лобности. Черты его характера были не столько врожденными, сколько видоизмененными болезнью. Алексей Сергеевич Суворин (псевдоним «Незнакомец») – литератор и публицист – подметил еще одну черту его душевного состояния: «Мы все знаем, что когда-нибудь умрем, но это общее положение, оно не страшит нас или страшит только во время какой-нибудь опасности, а Достоевского эта опасность всегда присутствовала, он постоянно был как бы накануне смерти».
Приступы дисфории описаны подробно Всеволодом Сергеевичем Соловьевым: «Войдет как черная туча, иногда даже забудет поздороваться, и изыскивает всякие предлоги, чтобы побраниться, чтобы обидеть, и во всем видит и себе обиду, желание дразнить и раздражать его. Все не по нем, все не на месте, то слишком светло, то темно, “никого разглядеть невозможно”. Дали крепкий чай – “это пиво вместо чая”, нальют слабый – “это горячая вода”. Пробуем шутить или рассмешить его – еще хуже – над ним смеются». Соловьев пишет в воспоминаниях, что ему удавалось его успокоить: «Нужно было исподволь навести его на какую-нибудь из любимых его тем. Он мало-помалу начинал говорить, оживлялся, и оставалось только ему не противоречить».
В 25-летнем возрасте Достоевский уже жаловался старшему брату на расстройство здоровья. В письме к нему от 26 апреля 1846 года он писал: «Болен я был в сильной степени раздражением всей нервной системы. Болезнь устремилась на сердце, произвела прилив крови, что было едва удержано двумя кровопусканиями. Теперь я вне опасности, но прежняя болезнь (припадки) осталась при мне».
Достоевский умел глубоко проникать в тайны человеческой души. Его не трогали ни цветущая зелень лугов с нескошенной травой, ни лес, шумевший зеленой листвой, ни луна, сиявшая с высоты небес, но глубоко волновали обезумевший от горя отец, бежавший за гробом сына, мать, скорбно склонившаяся над больным ребенком, и особенно одинокий мальчик в потрепанном легком пальтишке, застывший в изумлении при виде нарядной ёлки, которую он мог созерцать только через окно, не замечая стужи и ветра, приобщаясь к волшебному миру новогоднего праздника. О человеческих страданиях Достоевский пишет в каждом своем произведении, возможно потому, что сам страдал тяжелой болезнью. Профессор Сегалин не считал болезнь Достоевского классической эпилепсией (генуинной). Он был уверен, что «у великих людей такой формы эпилепсии не бывает», и предложил удачный термин: «аффект-эпилепсия». Ее особенностью он считал зависимость болезни от внешних факторов, а также «полярность» (противоположность) в ее проявлениях, в поступках таких больных и в настроении, когда дружеские отношения вдруг сменяются враждой, безбожие – религиозностью, ненависть – любовью, злобность – добродушием.
Профессор Сегалин считал, что характерными признаками аффект-эпилепсии у Достоевского были: отсутствие выраженного снижения личности, богатство фантазии, влияние внешних моментов на возникновение приступов. По его мнению, у больных аффект-эпилепсией «не бывает эпилептического статуса». Но сын Достоевского скончался во время эпилептического статуса. А поскольку у ребенка болезнь, несомненно, была наследственной, то и у отца была потенциальная возможность возникновения статуса, что не является характерным для аффект-эпилепсии.
Многие психиатры, как прошлых лет, так и современные, не признают такой формы эпилепсии. А незначительные изменения личности и сохранение творческих способностей связывают с тем, что припадки появились в позднем возрасте (в 18 лет), когда «сформировались основные мозговые структуры», и к тому же были редкими, иногда через 2–3 месяца. Правомерность существования аффект-эпилепсии и «эпилептической гениальности», о которых писал профессор Сегалин, покажут будущие наблюдения и исследования ученых – психиатров и невропатологов.
Глава 15Триумф писателя
Пушкин – это возрожденье,
Русской музы воплощенье.
Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин олицетворял и олицетворяет всю Россию. Он всегда был и остается вне времени и вне эпохи. Поэтому празднование Пушкинских дней всегда было масштабным. Пушкин прославил себя и Россию не на полях сражений, не научными открытиями, а своим высоким художественным словом. Русский эмигрант Владимир Сергеевич Печерин (1807–1885) писал: «Есть зрелища, высоко поднимающие душу». Таким зрелищем стало открытие памятника Пушкину в Москве на Тверском бульваре в июне 1880 года.
Торжество планировалось приурочить ко дню рождения Пушкина и провести 26 мая 1880 года. Но по случаю траура по скончавшейся императрице оно было отложено на несколько дней.
Достоевский прибыл в Москву почти за две недели до открытия памятника – 23 мая – и остановился в «Лоскутной гостинице» в бесплатном номере для депутатов. 25 мая присутствовал на обеде в «Эрмитаже», где его встретили приветственными речами писатели, музыканты, профессора Московского университета. 26 мая его пригласил к себе на званый ужин Вукол Михайлович Лавров (1852–1912) – журналист, с 1880 года издатель журнала «Русская мысль», поклонник таланта Достоевского.
