Рулетка все больше затягивала его в свою паутину и поглотила его окончательно. Ни мольбы жены, ни уговоры не действовали. Они только раздражали его и еще больше разжигали страсть к игре. Молодая жена перестала упрекать и уговаривать его и безропотно отдавала все, что он требовал. А когда денег больше не оказалось, он снял с нее все украшения – серьги, кулон, перстни и даже обручальное кольцо и отнес в залог (многие из этих драгоценных предметов они так и не сумели выкупить). В своих воспоминаниях Анна Григорьевна писала: «Он не имел силы воли, чтобы сдерживать себя и не рисковать последним талером». Она поняла, что это не просто слабоволие, «а всепоглощающая страсть, нечто стихийное, и с этим нужно было мириться и смотреть как на болезнь». И она стала отдавать ему последние гроши. Он забирал их, уезжал, а через некоторое время возвращался и требовал еще. «Когда он проиграл всё, что у нас было, идти на рулетку было не с чем, он был так удручен, что не сможет продолжить игру и заложить больше нечего, он сел на стул и зарыдал», – писала в дневнике Анна Григорьевна.
После проигрыша он начинал «казнить» себя, называл «последним низким игрочишкой». «Я всегда и везде дохожу до последнего предела, всю жизнь за эту черту перехожу», – писал он друзьям. Жене говорил, что играет не для того, чтобы разбогатеть, а чтобы сносно существовать. Но если выигрывал хоть небольшую сумму, то входил в азарт и остановиться уже не мог. Его пристрастие превратилось в потребность натуры. Не всегда человек может бороться со своими страстями и пристрастиями, ими не всегда могла управлять даже такая сверхсильная личность, как Петр Великий.
20 июля (1 августа) 1867 года после очередного проигрыша у него был сильный и довольно продолжительный эпилептический припадок. 3 дня чувствовал себя плохо, был грустный, ощущал страх смерти, просил, чтобы жена не отходила от него, «как будто мое присутствие могло спасти его от смерти», – писала в дневнике Анна Григорьевна.
20 августа 1867 года Анна Григорьевна отдала мужу последние 20 талеров со словами: «Можешь идти и проигрывать». Он воспользовался ее разрешением и все проиграл. Литературным трудом он начинал заниматься, только когда у него не было денег на рулетку.
Постепенно его страсть немного улеглась. Жене он сказал: «Только работа меня вынесла». Но работа «выносила» его ненадолго. Позже Анна Григорьевна писала в дневнике: «Как только у нас появлялась хоть небольшая сумма денег, наша жизнь превращалась в кошмар». Ни вид убитой горем жены, ни полное отсутствие денег на продукты не волновали его, удручало только то, что не может без денег продолжать игру.
Когда у них не осталось больше ничего, кроме долгов, он просит в письме денег в счет будущего гонорара у Михаила Никифоровича Каткова – издателя журнала «Русский вестник» и газеты Московские ведомости». Это была его последняя надежда. Анна Григорьевна пишет в дневнике: «Если Катков не пришлет денег, мы погибли. Даже подумать об этом страшно».
«Вы слишком благородный человек, чтобы обидеться на мою просьбу», – писал Достоевский Каткову. Тот не обиделся и прислал требуемую сумму денег, после чего они смогли расплатиться с долгами и продолжить путешествие по Европе.
Перед выездом в Швейцарию они остановились в Баден-Бадене. Там произошла встреча Достоевского с Тургеневым, во время которой обнаружилось их окончательное расхождение во взглядах. Тургенев считал, что «России необходимо встать на путь европейской цивилизации», в то время как Достоевский считал, что она должна быть самобытной. Помимо этого, Тургенев раскритиковал сочинение Достоевского «Подросток», заявив, что это «невнятное бормотание и хаос, никому не нужный». Достоевский, в свою очередь, неблагосклонно отнесся к роману Тургенева «Дым», воспринял его как «клевету на Россию» и заявил, что он «подлежит сожжению от руки палача». Достоевский не любил «западников», считал, что они не любят и не знают Россию, и советовал им приобрести телескоп и «рассмотреть ее хорошенько из Европы».
В Баден-Бадене Достоевский решил снова попытать счастья игрой на рулетке. Жене сказал, что поедет на две или три недели в рулеточный городок, чтобы выиграть крупную сумму по разработанной им схеме. Но «схема» не помогла, и после его очередного проигрыша они уехали в Базель. Там 12 (24) августа 1867 года в одном из музеев внимание Достоевского, этого страстного любителя живописи, привлекла картина немецкого художника Ганса Гольбейна (1497–1543) «Мертвый Христос». Вид картины, по словам Анны Григорьевны, «внушал ужас». Христос выглядел истерзанным, лицо посиневшее, видны были кости и ребра, глубокие раны на руках и ногах. Он производил впечатление «настоящего мертвеца». Она не могла смотреть на картину без содрогания. А муж ее стоял возле нее как завороженный. Она притягивала его как магнитом.
В Женеву они прибыли 13(25) августа 1867 года. Климат здешний Достоевский переносил плохо. Погода менялась в день по 3–4 раза, что вредно отражалось на его здоровье. Участились судорожные припадки. А после каждого из них у него, по словам Анны Григорьевны, «менялись все представления, то, что было хорошо вчера, сегодня уже плохо, три дня выглядел грустным, точно он был на чьих-то похоронах».
