них что, головы там поотсохли?
— Наверное, из-за того, государь, к тебе, что сами не мочны решить ни о городах ни о передаче церквей от черниговской епархии к московской. И потом, в один день с челобитной полковника пришло письмо и от гетмана.
— Что пишет Иван Самойлович?
— Он доносит, что стародубский полковник Рославец склонял полк отложиться от гетманского регимента. А полчане об этом дали знать Самойловичу и просили позволения выбрать другого полковника. Гетман разрешил, а Рославец, узнав об этом, бежал в Москву тебе, государь, жалиться.
— Всыпать бы этому Рославцу сотню горячих, — опять посоветовал Иван Богданович Милославский. — Ишь, повадился, чуть что — царя беспокоить.
— Да нет. Иван Богданович, зачем сразу за кнут хвататься, — возразил царь. — Довольно и выговора Родион Матвеевич, вехи сказать Рославцу, что он учинил противность войсковому праву, не оказавши должного послушания гетману, я поехал в Москву без его ведома. Надо было ему других от своевольства унимать, а он сам вздумал своевольничать. Скажи ему за это выговор от меня.
— Хорошо, государь, — отвечал Стрешнев. — Но всё ж было 6 нелишне послать туда кого из стольников, дабы всё узнал на месте.
— Кого ты советуешь?
— Алмазова Семёна Ерофеевича. Он человек обстоятельный, серьёзный.
— Если он в передней, позови.
Стрешнев вышел и позвал Алмазова, который, сидя в передней, забившись в уголок, уснул Месяцами, каждый день просиживая в передней, дожидаясь востребования государем, стольник приноровился спать в уголке, никому не мешая. И когда в передней раздалось стрешневское: «Стольника Алмазова государь зовёт», показалось боярину, что сие счастье во сне пригрезилось, ан нет, сосед под бок толкнул.
— Семён, тебя к государю.
Стольник вскочил очумело, увидел Стрешнева, подбежал к нему.
— Вытри слюни. Ерофеич, — сказал Стрешнев. — Всю бороду расписал.
— То я со сна Родион Матвеевич. От безделья соснул чуть, — отвечал виновато Алмазов, отирая рукавом бороду.
— Ноне безделье кончилось. Тебе государь укажет дело.
Алмазов вошёл в царскую палату, низко поклонился царю.
— Как здоровье твоё, Семей Ерофеевич? — спросил столь душевно Фёдор, что стольник растрогался до слёз.
— Спасибо, великий государь, здоров я, слава Богу.
Тараруй и тут с долгим языком выскочил.
— Здоров как бык, не знает как быть.
Однако в этот раз никто не засмеялся, а государь даже нахмурился, являя неудовольствие неуместной шуткой Хованского.
— Семён Ерофеевич, ныне велим тебе ехать в Батурин к гетману Самойловичу Что-то много жалоб на него стало. Родион Матвеевич покажет тебе их, но ты не бери их в голову. Сам взгляни там, свежим оком. Узнай, где правда, а где извет на гетмана. Да говори с самим Иваном Самойловичем вежливо, не оскорбительно. Да так, чтоб между ним и тем же полковником злоба не вырастала. А полковника уговори к послушанию. Проведай обо всём тайно, чтоб делу этому в войске злобой распространиться не дать.
После ухода Алмазова был зван думный дьяк Ларион Иванов, возглавивший после Матвеева Посольский приказ. Государю было уже доложено, что есть важные вести от резидента из Варшавы Тяготив.
— Ларион Иванович, доложи государю, что пишет Тяпкин, — сказал Стрешнев.
— Он пишет, что король предлагает объединить наши войска и двинуть на турков.
— Да. Пока не забыл, — остановил дьяка государь. — Послали ли Тяпкину содержание?
— Деньги отправлены, государь, — отвечал Иванов. — За все прошлые месяцы и даже наперёд.
— Следи за этим сам, Ларион Иванович. Судя по всему, Тяпкин исправен в службе, а сие должно поощряться хотя бы хорошим содержанием и вовремя плаченным. Унижение резидента нищетой есть унижение державы нашей.
— Хорошо, государь, я сам слежу ныне за этим.
— А что пишет Тяпкин по поводу объединения войск?
— Пишет, что на то надо военных спросить, а на его взгляд отказывать полякам в помощи не надо, но и слать незачем торопиться.
— Родное Матвеевич, — обратился государь к Стрешневу, — в передней есть кто аз военных?
— Князь Голицын Василий Васильевич.
— Позови его.
Князь Голицын явился пред государем подтянутый, стройный, красавец полный Фёдор невольно подумал: «Не зря он сестре Софье глянется. Не зря».
Князь на вопрос объединения армий польской и русской отвечал не задумываясь.
— Ни в коем случае, государь.
— Почему?
— Потому как армия наша будет идти по пустой земле, ведь Правобережье доси пустует. А кто и жил там, так все бегут на наш берег. И далее, если даже мы б соединились с поляками, то проку с того было б мало. На роль главнокомандующего сразу 6 вызвалось с десяток шляхтичей, а грызня эта пагубой была б для армии. И главное, государь, король хочет чужими руками жар загребать. Мы б увели армию в Польшу, и сии бы обязательно воспользовался хан, под самую б Москву пожаловал.
— Спасибо. Василии Васильевич, — сказал Фёдор и повторил: — Спасибо, что просветил нас по части военной. Можешь домой ехать. Не теряй время в передней. Скоро войдёшь с полками в Украину.
— Спасибо, государь, — поклонился Голицын с достоинством без всякого подобострастия. И вышел.
— И ещё, государь, — продолжил дьяк Иванов. — Тяпкин сообщает, что король ведёт тайные переговоры с султаном в Молдавии и господарь в том полякам споспешествует. Об этом Тяпкин узнал от одного высокого лица из Молдавии.
— Ай да молодец, — не удержался Хованский. — 3а такое награждать надо, а не голодом морить. А у нас, чем лучше служишь тем тебе хуже.
Но дьяк, даже не взглянув на Тараруя, продолжал:
— И то высокое лицо впредь обещало нашему резиденту сообщать о ходе переговоров.
— Но высокому лицу и подарки нужны высокие, — не унимался Хованский, И был ужасно рад, что па этот раз царь поддержал его.
— А ведь Иван Андреевич правду говорит. Ларион Иванович?
— Я слушаю, государь.
— Надо бы послать резиденту для подарков чего-нибудь. Ведь задаром он ничего не добудет.
— Лучше всего рухлядь, государь, — опять опередил всех Тараруй. — Поляки меха русские обожают.