В общем, матч окончательно закрепил необходимость появления Фёдора в любом матче первой сборной. Два мяча в официальной игре (да ещё и с прямым конкурентом) всегда стоят чрезвычайно дорого.
А тут ещё в том же номере «Футбола-Хоккея» от 1 мая вышло большое интервью с замечательным названием «Радость, которой он делится». Пожалуй, впервые Черенков ответил обстоятельно и подробно на вопросы, касающиеся в том числе и его внефутбольной биографии. С большинством фактов мы уже знакомы: вырос в рабочей семье, анкету от ФШМ порвал, узнав, что в «Спартак» берут, дальше знакомство с Николаем Старостиным, дубль, первый выход против «Арарата», Горный институт (и «Бей первым, Федя!» — из того материала), Спартакиада, игра против Бразилии.
Так это нынче все знают. А в апреле 83-го читалось с труднообъяснимым для сегодняшней молодёжи наслаждением. И здесь несомненная заслуга Александра Вайнштейна, который в ту пору не был ни успешным журналистом, ни телеведущим и продюсером, а скромно трудился на Московском электроламповом заводе инженером (хотя и стал уже лауреатом премии Совета министров по науке и технике). Быть может, как раз «незамытость глаза» помогла Александру Львовичу добиться от скромного и не особо разговорчивого Черенкова настоящей откровенности.
Так каким же предстал футболист перед поклонниками его дарования?
Прежде всего, человеком умным, ироничным. Чувствовалось: это выпускник хорошего столичного технического вуза. Допустим, тема Горного института как нетипичного выбора получила следующее развитие: «Здесь, наверное, очень вписалась бы красивая история о том, что я потомственный горняк и решил продолжить семейную традицию. Увы, всё прозаичнее. Мой отец — формовщик на заводе, мама тоже из рабочих. Младший брат Виталий, хотя и закончил ту же школу, выбрал специальность радиомеханика. Так что горной династии никак не получится. Вот только если Настя поддержит, дочке ещё трёх лет нет, да и профессия, говорят, не женская. А если серьёзно, то о выборе института не жалею».
По поводу «красивой династической истории» не для красного словца сказано. Страсть как обожали при расцвете застоя разного рода рассказы о верности традициям. Черенков, судя по интонации, всё это понимает и мягко демонстрирует собственное неприятие пафосной риторики.
При этом он столь же спокойно сообщает: «Так что как человеку институт дал очень много. Здесь я был принят в члены партии». Кто-то представлял себе Фёдора Фёдоровича на партийном собрании? А это между тем случалось, и не раз. Просто он по духу, по сути для нас даже не вне партий — скорее, над ними. Но тогда-то студентов принимали в ряды КПСС чрезвычайно редко. И мы (на полном серьёзе) имеем дело с особым доверием к достойному, уважаемому в коллективе человеку. Неординарно размышляющему не совсем, как видим, об игре: «Судьбы многих подающих надежды, и не только в футболе, могли сложиться иначе, умей они в своё время так же трезво оценить окружавших их людей и своё место среди них. Спортсменам действительно порой не хватает “заземлённости” сверстников, а без постоянной внутренней духовной жизни это может стать источником многих бед. “Душа обязана трудиться...” — кто сказал, что это несправедливо применительно к футболу?»
Особенно привлекают его характеристики героев чемпионата мира 1982 года. Начинает он как бы шаблонно: «Вряд ли буду оригинален...» Однако затем идут подлинно своеобразные суждения! Ведь отвечая на вопрос, кто более всего запомнился на мундиале, Черенков начинает не с итальянцев — чемпионов мира, а с... Зико: «Когда против него играл, эффективность его действий не очень бросалась в глаза, не было времени следить, Зико это или не Зико, а у телевизора поражаешься, насколько он полезен». Так ведь бразильцы и в полуфинал не попали, больше того, они заняли место ниже сборной СССР! Но Фёдор внимательно и профессионально следит за качеством исполнения.
И становится понятно: что-либо навязать этому вышедшему из рабочих доброжелательному, улыбчивому интеллигенту невозможно. Потому что дальше он выделяет Марадону, к которому у нас и до «божьей руки» (это через четыре года будет) относились, прямо скажем, противоречиво. Большой, мол, талант, однако ведёт себя нехорошо: апеллирует, симулирует. И в быту, знаете, — не пример для подражания. А у Фёдора Фёдоровича своё мнение о Диего Армандо: «Но к нему, по-моему, несправедливы. Мне кажется, не он не оправдал авансов, а партнёры не смогли поддержать его — он играл в качественно другой футбол — только Ардилес и Бертони пытались ему соответствовать, но втроём, даже если один из них Марадона, выиграть невозможно».
Далее следует единственное упоминание о произведших впечатление чемпионах мира: «Из итальянцев — Антониони». Всё! Не понравился спартаковцу надёжный, практичный, эффективный футбол Италии. И это при том, что в СССР после каждого мирового первенства призывали внедрять опыт победителей, отбрасывая всё наработанное прежде как ненужный мусор, — а затем, через быстро пролетевшие четыре года, ввиду появления свежих чемпионов, вполне могли вернуться к ранее отвергнутому и поразиться собственному недомыслию.
