на даже хворост для огня не стала ломать, чтобы не мешать мужу думать.
— Вот что, — наконец проговорил вождь, — отвези это ухо приказному атаману. Покажи ему. Он решит, что делать. Может, накажет Бибика.
— Нет, Зелемей, не поеду я к атаману Он друг Бибика, может отрезать мне другое ухо. Тогда чем я буду зверя наслушивать?
— Боишься?
— Боюсь, Зелемей. Пошли кого другого, у кого два уха.
— Хорошо, пусть едет к приказному Кулантай, но только ты должен отдать ему это ухо.
Омолон обрадовался, отдал ухо Кулантаю, чтоб он мог показать его атаману как доказательство вины Бибика.
— Только ты потом верни мне его, — попросил Омолон Кулантая.
Приказной атаман, выслушав Кулантая и посмотрев ухо, сказал:
— Нехорошо сделал Данила, очень нехорошо Я напишу ему срамную грамоту, а ты отнеси, отдай ему.
— А ты сам не можешь пойти и посрамить его, — спросил Кулантай, плохо понимая, что значит «срамить», но догадываясь, что это должно быть неприятно Бибику.
— Нет, Кулантай, на словах срам на вороту не виснет, а вот на бумаге.. —говорил атаман, строча записку «Данила, на тебя с жалобой, прими меры. С тебя бутылка».
— Вот отнеси и отдай, — подал приказной записку Кулантаю.
— Она срамная? Да?
— Срамная, срамная. Иди.
Кулантай читать не умел, а потому ему было интересно, как грамота будет действовать на Бибика.
— Он прочитает. Да? А что потом?
— Там сам увидишь.
Кулантай пошёл к ясачной избе и на всякий случай крепко завязал под бородой шапку. Кто его знает, этого Бибика, вздумается ему отрезать ухо Кулантаю, ан ухо-то и не достать. Кулантай — не дурак, Кулантай всё предусмотрел.
Открыл дверь, вошёл, поздоровался:
— Здравствуй, господин Бибика.
— Здравствуй, — буркнул Данила. — Ясак привёз?
— Нет.
— А чего ж явился?
— Я принёс тебе срамную грамоту, Бибик.
— Чего, чего? — нахмурился Бибиков. — Какую ещё срамную грамоту?
— Её написал тебе сам приказной атаман и сказал, что шибко, шибко она тебя посрамит, однако.
— А ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Бибиков. — Покажи.
Кулантай отдал записку. Бибиков прочёл её и едва сдержался, чтобы не расхохотаться: «Вот чёртов атаман, не забыл уговор. Будет тебе бутылка. А что ж мне с этим дураком делать? Надо что-то такое, чтоб отвадить навсегда охоту жаловаться. Но что?»
И тут он опять увидел свой нож на столе.
— Иди-ка сюда, — позвал он почти ласково Кулантая.
Тот подошёл.
— Вот посмотри, что тут написано, — положив на стол записку, сказал Бибиков.
— Но я не умею читать, Бибик.
— Но ты всё же посмотри. Да ближе, ближе. Не бойся.
И когда Кулантай склонился над запиской, пытаясь угадать, что же в ней такое, Бибиков неожиданно ухватил его за нос и отпласнул его по самый хрящ ножом.
— Вот тебе, рыло немытое! Чтоб не совал свой нос, куда тебя не просят.
Зелемей очень сердился, узнав об этом;
— Все русские люди плохие! И атаман плохой, и сборщик ясака нехороший человек. Только великий государь хороший у нас, надо писать ему челобитную. Тогда, три года назад, великий государь наказал злых людей: Ярыжкина с Крыжановским. Их секли, они как волки выли. Так им и надо было. Надо, чтоб великий государь атамана с Бибиком наказал. Надо писать великому государю.
Все кивали головами: «Надо писать великому государю. Государь добрый, он заступится за нас».
— Кто у нас знает русские буквы?
— Однако, Тобур знает русские буквы.
— Где сейчас Тобур?
— Он кочует за Лысой горой, однако.
Послали человека искать Тобура, звать к Зелемею. Тобур приехал через два дня, — видно, не близко его чум стоял. Тобуру рассказали, как Бибик обижает народ, даже ухо Омолона показали, представили безносого Кулантая. Тобур сильно печалился и согласился:
— Бибик нехороший человек. Он и мне вот два зуба выбил, — показал Тобур свой рот. — Я только спросил, когда он мне ружейный запас даст за прошлых песцов. Он только сказал: вот тебе ружейный запас, и ударил. Совсем плохой Бибик стал, хуже Юрия, однако.
— Хуже, хуже, — согласились все. — Надо писать государю, пусть доброго пришлёт ясачника. Пиши Тобур, всё пиши.
— Бумагу надо, на чём писать.
Нет бумаги в чуме, даже у Зелемея нет бумаги. Но столько голов умных собралось, разве не сообразят? Сообразили:
— Всё напишем на шкуре пыжика. Вся рухлядь на государя вдет, станет он смотреть пыжика — и увидит.
— А если Бибик увидит?
— А мы свяжем шкур штук двадцать, а которая с грамотой, ту в серёдку сунем.
Ах как радовались в чуме, что так хитро всё придумали, что Бибик-дурак сам в Якутск грамоту повезёт великому государю. А там она пойдёт на Иркутск, а оттуда на Москву, и обязательно к государю попадёт. Он развяжет шкурки, а там грамота.
Тобур — грамотный, все русские буквы знает. Попросил жиру, велел настрогать, натолочь углей из костра, всё это смешал хорошо. Выстругал палочку вроде кабаржиного копытца, сказал: «Это будет писало. Им буду писать».
