И так бы «противоречиво, но внутренне радостно» хотелось закончить рассказ об этом непростом сезоне.
А не получится.
24 декабря в «Советском спорте» появляется материал «Бесков уходит?». В нём фактически сообщалось об увольнении старшего тренера спартаковцев. «Пока, до назначения нового наставника, командой будет руководить тренерский совет. Это начальник “Спартака” Николай Старостин, второй тренер Фёдор Новиков, футболисты Фёдор Черенков, Евгений Кузнецов, Сергей Родионов и Александр Бубнов», — сообщала газета.
Далее следовало маленькое интервью с Бесковым, где он подтверждал, что и впрямь подавал в августе заявление об уходе. Однако по факту его не приняли. А через два месяца такое заявление теряет силу. И он, Бесков, второе заявление после возвращения из отпуска писать отказался. Тогда его уволили.
Но нас интересует состав тренерского совета. Леонид Трахтенберг уже под вечер дозвонился до двух членов этого свежеобразованного органа власти. Кузнецов: «Моим мнением на этот счёт никто не интересовался. А ведь в таких случаях это делать, видимо, полагается». Родионов: «Для меня это было полной неожиданностью. Думаю, пока в неведении и вся команда. Очень странно. На мой взгляд, когда в клубе принимают такие ответственные решения, не мешало бы советоваться с игроками».
При этом газету, ясное дело, задело как раз то, что никто в редакцию не сообщил ничего заранее. Гласность же. А рубрика та называлась «По слухам и по существу». То есть сначала несутся непонятные слухи, после чего чуть лучше остальных информированная редакция сообщает народу истину. В данном же случае как-то всё внепланово пошло. Поначалу. Зато скоро все успокоились.
27 декабря «Советский спорт» выходит с сообщением на первой полосе: «“Спартак” без Бескова». Конкретнее: «И вот теперь мы можем сообщить, что в понедельник спартаковцы провели собрание, на котором обсуждался этот вопрос. Директор клуба Ю. Шляпин проинформировал, что К. Бесков освобождается от работы ввиду пенсионного возраста. Против этого решения никто из игроков команды не возражал».
Итак, восстановим хронологию событий. В пятницу Сергей Родионов позвонил в клуб и узнал о принятом решении. Не верить ему и Евгению Кузнецову нет никаких оснований. И потому что они нормальные, порядочные люди, и оттого, что в списке Бескова на срочное отчисление (Пасулько, Суслопаров, Бубнов, Шмаров, Бокий, Поваляев и С. Новиков) их нет. Как, обратим внимание, нет и Черенкова.
А затем, 26 декабря, и состоялось то самое собрание. И никто не высказался против увольнения. Значит, когда все собрались, выяснилась позиция подавляющего большинства. О ней Родионов, Кузнецов, Черенков узнали только в тот самый понедельник. Больше того, «наверху» решение было принято раньше: увольнение утвердил МГС (Московский городской совет) ВДФСО профсоюзов. То есть головная организация, непосредственно курировавшая футбольную команду (шефы из «Аэрофлота» оказывали, напомним, моральную поддержку). Что в таком случае могли предпринять Родионов и Черенков? Встать и заявить о своей принципиальной позиции в защиту Бескова?
Но когда ты «за», то одновременно и «против» другого мнения. И против кого нужно было выступить Фёдору? Против собственных товарищей, с которыми он не имел никаких разногласий, с кем вместе бился, боролся в грязи и на морозе, с кем побеждал в чемпионате СССР?
Много лет спустя, в 2010 году, Черенков разъяснял в монологе для книги «Спартаковские исповеди»: «Но я встал на сторону ребят. Стеснялся этого, но встал. Мне было сложно на это решиться, но я не представлял себе, что восемь человек основного состава будут отчислены. Я не мог вообразить, как же вся команда, с которой выходил на поле и за год до этого стал чемпионом, перестанет существовать.
Константин Иванович, повторяю, много для меня сделал. Просто тогда был момент, когда надо было делать выбор. Или тренер, который научил тебя всем тонкостям футбола, — или ребята. Ни одно, ни другое не принесло бы полного удовлетворения, в любом случае я бы понёс какие-то внутренние потери».
Отложим разговор об этом сложном ощущении взрослого, опытного, состоявшегося человека. Пока же возвратимся к «раскладу сил» в том декабрьском конфликте. Ведь если бы в команду пришли чужие, малознакомые люди, однако обладающие реально властью граждане, и потребовали бы снять уважаемого специалиста, — это одно. Но «восстание», если так можно выразиться, фактически возглавил начальник команды, более того, её основатель Николай Петрович Старостин! Иначе и не скажешь, читая его публикацию в «Советском спорте» от 29 декабря (все мероприятия имели особо «праздничный», предновогодний оттенок) под названием «Истина дороже».
Надо прямо сказать: так резко о Бескове и игроки-то не высказывались. И нам необходимо понимать, что авторитет Николая Петровича среди спартаковцев практически не с чем сравнить. Черенков в «Спартаковских исповедях» тоже говорит, не скрывая восторженного отношения к основателю команды: «Как он любил футбол и особенно футболистов! Это было его главное качество — и уже из него проистекало всё остальное. Например, помощь игрокам во всех вопросах, как внутрикомандных, так и внешних — институт, быт. Он о каждом из нас заботился по-отечески».
