У Данилки защемило под ложечкой. Он направился было следом за Федей, но мать сейчас же увидела.
— Куда это? — удивилась она. — Ночь на дворе. Неужели вам, ребята, дня не хватило? Иди-ка, Данилка, ужинать, да спать пора. Топчан по тебе скучает.
Медленным шагом шёл Федя по деревне. Ему домой даже идти не хотелось. Ну что там? Споры, брань. Мать плачет и тоже бранится.
«А может, отдумают? — прикидывал Федя. — Может, пока я ходил, отец послушался матери: «Зачем хозяйство разорять? Останемся. Пускай сестрица одна едет». Мать, ведь она тоже… бедовая. Она и отспорить может!»
Тишина стояла в колхозе. Только море шумело и шумело, словно баюкало землю.
«Не хочу уезжать… — всхлипнул Федя. — Не хочу, и всё!»
Он вошёл в дом и сразу понял, что надежды его не сбылись. Отец не послушался матери, но мать послушалась отца и тёти Фроси.
Все трое сидели за пустым столом и разговаривали. И такие у них были разговоры, что, видно, даже про ужин забыли.
— А гусей тоже с собой брать, — спрашивала мать, — или резать?
— Зачем же это резать? — возражала тётя Фрося. — Там река, выгон широкий, зелёный с весны до осени. Пустим — и будут ходить. Гусей довезти нетрудно. В клетку — и всё.
— Моря жалко… — вздохнула мать. — Как же без моря? Ведь я здесь родилась. Всю жизнь на море..
— Ну, это пустое! — Отец махнул рукой. — Баловство. Что оно, твоё море-то? Утонуть можно, а напиться нельзя.
— Виноградники хороши… — опять вздохнула мать, — и дом у нас устроенный…
— Снова-здорово! — сердито сказала тётя Фрося. — Подумаешь, дом — из глины сбитый!.. Ужинать давайте. А то, пока посидим, ещё передумаем.
— А я не поеду, — вдруг заявил Федя.
— А тебя когда спросят, тогда ты ответишь, — сказал ему отец. — Пока ещё не спрашивали.
— Наймусь на птичник и буду работать, — проворчал Федя.
Но на него уже никто не обращал внимания. И отец и мать задумались. Только тётя Фрося весело хлопотала, собирая на стол.
— А вам, тётя Фрося, хочется, ну и ехали бы одни! — сказал Федя. — Зачем и приезжали только!
Но тут отец на него прикрикнул и хлопнул ладонью по столу:
— Это ещё что? Вишь ты, как разговорился со старшими! — И, вздохнув, добавил: — Да. Если б хоть вода была… А то где вот она? Ищут, ищут. Видно, всё-таки уходить придётся.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
С тяжёлой душой улёгся Федя спать. Ему всё представлялось, как связывает мать узлы, как сажают гусей в большую клетку, как выносят из избы разные вещи и грузят в машину… Ребята в это время гурьбой бегут на море, синее море сверкает, плещется, зовёт… А он, Федя, стоит у машины! Сейчас сядет и уедет куда-то, и больше не будет его здесь, и не будет их дома. И Данилка выйдет на дорогу и только поглядит им вслед…
Тут у Феди опять закапали слёзы. Но он зажмурил глаза покрепче и уткнулся в подушку.
Мать тоже долго не спала. Федя слышал, как она ворочалась на кровати.
— А корову как же?.. — прошептала она. — Продавать?
— Не с собой же везти, — отозвалась тётя Фрося, — Что там, коров, нету, что ли? Ведь её в корзину не посадишь.
— Хорошая коровка-то.
— И там не хуже. Там разве столько молока-то коровы дают? Там по ведру дают. Потому что пастбище там — трава по пояс.
Под этот шёпот Федя уснул и увидел во сне, как уводят со двора их маленькую красную коровку Зорьку.
«Не отдам корову! — воевал во сне Федя. — Буду на ферме работать! И Зорька пускай со мной! Не отдам, и всё!»
А у самого у сонного текли по щекам слёзы и мочили горячую подушку…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀Друзья расстаются⠀⠀ ⠀⠀
ак ни плакал Федя, как ни спорил с родными, по его не вышло.
Что было во сне, всё повторилось наяву. Отец съездил в Феодосию, взял билеты на поезд до самого города Орла.
— Собирайтесь, — сказал он матери и тёте Фросе и показал им билеты. А когда увидел, что Федя стоит тут же и глядит на него напуганными глазами, отец сказал: — И ты собирайся. Тоже небось какое добришко есть!
Отец уже не ходил на работу. Он разорял свой дом. Снимал электрические провода, вывинчивал лампочки — на новом место понадобятся. Отрывал замки от дверей и запоры у оконных рам — на новом месте пригодятся. Приглядывался, не содрать ли черепицу с крыши да не увезти ли с собой. Может, там, на новом месте, дорого будет крыши крыть?..
И мать перестала ходить на работу. Она то суетилась, собирала разные вещи, складывала что в ящик, что в чемодан, звонким голосом переговаривалась с тётей Фросей, а то вдруг садилась где попало, и руки у неё опускались. Как бы хорошо ни было там, на Орловщине, а покидать свой дом человеку всегда тяжело…
Зато тётя Фрося будто лет на двадцать помолодела. Она и ящик с посудой сама гвоздями забила. И большую клетку где-то добыла — гусей перевозить. И отцу указывала, что с собой взять, а чего брать не надо. И на мать покрикивала, чтобы не сидела сложа руки да не плакала — здесь в море и так солёной воды много!
