Лев Николаевич Толстой, который никогда не встречался с Достоевским, но знал о нем по публикациям, рассказам очевидцев, писал Страхову: «Он видел и пережил в жизни много такого, что заставило бы содрогнуться самое холодное и черствое сердце». Но не все, кто окружал Достоевского, были такими глубокими психологами, как Толстой. Их сердца не только не содрогнулись, узнав о трагических моментах жизни Достоевского, но даже ожесточились. Его критиковали то за самолюбие, то обвиняли в завышенной самооценке своего творчества.
Друг Достоевского Д.Н. Григорович отметил, как указывалось выше, еще одну важную черту Достоевского – «железную волю». Страдая, помимо нервно-психического заболевания, еще и многими соматическими (эмфизема легких, бронхит, подагра, геморрой), он находил в себе силы работать с необыкновенным упорством и настойчивостью, создавая литературные произведения высокого художественного уровня.
Ценной чертой его личности был патриотизм. Он не любил тех, кто преклонялся перед Западом, и считал, что нравственный уровень русского народа выше, чем у европейцев, хоть он и отставал по культурному уровню. «Они там пишут о нашем народе как о диком и невежественном. Да наш народ святой, не чета европейскому. Там отвратительные противоестественные пороки, а для нашего народа это смертный грех, а у них это в правилах. Так будет и у нас, если начнем искусственную пересадку к нам Европы. Пересадка начнется с рабского подражания, а закончится все Содомским грехом и всеобщим растлением», – писал Достоевский в дневнике.
Но Достоевский не только замечал и критиковал пороки Запада, он высоко ценил западноевропейское искусство всех времен – шедевры живописи Рафаэля. Рембрандта, Леонардо да Винчи, музыку композиторов – Моцарта, Бетховена, Листа, гениальные произведения писателей – Гюго, Гёте, Бальзака, Жорж Санд и др. Сам Достоевский не раз пользовался услугами западноевропейских врачей и вынужден был признать, что они «лучше русских», «это я вам говорю, славянофил».
Достоевский любил чужих детей, умел ладить с ними. Однажды, когда он отдыхал в парке, один малыш насыпал ему на полу сюртука из стаканчика влажный песок («куличики»), но Достоевский случайно их стряхнул, и они рассыпались. Малыш вернулся к нему и, увидев, что «куличиков» нет, готов был расплакаться. Но Достоевский успокоил его: «Я их съел, очень вкусные были». Малыш обрадовался и побежал за новыми: «Сиди, я еще принесу».
Своих собственных детей любил до самозабвения. Будучи за границей на лечении, просил жену чаще присылать записочки от детей. «Лиличка пишет премило, я письма ее берегу и всегда целую», – писал он в ответном письме к жене и просит ее поблагодарить их – «Лиличку за прелестное письмецо, а Федулку за добрые намерения. Смерть, как люблю их».
Объективную и справедливую оценку личности Достоевского дали его близкие друзья и родственники, те, которые длительное время находились рядом с ним и наблюдали его ежедневно. Друг его юности Григорович Дмитрий Васильевич, который учился одновременно с ним в Инженерном училище, ценил Достоевского не только как великого писателя, но прежде всего как незаурядную личность. Он писал о нем в своих воспоминаниях: «Достоевский был развит, трудолюбив, много читал и мог дать волю своей фантазии, но при всей теплоте и даже горячности сердца выказывал черты необщительности, был нелюдим, искал уединения, у него были болезненное самолюбие, болезненная впечатлительность и болезненное восприятие мира».
Ценные воспоминания о Достоевском оставил врач Ризенкампф Александр Егорович, который познакомился с ним в 1838 году, когда приехал в Петербург из Ревеля поступать в Медико-хирургическую академию. Он подробно описал вешний вид Достоевского: «Он был довольно кругленький, полненький, светлый блондин, с лицом округленным и слегка вздернутым носом, светло-каштановые волосы его были коротко острижены, под высоким лбом и редкими бровями скрывались небольшие, глубоко лежащие серые глаза, щеки бледные с веснушками».
Таким Достоевский был в годы юности. По просьбе Михаила Михайловича (брата Федора Михайловича) Ризенкампф поселился с ним в одной квартире, чтобы приучать к бережливости. Расточительность Достоевского и неумение экономить поразили Ризенкампфа: «Непостижимы мне были его непомерные расходы, несмотря на умеренность в удовольствиях». Достоевский немало денег тратил на посещение концертов. Из зарубежных музыкантов особенно любил игру Ференца Листа (1811–1886). По словам А.Е. Ризенкампфа, Достоевский не пропускал ни одного концерта Листа во время его выступлений в Петербурге в 1842 и в 1843 годах.
Много средств расходовал на неимущих. Он проявлял заботу о них, еще будучи воспитанником Инженерного училища. По воспоминаниям ротного офицера Главного инженерного училища Савельева Александра Ивановича, Достоевский вместе со своим другом и сокурсником – Бережецким Иваном Игнатьевичем «устраивал денежную складку и деньги раздавал бедным крестьянам».