В Женеве произошло радостное семейное событие – 22 февраля 1868 года родился их первый ребенок – дочь Соня. Роды были трудными, длились 30 часов, а в это время Федор Михайлович стоял на коленях в соседней комнате и шептал молитву: «Приди Иисусе, к страждущей родильнице и рече: младенец, изыде невредимо из чрева матери». Рождение дочери не только отвлекло его от рулетки, но и «значительно преобразило». На 47-м году жизни он впервые стал отцом. Это наполнило его гордостью и одновременно счастьем. Теперь он не отходил от колыбельки дочери, находил в ней сходство с собой, а увидев улыбку на ее личике, решил, что она улыбается ему. Теперь он все свободное время уделял жене и дочери, за которыми ухаживал так, «как не могла бы ухаживать и родная мать», – писала позже в дневнике Анна Григорьевна. Несмотря на рождение дочери, Достоевский не забыл о рулетке, и 4 апреля 1868 года он снова проиграл все деньги. Но утешал себя тем, что после проигрыша у него появились в голове «превосходные мысли».
Однако радость родителей после рождения дочери была недолгой. Во время прогулки в ветреную погоду Соня простудилась и через несколько дней, 12 мая, скончалась в возрасте двух с половиной месяцев. Горе родителей было безмерным. «Смерть Сони измучила меня и жену», – писал Достоевский друзьям. Они похоронили ее в Женеве, сделали оградку, а позже взяли с ее могилки две веточки туи, которые хранили в конвертике всю свою жизнь.
Вскоре чета Достоевских продолжила свои поездки по Европе. Горные пейзажи Швейцарии сменились великолепными старинными дворцами Италии. Посетили многие города Италии. Жили два месяца в Милане, затем во Флоренции, где он писал роман «Идиот». Потом была поездка во Францию, а в июле 1869 года вернулись в Дрезден. Там 14 сентября 1869 года у них родилась вторая дочь – Люба (1869–1926). Но родители не могли забыть своего первенца, свою Сонечку, и в течение всей своей жизни Достоевский, уже будучи великим писателем, периодически приезжал в Женеву на ее могилку.
16 октября 1869 года к ним приехал 20-летний брат Анны Григорьевны – Сниткин Иван Григорьевич, студент московской Сельскохозяйственной академии, а вслед за ним и мать Анны Григорьевны – Анна Николаевна Сниткина, чтобы помочь дочери в уходе за ребенком. Старшая сестра Мария к тому времени была замужем и жила отдельно. В Дрездене Достоевские жили два года. Там Достоевский писал роман «Бесы». Он послал его в журнал «Русский вестник», в котором он был напечатан в январе 1871 года.
Достоевский стал тяготиться жизнью в Европе и писал друзьям: «Тоска от Европы. На все здешнее смотрю как зверь». Семья терпела нужду, и Достоевский мечтал о возвращении в Россию, куда они вернулись только 8 июля 1871 года.
Глава 11Возвращение на Родину
Я так мечтал о запахе полынном
И грезил возвращением назад.
В Петербурге чету Достоевских ожидали как горькие, так и радостные дни. 16 июля 1871 года, через 8 дней после возвращения из-за границы, у них родился сын Федор (1871–1921). Анна Григорьевна в своих воспоминаниях писала, что «Федор Михайлович был страшно счастлив и тем, что родился мальчик, и тем, что столь беспокоившее его семейное событие благополучно совершилось». Восприемником стал поэт Аполлон Николаевич Майков, а «крестной матерью» – их двухлетняя дочь Любочка.
Федор Михайлович предвидел, что жизнь его на родине будет непростой, о чем он поделился с женой: «Предвижу много тяжелого, много затруднений и беспокойств, прежде чем мы станем на ноги. На одну помощь Божию только надеюсь». И он не ошибся.
Страдания начались уже в следующем году. Несчастья следовали друг за другом с короткими промежутками, а иногда и без промежутков. В начале 1872 года семья была встревожена искривлением ручки после травмы дочери Любы, что грозило в будущем инвалидностью. Немало пришлось поволноваться им во время операции. Но она закончилась благополучно. Благодаря опытности хирурга искривление было довольно быстро устранено.
В то время когда дочь находилась в послеоперационном периоде и нуждалась в постоянном наблюдении родителей, Анне Григорьевне пришлось ухаживать за матерью, у которой после травмы стопы начался нагноительный процесс. К этим неприятностям прибавилось новое несчастье – в Риме умерла старшая сестра Анны Григорьевны – Маша, у которой осталось четверо детей. А вскоре тяжело заболела и сама Анна Григорьевна. У нее после простуды появились «нарывы в горле», сопровождавшиеся высокой температурой. Затруднено было не только глотание, но даже речь. Врачи опасались за ее жизнь, и это повергло ее мужа в такое отчаяние и безысходное горе, что грозило ухудшением его здоровью. А он, как всегда в критические моменты жизни, горячо молился, стоя на коленях, а потом обратился к служителям церкви, которым удалось успокоить его взволнованную душу. Через несколько дней состояние Анны Григорьевны улучшилось, и она не только продолжила вести домашнее хозяйство, но и стала стенографировать новые сочинения мужа.