Черенкова же больше всех поразили французы (проигравшие в полуфинале и оставшиеся без медалей): «Какая раскрепощённость и в то же время стройность в организации игры! Мне кажется, лучшие образцы спартаковской игры, когда мы, например, обыграли в Лондоне “Арсенал” 5:2, ближе всего стоят, по крайней мере по духу, к игре французской сборной».
Причём мы уже убедились: перед нами вовсе не прекраснодушный мечтатель. «Большой футбол — не физкультура при открытой форточке. Конечно, необходим результат». Но: «Не припомню, чтобы хоть раз Константин Иванович Бесков или Николай Петрович Старостин ставили задачу выиграть любой ценой, перебегать, задавить... Выиграть — да, но о-бы-грать». Именно так, по слогам, он произнёс дорогое ему слово. А для того нужна игра, чтобы приносила радость ему самому. А он, получается (смотри название интервью), ею бы с нами и делился. Простенькая цепочка. Только вам не кажется, что мы от неё ныне медленно и верно отходим?
15 мая в «Советском спорте» появляется знаковое интервью Владимира Салькова, тогда ещё возглавлявшего олимпийскую сборную. Здесь нужна точность. Итак, вопрос Юлия Сегеневича: «Определяясь с составом, вы, как видно, и что-то теряли?» Ответ Салькова: «Вы имеете в виду перевод в первую сборную Ларионова и Черенкова? Да, эти футболисты играли в нашей команде. Хорошо они зарекомендовали себя и в первой сборной, в составе которой готовятся сейчас к предстоящим играм чемпионата Европы. Замечу, однако, что эти игроки имеют право выступать за олимпийскую сборную, и я надеюсь, что в дальнейшем они сыграют за неё».
Как всегда, очень много идёт «между строк». И слово «теряли» от опытнейшего Юлия Михайловича. И жёсткое «перевод в первую сборную» от Владимира Максимовича. И туманное «надеюсь в дальнейшем» — вновь от Салькова.
В самом деле, что важнее для страны на тот момент: Олимпиада или европейский чемпионат? И то, и это? Правильно. Но у руля «первой» сборной заслуженный (пусть и не очень любимый в московских верхах) тренер СССР, бравший с Киевом и Кубок Кубков, и Суперкубок. Сальков ничем подобным похвастаться не мог. Оттого «перевести» в свою команду нужных исполнителей мог именно Валерий Васильевич, а не наоборот. При этом олимпийская сборная, выполнявшая ничуть не менее важную задачу (в бойкот Олимпиады весной-летом 83-го никто не верил), подлинно «теряла» кадры. Да ещё как — в преддверии официального отборочного поединка против Болгарии на выезде. Матч состоялся в Пловдиве 18 мая, заставил многих болельщиков прибегнуть к сердечным каплям и завершился нервной ничьей 2:2.
Черенков при всём желании не мог принять участия в том матче. Он готовился в составе национальной сборной к встрече с Австрией — обычной, товарищеской. И вот на неё-то Лобановский волевым решением изъял из олимпийского состава Черенкова. Потому что Фёдор был нужен Валерию Васильевичу и на тот конкретный момент, и в дальнейшем.
Австрия запомнилась в 82-м позорным фарсом, когда вместе с Западной Германией валяла дурака, обеспечив себе поражение (!) с устраивавшим обе команды минимальным счётом. Весь футбольный мир оценил пакостный спектакль соответствующим образом.
Поэтому наш соперник был, как теперь говорят, мотивирован. А у наших 17 мая виделась одна задача: сыгрываться дальше, становиться одним коллективом, чтобы к отборочным играм подготовиться. Это удалось.
На сборную СССР в первые 45 минут любо-дорого было смотреть. Эффективны в отборе, контратака развивается быстро, у владеющего мячом имеются три-четыре варианта развития наступления, никто не жадничает, в прессинг кидаются дружно, в охотку. Черенков, чувствуется, на верху блаженства. Что понятно: как хорошо, когда себя предлагаешь, — и мяч тут же у тебя. Теперь надо пасовать — народ к тому готов. Бей, Федя, хоть первым, хоть вторым касанием — партнёр обязательно с благодарностью откликнется на твою передачу.
Так и взял на себя Черенков диспетчерские функции. И в первой половине той игры в Вене точно был основным пасующим в команде Лобановского.
Чуть не сразу после стартового свистка спартаковец, получив мяч от Дасаева, попытался отдать на выход Блохину. Пока не вышло, но вектор наметился. Фёдор бросал вперёд нападающих передачами примерно из центрального круга. Верхом, очень удобно шёл мяч. Оставалось зацепиться за него и пробить Консилиа. Хотя и защита не дремала: следующий такой «парашютик от Феди» ликвидировал не без труда защитник Вебер. И почти сразу же Черенков перспективно подключил справа защитника Сулаквелидзе.
Австрийцев выручил офсайд, однако спартаковца явно посетило вдохновение: практически тут же последовала передача с левой ноги на Блохина. Тот в штрафной успел коснуться мяча, но гола не получилось. Впрочем, голкипер подозрительно далеко вышел из ворот. Похоже, наши это приметили. А Черенков на 14-й минуте завязал новую атаку. Мяч и терялся, и вновь обретался, в конце у Родионова не вышел удар. Причём буквально тут же Фёдор награждает отменной передачей уже Оганесяна. Хорен бьёт из штрафной и... хватается за голову. Выше ворот.