Далеко не все отмечали и ценили положительные черты личности Достоевского. Борис Иванович Бурсов – исследователь жизни и творчества Достоевского – писал: «Он смолоду внушил себе, что каждый должен помогать ему». Замечание несправедливое. Достоевский обращался не за помощью, а просил взаймы, причем только у близких людей, а чаще обращался к издателям за авансом в счет будущего гонорара. Издатели обязаны были помочь в беде писателю, так как платили ему за книги нищенские суммы. Для сравнения: Тургеневу за произведение «Отцы и дети» платили по 450 рублей за страницу, а некоторые издательства по 500 рублей, а Достоевскому за книгу «Преступление и наказание», которая пользовалась значительно большим спросом, всего по 150 рублей.
Достоевский отличался непрактичностью еще в юношеские годы. От пособия в одну тысячу рублей, которое ему присылал опекун, на второй день ничего не оставалось, и он просил взаймы у товарищей. Ризенкампф писал в воспоминаниях о неспокойном характере Достоевского: «Хватаясь за какой-нибудь предмет, постепенно им воодушевляясь, он, казалось, весь кипел, мысли в его голове рождались, подобно брызгам в водопаде, в это время он доходил до какого-то исступления, природная прекрасная декламация выходила из границ артистического самообладания«(Достоевский в воспоминаниях современников. М., 1990. С. 177).
По окончании обучения в Медико-хирургической академии Ризенкампф стал наблюдать и лечить Достоевского уже как врач и считал, что его расстройство «требовало деятельного медицинского пособия». Он поражался бескорыстием Достоевского и сделал вывод, что «он принадлежал к тем личностям, возле которых всем было хорошо, но которые сами постоянно нуждались. Его обкрадывали, пользуясь его добротой». По воспоминаниям жены Достоевского Анны Григорьевны, у них «в прихожей всегда толпились нищие, которых он встречал, как дорогих гостей». Когда у него были деньги, он «одаривал нищих, оставаясь сам без копейки».
Эту же черту отмечал и Яновский. Он писал: «Достоевский был щедр до расточительности. Много денег раздавал бедным». Поверхностное знакомство с Достоевским во время мимолетных встреч порождало и поверхностное суждение о нем. В таких случаях из его поведения выхватывалось только то, что было когда-то услышано о нем или запомнилось при непродолжительной встрече. Николай Григорьевич Чернышевский (1828–1889) пишет о том, что видел Достоевского всего два раза и слышал, что у Достоевского «нервы расстроены до беспорядочности, близкой к умственному расстройству, но я не полагал, что его болезнь достигла такого развития, при котором могли бы сочетаться понятия обо мне с представлениями о поджоге Толкучего рынка».
Далее Чернышевский пишет, что будто бы всего за несколько минут общения с Достоевским убедился в «умственном расстройстве бедного больного», решил не противоречить ему и «обещал исполнить его желание». Чернышевский сразу поставил диагноз умственного расстройства только на основании просьбы писателя повлиять на поджигателей рынка. Вот таким наивным было суждение о Достоевском даже такого серьезного человека, как Чернышевский.
Не все благоволили к Достоевскому как к личности вследствие того, что он, по его собственному выражению, как указывалось выше, «имел скверный отталкивающий характер». Несмотря на некоторую резкость манер и суждений Достоевского, у него были настоящие друзья, одним из которых был врач Яновский Степан Дмитриевич (1815–1897). Он наблюдал Достоевского после отъезда из Петербурга Ризенкампфа в 1844 году. Из-за склонности Достоевского к обстоятельности и детализации Яновский называл его «химиком-аналитиком», уважал за порядочность и предельную честность. Через много лет, когда Достоевского уже не было в живых, Яновский в письме к его жене Анне Григорьевне писал: «Федор Михайлович сорок лет был для меня тем человеком, в котором я постоянно видел идеал правды, честности и любви к ближнему и которого я любил и уважал беспредельно. Он имел доброе, чистое сердце и благородный характер».
Доктор Яновский отметил еще одну черту характера Достоевского – «застревание на мелочах», «каждый пустяк в его воображении принимал громадные размеры и раздражал его». И сам Достоевский раздражал других резкими замечаниями. Немного было тех, кто спокойно реагировал на его не всегда спокойные, чаще сердитые и даже злые реплики.
Графиня Ю.Д. Засецкая (дочь Дениса Давыдова), к которой приехал Достоевский по ее приглашению, обратилась к нему с просьбой рассказать, что в России лучше, чем в Европе.
– Всё лучше, – лаконично и не очень учтиво ответил Достоевский.
– Я этого не вижу, – попыталась возразить графиня, не зная, что Достоевский не терпел противоречий.
– Вы не видите? – удивился Достоевский. – Так ступайте к вашему кухонному мужику. Он вас научит.
Графиня была оскорблена ответом Достоевского, но вида не показала и оставалась весь вечер любезной.
Письма Достоевского к жене и друзьям пестрят слащавостью и уменьшительными словами. Проигравшись за границей в рулетку, он пишет 4 апреля 1868 года жене Анне Григорьеве письмо, употребляя самые умильные выражения: «Ангел мой радостный, ненаглядный, вечный и милый», а себя называет «беспутным, низким и мелким игрочишкой». В письме к Каткову с просьбой о деньгах употребляет льстивые выражения: «Вы слишком благородный человек, чтобы обидеться на мою просьбу».