В длинной грязной комнате, куда он пришёл, толпилось много народу.
На возвышении стоял красивый священник с узким смуглым лицом.
— Братья, — говорил священник, — сколько можно терпеть?! Мы нищие. Чиновничье правительство и слушать нас не хочет. Всё потому, что царь не знает правды. От него эту правду скрывают.
— Правильно! — зашумел зал.
«Правильно, — подумал Федюня, и словно свет увидел, — дяденька Сидор хороший, а бедный. И мамка от отчима не уходит потому, что жить будет не на что. И профессора в тюрьму увели ошибочно. Просто царь не знает, что творится на свете. Знал бы, давно бы всё переменил. Царь — он добрый, он всё может, недаром я к нему идти хотел».
Федюня протолкался сквозь толпу прямо к священнику.
— Батюшка, — сказал он чистым голосом, — а я сон видел. По бокам ангелы, а посередине на табуреточке сидит царь.
Священник наклонился и поднял Федюню к себе на возвышение.
— Смотрите, — крикнул он в зал, — с нами ребёнок, с нами истина!
Зал заревел.
— Так это ж племянник мой! — послышалось из угла. Работая локтями, к возвышению пробивалась тётка Марья. — Это же племянничек мой!
Люди окружили Федюню. Кто-то поцеловал его.
Тётка Марья пробилась наконец к Федюне. В глазах её стояли слёзы.
— Хороший мой! — причитала она.
Федюня почувствовал радость.
— Я теперь сюда буду ездить, можно? — спросил он тётку Марью.
— Да, конечно же, можно, — засуетилась она.
Федюня приехал на следующий день, потом ещё на следующий день, а потом всё время стал ездить на Нарвскую заставу. Рабочие, особенно те, кто недавно из деревни, тоже с радостью приходили на эти беседы. Вначале все говорили о том, что жизнь трудная. Потом молились.
Папаша каждый день расспрашивал, что было в Собрании. Хвалил Федюню за то, что тот туда ходит. И расспрашивал. Он последние дни был какой-то озабоченный. В городе становилось неспокойно.
В любимом своём журнале «Нива» Федюня увидел фотографию стриженого мальчика в матроске. Мальчик стоял на осёдланном пони и смеялся. Внизу была подпись: «Сын покойного градоначальника города Дальнего В. В. Сахарова на своём пони, съеденном во время осады Порт-Артура».
Россия воевала с Японией и проигрывала войну. Японцы взяли крепость Порт-Артур. Жизнь становилась всё тяжелей и тяжелей. Об этом говорили повсюду: на рынках, на городских площадях, в лавках, конках и трамваях.
Забастовал Путиловский завод. Вслед за Путиловским забастовали Невский судостроительный и трубочный.
Чем неспокойнее становилось в городе, тем больше тянуло Федюню на Нарвскую заставу, в Собрание. Каждый день он туда ездил.
В тот вечер в Собрании было шумно.
— Надо идти к царю! — кричали все.
Гапон поднял руку.
— Хорошо, — сказал он, — пойдём к царю. Отнесём ему наши мольбы. Пусть примет их, выслушает, узнает правду. Пусть пойдут с нами и малые дети, и старики. Тогда увидит царь, что мы идём к нему с чистыми руками. Только не надо нам революционеров с красными флагами.
— Верно! — закричали люди. — Ты требования, требования наши запиши.
— Завтра, — сказал Гапон громко, — зачитаю вам прошение, которое понесём царю. А пойдём девятого.
Федюня слушал внимательно. И так ему было хорошо, так интересно.
Папаше Николаю Николаевичу он сказал, вернувшись:
— Мы бумагу царю понесём.
— Это ничего, — сказал папаша, — несите. Хорошо придумали. Завтра только ещё разок сходим в гости к Александру Герасимовичу. Он хочет нас видеть.
…И снова оказался Федюня у Александра Герасимовича. Александр Герасимович очень обрадовался, увидев Федюню.
— Наконец-то мы встретились, — сказал он. — Я всё время слежу за тобой, и мне приятно, что у тебя так всё хорошо получается. Но ответь, пожалуйста: тот ли это листок, который выпал тогда из книги, или нет?
Александр Герасимович достал стопку листков и снял самый верхний.
Федюня посмотрел.
— Тот, — сказал он, — тот листок. А чего в нём написано?
— Когда-нибудь разберёшься, — сказал Александр Герасимович. — А теперь я хочу тебя поздравить. Ты с папашей поживёшь немного на даче, а потом вы вместе поедете в другой город. Там у тебя тоже будет много друзей. — И, как всегда, Александр Герасимович попросил Федюню: — Выйди на минутку.
Федюня вышел в прихожую.
— Прекрасно, — сказал Александр Герасимович папаше. — Готовь мальчика для нового дела. Он незаменим. Мы всё правильно придумали.
А когда Федюня с папашей уходили совсем, навстречу им отворил дверь смуглый невысокий человек.
Федюня ухватил папашу за рукав:
— Оюшки! Да ведь это ж батюшка Гапон.
— Ну что ты! — сказал папаша. — Что ему тут делать?
ГЛАВА XI
Вечером, забившись в угол, Федюня слушал на Нарвской заставе Гапона, который читал письмо. Рабочие должны были отнести это письмо царю.