А вечером пришёл Иван Никанорыч.
— Сами коровку приведёте ай мне согнать? — спросил он.
Федя и Данилка в это время спускались с горы. Федя как увидел около своего двора Ивана Никанорыча, так и бросился домой. Сердце у него защемило — пастух за Зорькой пришёл.
Мать молча надела Зорьке верёвку на рога и вывела её на дорогу.
— Не отдам Зорьку! — заголосил Федя и начал отнимать у матери верёвку.
Но Иван Ииканорыч тихонько отстранил Федю, взял верёвку, намотал на руку и сказал:
— Не тужи, Федюнька. На новом месте у вас, глядишь, новая корова будет. А твою Зорьку я не обижу. Коровы все на колхозном дворе ей знакомые, вместе пасутся. Не ехать же ей с вами, сам посуди. Она уже привыкла полынь да колючки жевать, ей, пожалуй, на орловских лугах-то и скучно станет…
И повёл Зорьку по деревне, на колхозный двор. Федя ревел во весь голос. Данилка тоже хлюпал рядом.
Федина мать молча смотрела вслед своей красной коровке. Мать уже не была весёлая и румяная, и глаза у неё не блестели. Она глядела до тех пор, пока Иван Никанорыч и Зорька не скрылись за поворотом. А потом вдруг села на каменную лесенку, которая поднималась к их дому, закрыла лицо руками и закачала головой:
— Ох, что же, что же мы наделали? Весь свой дом разорили!
А на другой день пришла к Бабкиным колхозная грузовая машина. И полчаса не простояла у двора — живо погрузились. Почти никто и не провожал Бабкиных: народ был на работе. Пришла только соседка Катерина да дедушка Трифонов. Да ребятишки со всего колхоза сбежались — и Петруша, и Тоня, и Васятка Тимаков…
Данилка был тут же. Он глядел, как грузят вещи, как ставят большую клетку с гусями, как поднимают в кузов ящики, чемоданы, узлы… Он стоял хмурый, взъерошенный и всё поджимал губы и супил чёрные брови.
Федя стоял у машины. Он уже был какой-то чужой — в белой рубашке, в башмаках, в новой синей кепке. И ни на кого не глядел, только изредка вздыхал.
— Садись с матерью в кабину, — сказал Феде отец. — Прощайся с ребятами!
Но Федя не стал прощаться. Он засопел и полез в кузов, к отцу. Что ему в кабине делать? Оттуда ничего не видно.
Машина сразу тронулась. Федя вдруг испуганно вскинул глаза.
— Ребята, прощайте! — крикнул он.
— Прощай! — дружно отозвались ребята.
— Данилка, прощай! — ещё раз крикнул Федя.
— Прощай… — еле слышно отозвался Данилка.
Но Федя его уже не слышал. Машина так зарычала, поднимаясь в гору, и подняла такую пыль, что сразу закрыла от него и ребят, и дома, и виноградники на ближних склонах…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Только горы видны были долго. И Теп-Сель, на котором, будто далёкая звёздочка, поблёскивал барабан камнедробилки. И лиловый скалистый утёс, который кажется Данилке человеком, сидящим на горе. И дольше всех видна была Феде Большая гора, куда они с Данилкой недавно ходили…
А справа глядело на Федю море, фиолетово-синее среди жёлтых берегов. Машина повернула — жёлтые увалы заслонили море. Машина прошла дальше, опять повернула — и ещё раз мигнуло море синим глазком. А потом уж и совсем пропало.
Незнакомые горы встали вокруг и заслонили всё, что до сих пор знал и любил Федя. Он вздохнул и стал глядеть по сторонам — на кукурузные поля, на виноградники, на колхозы, лежащие у дороги…. Но ни одного колхоза не было такого хорошего и красивого, как их колхоз. А что же будет там, где ни гор, ни моря нету?.. И Данилки нет!
А Данилка побрёл домой. Достал свои камни. Поглядел на свет сердолики. А он ещё злился тогда на Федю, хотел его со двора прогнать. Да если бы Федя сейчас хоть все его камни закинул в море, Данилка бы и слова ему не сказал и сердиться на пего не подумал бы!
Данилка пошёл было в сад сорвать яблочко. Яблок сколько хочешь, рви, пожалуйста. Вон и сливы почернели. А что одному-то есть — интересно, что ли?
Пришли к обеду отец и мать с работы. Мать поглядела на Данилку и сразу всё поняла.
— Не, горюй, сынок, — сказала она, — что ж теперь поделать? У нас в колхозе ещё хороших ребят немало.
— Это о чём же он горюет? — спросил отец.
— Как же о чём? — ответила ему мать. — Дружок его сегодня уехал.
Отец нахмурился, закурил трубку. Никогда он перед обедом не курит, а сейчас закурил.
— Значит, уехали Бабкины, — сказал он. — Ну что ж, скатертью дорога. Эти люди по всей земле будут бродить, лёгкой жизни искать. Пускай себе едут — кому такие колхозники нужны?
— Да ведь каждому хочется жить хорошо, — сказала мать. — Вон яблонька и та к солнцу тянется.
— Хорошую жизнь самому делать надо, — сердито ответил отец, — а не искать, где она готовая лежит. Пускай едут!
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀Вода⠀⠀ ⠀⠀
тром Данилка проснулся рано, на заре. И сразу вспомнил, что Феди уже нет. Федя уехал.
— Мам, — сказал Данилка, — а пускай бы Федя у нас остался?
— Пускай бы, — ответила мать, — только разве он остался бы без матери? Вот ты без меня остался бы?