Расстелили у самого очага шкурку пыжика (оленёнка) мездрой вверх, отобрали хорошую, с белой мездрой, разожгли очаг и несколько плошек, чтоб Тобуру светлее было. Тобур лёг на живот, умакнул писало в чёрный жир, начал писать. В чуме все притихли, заворожённо смотрели на руку Тобура, выводившую мудреные закорючки. Никто не решался заговорить, даже Зелемей молчал, знал, что разговором можно испортить грамоту. Тобур писал: «Великий государь, бьют челом тебе люди ясачные. Ясачный сборщик Бибик плохим человеком стал, отрезает без вины уши и носы. Пришли нам, великий государь, другого сборщика, доброго, не злого, а Бибика забери».
Тобур кончил писать, в чуме облегчённо вздохнули, словно они тоже все писали.
— Всё, — сказал Тобур. — Надо высушить, да осторожно, чтоб не размазать.
— А то, что ты написал, можешь прочитать? — спросил Омолон.
— Конечно, это же я писал.
— Прочитай.
Тобор прочитал, и всем грамота понравилась. Только Омолон обиделся:
— Почему не написал, что ухо Омолону Бибик отрезал?
— Верно, — сказал Кулантай. — Надо было и меня к носу пристегнуть.
Что делать, хотелось Омолону с Кулантаем, чтоб великий государь узнал о них. Но что возьмёшь теперь с Тобура, грамота написана.
— Если б я стал вас в грамоту вписывать, — сказал Тобур, — то не хватило бы места другим нужным словам.
Но всех успокоил старый Уйбан:
— Зачем ссоритесь? Если великий государь прочитает грамоту, он может спросить, а кому нос, а кому ухо отрезали? Вот тогда и напишите.
И все решили, что старый Уйбан правильно говорит мудро говорит: спросит государь, вот тогда и напишем.
Зелемей велел узнать, кто должен пыжиков везти к сборщику, кто давно не сдавал их? Давно не возил Ытык. Призвали Ытыка, сделали ему связку пыжиков, сказали, что в связке грамота тайная государю, не вздумай развязывать, вези. Привёз Ытык пыжиков Бибику. Сдал. Не удержался, спросил:
— А верно, Бибик, что ты всю пушнину государю отправляешь?
— А тебе какое дело, харя?
— Да так. Интересно, однако. Вот я пыжика глажу, и вдруг великий государь его гладить будет.
Воротился Ытык на стойбище, сказал:
— Всё! Грамота пойдёт к государю.
Однако любопытство тунгуса насторожило Бибикова «К чему эта харя государем заинтересовался? А?» Бибиков развязал связку пыжиков, заодно решив, которые получше, Себе отобрать на шапку. И наскочил на грамоту.
— Ах вы, поганцы, — возмутился Данила, — кого обхитрить хотели! Кто ж это писал из них? Какой это грамотей сыскался?
Спросил приказного, не знает ли он грамотного среди тунгусов.
— А чёрт их знает. По-моему, они все неграмотные. Зачем им грамота?
«Знаем зачем», — подумал Данила, но не сказал собутыльнику, решив сам сыскать грамотея.
Явился к нему как-то охотник с соболями, Бибиков принял ясак, слова худого не сказал, похвалил, наоборот:
— Хороших соболей добыл Ураст. Молодец!
Дал ему ружейного запасу и даже предложил кружку «бешеной воды». Какой же дурак от этого откажется.
— Спасибо, Бибик, — сказал Ураст и выпил «бешеную воду». Опьянел сразу, смотрел благодарно на Данилу, дивился в душе: «Оказывается, неплохой человек Бибик, совсем неплохой, однако».
— Скажи, Ураст, ты разумеешь грамоту? — спросил Бибиков. — Писать умеешь?
— Нет, Бибик. Я только стреляй умею.
— Ну а кто-нибудь из ваших умеет? Неужто все неграмотные.
— Из наших? — задумался Ураст. — Из наших только Тобур может.
— Где ж он научился?
— А ещё в Якутске, мальчишкой был, служил у начальника большого. Там выучился.
— Ты смотри какой молодец!
— Да, Тобур хороший молодец.
— А где он сейчас?
— Его чум за Лысой горой. Там.
К чуму Тобура большой гость пожаловал, вечером приехал на лошади сам ясачный сборщик Бибиков. Большая честь Тобуру. Но гость в чум не стал заходить.
— Потом, потом, покушаем. Пойдём, поговорим. Пусть жена пока мясо жарит.
— Жарь больше мяса, — велел Тобур жене. — Вернёмся, чтоб было готово.
Ушёл муж с гостем, жена развела жаркий огонь в чуме, много мяса жарила. Детей покормила, спать уложила. А мужа с гостем всё нет и нет. Жена у Тобура терпеливая, ждёт-пождёт. Глаза уж слипаться начали, огонь уже угасать стал. А их всё нет. Не заметила женщина, как уснула у очага.
Проснулась. В очаге только пепел. Раскопала золу, нашла-таки уголёк тлевший, раздула его, береста берёзовая вспыхнула, закурчавилась, потом тонкие ветки, от них на толстые огонь побежал. И опять в чуме очаг запылал. Дега проснулись, а мужа с гостем нет. Вышла женщина из чума, день уже, солнце из-за горы поднимается. Глянула на лес. И в глазах у неё потемнело. На крайнем дереве, на нижней ветке висел её муж Тобур. А гостя и след простыл.