Николая Петровича даже и «дедом» называли. К тому же Фёдор, начиная с малолетства, болел за «Спартак». Это весомо: «От личности Старостина и исходил спартаковский дух, о котором все столько говорили. Я верю, что он есть. И не хотелось бы, чтобы он выветрился из “Спартака”, потому что дух этот переходил от одного нашего поколения к последующему».
И дальше в том же монологе 2010 года Черенков твёрдо скажет, что Николай Петрович ближе ему, чем Константин Иванович. Кроме всего, не забудем, как маленький Федя переходил в «Спартак». Кто наблюдал за ним, разговаривал с ним, конфетами угощал. Подобное не выветривается из памяти и души, ежели они, конечно, ещё не исчезли во мраке.
И всё-таки, если вдуматься, Черенков не выступил против Бескова. Уже упоминалось о пограничной ситуации выбора: мол, с кем ты? Где нужно было поднять руку, попросить слова и сообщить о своей позиции. Та пора конца 80-х вообще открыла новые возможности для советского человека, которыми пользовались, надо признать, с разной степенью эффективности. При этом хорошо образованный, воспитанный Черенков всё же оставался в первую очередь футболистом. Чьё дело не воевать на собраниях, а голосовать, коль уж придётся... ногами.
Фёдор провёл сильный, славный сезон. Он старался, выкладывался без остатка во всех тридцати матчах первенства. Его 18 голевых передач (и это только в чемпионате СССР) — серьёзное подтверждение сказанному. Нет, бесспорно, строгий Бесков подсчитал с помощью Фёдора Новикова и процент брака, который «зашкаливал порой», по словам самого Черенкова, аж за 30 (приемлемый максимум — 20—25). Однако неплохо бы для сравнения привести статистику и остальных красно-белых в том сезоне. Чего, естественно, никто делать не станет, хотя Фёдору слишком часто приходилось подстраиваться под новых партнёров.
Они-то менялись — это он на посту бессменно. И притом не забудем про его «уроки» в трудном поединке с «Глентораном», когда Черенков-то как раз постоянно отдавал точно... Или матчи со «Стяуа»: мы же не зря на них подробно остановились, дабы подчеркнуть особое, фирменное черенковское усердие.
Тут подходит один вывод: Фёдор обожал Старостина и при этом не хотел ухода Бескова. И конфликта в команде тоже не желал. И коли бы все, без исключения, упирались чуть не в каждой игре, как Черенков (для кого-то исключительно «художник» и «импровизатор»), — то, пусть вероятность и невелика, сезон завершился бы без скандала. Так то сюжет из каких-то, хочется верить, будущих времён. И, увы, с другими героями.
...Все эти рассуждения имеют логическое обоснование. Однако живём мы, к счастью, не одними рациональными построениями. Черенков говорил о неизбежных «внутренних потерях» в тот момент жёсткого выбора 26 декабря. Не будем забывать и об эмоциональной оценке Бесковым происходившего тогда: «Могут ли быть довольны тренером те, кого он собирался освободить? Излишний вопрос. Их выступления против меня на собрании легко понять. Позиция промолчавших — дело их совести».
И пусть про октябрьский форум можно много говорить, уясняя позиции тех немногих (об этом в следующей главе скажем несколько подробнее) из команды, кто не согласился, по сути, с противниками старшего тренера, — всё равно Черенков очень мучился.
(Не забудем и о том, что зимой вполне себе продолжалась футбольная жизнь. Клуб не в силах был отказаться от коммерческого турнира по мини-футболу в Бремене, в котором москвичи, что символично, дважды уступили местному, хорошо знакомому «Вердеру». Второй раз — в финале и снова 2:6. Разумеется, поездка в ФРГ — не визит 43-го года в едва освобождённый Сталинград, который на счету спартаковцев старшего поколения, однако и играть с таким отвратительным настроением тоже тяжело. При этом на счету Черенкова три мяча. В любом состоянии он старался не опускаться ниже заданной планки.)
А ещё нам полезно припомнить, что и для безупречно здорового человека такие стрессы тяжелы. А Фёдор и до того был не здоров. Что же делать: такие, как он, всегда наиболее уязвимы. Потому что сверхпорядочны. И сильно переживают то, что иной забудет на следующий день. Для Черенкова тот разрыв был трагедией. Камнем на душе.
В какой-то степени от этой тяжести удалось избавиться лишь через полтора года. Вот рассказ Родионова в нашей беседе для этой книги: «Мы с Фёдором приехали к Константину Ивановичу поздравить его с днём рождения. И ту тему он в принципе не поднимал. Бесков всё понял прекрасно. Что понял? То, что у нас на тот момент и выбора-то другого не было. У каждого внутри сидело то чувство, о котором говорит Фёдор. И у меня тоже. Оставалась какая-то недосказанность. А потом съездили, поздравили Бескова. И камень с души упал. Конечно, и потом общались...»
Впрочем, до той поры ещё далековато. Ибо события менялись так, будто месяц шёл за год.