Инициатива проведения праздника принадлежала Обществу любителей российской словесности, Московскому университету и Московской городской думе. 5 июня 1880 года в зале Московской городской думы на Воздвиженке состоялось заседание членов Комитета по созданию памятника, на котором выступил 68-летний академик Я.К. Грот (1812–1893). Он изложил историю подготовки создания памятника по проекту архитектора А.М. Опекушина (1838–1923).
День 6 июня 1880 года стал историческим не только для Москвы, но и для всей России. Торжество открытия началось с церковного богослужения в Страстном монастыре. В конце службы митрополит Макарий сказал: «Нужно благодарить Бога за то, что послал нам Пушкина, и нужно молить Бога, чтобы он даровал нам для всяких других поприщ подобных сильных деятелей».
По окончании обедни все присутствовавшие на ней были приглашены к памятнику, скрытому за плотным холстом. Под звуки оркестра и гром аплодисментов холст был снят, и великий поэт как живой предстал перед взволнованной публикой. Глеб Иванович Успенский позже вспоминал: «Все, кто ни был тут, пережили не подлежащее описанию, поистине “чудное мгновенье” горячей радости, осиявшей сердца всей толпы».
Гром аплодисментов снова и снова оглашал Тверской бульвар. Множество венков покрыли подножие памятника. Член Государственного совета Корнилов Федор Петрович (1809–1895) вручил Московскому городскому голове Сергею Михайловичу Третьякову акт о передаче памятника городу Москве. У памятника стояли представители разных слоев общества, поэты, четверо детей Пушкина, профессора Московского университета. А также русские писатели И.С. Тургенев, И.С. Аксаков, А.Н. Островский, Ф.М. Достоевский и др. Приглашенный на праздник Лев Николаевич Толстой приехать из Ясной Поляны в Москву отказался: «великое торжество считаю грехом». Из-за болезни в Москву не приехал Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Прочитаны были телеграммы от учреждений разных регионов страны.
В тот же день в 14 часов в Актовом зале Московского университета состоялось торжественное заседание, которое открыл ректор университета Николай Саввич Тихонравов (1832–1893). Он объявил об избрании в почетные члены Московского университета академика и члена Комитета по сооружению памятника Я.К. Грота за его труды по разработке истории русской литературы; П.В. Анненкова – за образцовое издание сочинений Пушкина и писателя И.С. Тургенева, «обогатившего русскую литературу художественными произведениями».
После этого в помещении Дворянского собрания Московская городская дума дала обед. Первый тост произнес Управляющий Министерством народного просвещения А.А. Сабуров. Второй тост произнес Московский городской голова Сергей Михайлович Третьяков, который обратился с приветственным словом к детям Пушкина.
С благодарственной ответной речью выступил 47-летний сын Пушкина – Александр Александрович (1833–1914) – командующий Нарвским гусарским полком. На обеде присутствовали дочери Пушкина – вдова генерала Гартунг – Мария Александровна (1832–1919); морганатическая супруга (не принадлежащая к королевскому роду) герцога Гессен-Нассауского Наталья Александровна (1836–1913), а также младший сын Пушкина Григорий Александрович (1835–1905) – служащий Судебного ведомства. Особенно привлекла внимание собравшихся Наталья Александровна своей необыкновенной красотой. Она была похожа на свою мать – жену Пушкина.
7 июня в зале Благородного собрания состоялось Торжественное заседание Общества любителей российской словесности. Открыл заседание председатель Общества Юрьев Сергей Андреевич. После выступления ораторов и чтецов, среди которых были И.С. Тургенев и Ф.М. Достоевский, Городская дума устроила грандиозный обед. Многие приглашенные выступили с застольными речами. Особенно тепло была встречена речь Тургенева. После детей Пушкина он был основным лицом на празднике. Его бурно приветствовали всюду, где бы он ни появлялся. Достоевский держался в тени.
8 июня – последний день Пушкинских торжеств – закончился литературно-музыкальным вечером в зале Благородного собрания. Зал был переполнен. Люди стояли в проходах, сидели на ступеньках. Много было студентов, которые заняли хоры (балкон). В первом ряду сидели дети Пушкина, представители высших кругов русского общества и московский генерал-губернатор Долгоруков Владимир Андреевич.
Оркестр под управлением директора московской консерватории Николая Григорьевича Рубинштейна исполнил несколько музыкальных произведений. Затем началось выступление артистов московских театров, певцов, музыкантов. Поэты читали свои стихи. Выступление Тургенева сопровождалось овациями зала. После него выступил Достоевский.
– Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа, сказал Гоголь. Скажу от себя: и пророческое, – такими словами начал свою речь Достоевский.