— «Государь! Мы, рабочие и жители города Санкт-Петербурга разных сословий, наши жёны и дети и беспомощные старцы родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются…»
Федюня представил: вот они все огромной толпой входят на площадь. Площадь распахивается навстречу, и из дворца выходит царь.
— «Разве можно жить при таких законах? — читал Гапон. — Не лучше ли умереть — умереть всем нам, трудящимся людям всей России».
Зал вздохнул.
— «Мы требуем восьмичасовой рабочий день. Нормальную заработную плату немедленно», — читал Гапон.
«Скоро, — подумал Федюня, — скоро всё будет. Скоро я профессора увижу».
Гапон кончил читать. Какая-то тётка подошла к нему.
— Ты про соседку мою напиши, — попросила она. — Я бельё повесила, а соседка его на землю сбросила. Ты про неё непременно напиши в своей бумаге.
Взволнованный вернулся Федюня домой.
В ту ночь ясно, как никогда, он увидел тот же сон: два белых ангела по бокам, а посередине, на табуреточке, царь. Царь сидел и ел жареную колбасу прямо со сковородки.
«Садись ко мне», — сказал он Федюне.
Федюня примостился с ним рядом на табуреточке, и они вдвоём с царём стали есть колбасу.
«Ничего не бойся, — сказал царь, — я добрый. Мне твой батя говорил».
«А можно, я вам стих скажу?» — спросил Федюня и подивился своей храбрости.
«Давай валяй, — сказал царь, — говори свой стих».
Ярко звёзды горят, улыбаются,
Облака между звёзд золотых
Паутинкою лёгкой сплетаются.
Белый месяц смеётся на них,—
прочёл Федюня.
«Хороший стих, — сказал царь, — прекрасный стих».
«А мне он что-то разонравился», — сказал Федюня.
«Ну и дурак, — сказал царь, — ничего не смыслишь».
ГЛАВА XII
Пришло 9 января.
Федюня рано отправился в город. Папаша сказал, чтобы на Дворцовую площадь не ходить.
Федюня пешком дошёл до Невского. Прошёл весь Невский. На него со Знаменской площади толпой вливались люди. Федюня двинулся с ними.
Толпа медленно плыла к Адмиралтейству.
У здания Думы, под башенкой, Федюня остановился. Из толпы вырвался высокий, худой человек и, неуклюже взмахивая руками, бросился к Федюне:
— Здорово!
— Здорово!
— Ты что? Не узнал, что ли?
Ухо навалился на Федюню и принялся его тискать.
— На заводе я теперь работаю, понял? К царю идём, а? Правильный у нас батя Гапон, а?
Федюня обрадовался до слёз.
— Понял?
— Понял.
— Мы с иконами идём, — сказал Ухо, — и околоточный надзиратель с городовым впереди. Всё хорошо будет. Идём с нами!
Они прибились к толпе. Толпа текла неспешно, завихривалась на углах, где вливались в неё новые ручейки людей. Люди шагали степенно.
— Хорошо идут, — с восхищением прошептал Ухо. — И господ много. Сейчас царя увидим.
Вдоль проспекта вытянулись казаки на лошадях. Никто не стрелял. Никто не дрался. Федюня весь стал светлее. «Сегодня на улицах, как в церкви», — подумал он.
Толпа приплыла к решётке сада. От решётки до углового дома стояли солдаты. Цепь замёрзших солдат. Люди упёрлись в цепочку и едва не прорвали её.
Федюня и Ухо протолкались в первые ряды. Там Федюня и увидел дядьку Сергея Филипповича. Знакомое твёрдое лицо. Аккуратные усы. Ясные голубые глаза.
Дядька стоял рядом с офицером и что-то говорил.
— У-у-у, филёр, — с ненавистью сказали в толпе.
— Чего? — спросил Федюня.
— Шпиён. Сыщик. Полицейский переодетый, — весело пояснил Ухо.
Федюня и Ухо протолкались в первые ряды.
Федюня обомлел. Как же так? А дядька говорил, что в департаменте служит. Выходит, и папаша и Александр Герасимович тоже полицейские?
Федюне стало жарко-жарко.
А может, неспроста профессора увели в тюрьму?
Странная мысль пришла Федюне в голову: вдруг это из-за него?.. Вдруг всё было подстроено? И тот листок? Нет, не может быть. Но ведь полицейский, который привёз его к дядьке, уже знал Сергея Филипповича.
Мысли, как стеклянные шарики, быстро-быстро перекатывались в голове у Федюни, и от этого в ушах звенело.
Покойный батя всегда ругал полицейских. Все в деревне ругали урядника. А что, если полицейские не плохие? Они ведь царю служат. Если они для порядку?
Но зачем тогда дядька Сергей всё это время говорил неправду? А папаша называл его сыном?
Федюня изо всех сил стал проталкиваться вперёд. Он первым хотел попасть к царю. Только царь мог ответить ему на эти вопросы. Только царь. Немедленно. Сейчас же.
— Ты куда?! — крикнул Ухо.
— Назад! — крикнул офицер.
Люди остановились. В толпе росло недоумение.
— Назад!! — крикнул офицер.
Дядька Сергей Филиппович что-то сказал офицеру.
— Мы к царю! — крикнули сзади. — Пустите, стоять невозможно. Тут дети маленькие!
Хоругви, как бороды, на две стороны развевались над толпой. Передние ряды подняли повыше царские портреты.
Ухо засуетился. Подпрыгивая, он всё спрашивал: