Полина отложила телефон и серьезно посмотрела на него.
— Я кое-кого встретила, — сказала она.
Том уставился на нее.
Какая-то часть его была не уверена, что правильно расслышала.
Другая часть его расслышала правильно, но была не уверена, что поняла.
Последняя часть расслышала правильно и все поняла.
Горло его сжалось. Он сглотнул слюну.
Пытаясь сохранять спокойствие, переспросил:
— Что?
Полина как будто сделала над собой усилие. Слова, которые она произнесла, были явно приготовлены заранее и тщательно выбраны.
— Я кое-кого встретила. Мы встречаемся уже почти год. Я ничего не планировала. Мы влюбились. Я хорошо все обдумала. Я полагаю, у нас с тобой что-то кончилось. Во всяком случае, так мне кажется. Том, я ухожу. Квартиру оставляю тебе. Мне очень жаль. Я не хотела причинять тебе боль. Я хочу… Я сделаю все, чтобы это прошло без потерь.
Том не знал, что сказать. На минуту у него закружилась голова. Он думал, что потеряет сознание или его вырвет, но ничего этого не произошло. Ему совсем не хотелось, чтобы Полина уходила. Совсем не хотелось, чтобы менялась его жизнь. Он ненавидел неизвестность, которая открывалась сразу за уходом Полины.
— Но… Как же я буду жить? Я не смогу платить за квартиру один!
Аргумент был жалкий. Он и сам почувствовал себя жалким.
— Я буду продолжать платить свою часть за квартиру… Пока у тебя не появятся деньги, чтобы справиться самому.
— Кто он? — спросил Том внезапно агрессивнее, чем ему хотелось.
— Ты его не знаешь. Он хирург.
— Да плевать мне, что он хирург! Зачем ты мне это говоришь?
— Не знаю, я думала, что тебе интересно.
— А как ты с ним познакомилась?
— Я познакомилась с ним на курсах тай-чи.
— Ты занимаешься тай-чи?
— Я занимаюсь тай-чи уже три года. Я часто тебе об этом говорила. Тот факт, что ты не помнишь, очень показателен для наших отношений.
Представив себе флиртующих Полину и хирурга в льняных униформах для занятий тай-чи, Том ощутил гнев, которого сам не понял.
— Это отвратительно, то, что ты делаешь! Ты могла бы мне сказать! Мы могли бы поговорить!
— А мы что делаем? Вот, говорим.
— Нет… Мы не обсуждаем! Мы ничегошеньки не обсуждаем! Ты ставишь меня перед свершившимся фактом!
— Речь идет обо мне, Том.
— И когда ты собираешься уйти?
— Сегодня вечером. Сейчас.
Она встала. Взяла куртку и направилась к двери. Том во внезапном порыве отчаяния вскочил и загородил ей дорогу.
— Нет! Подожди. Нам надо поговорить! — взмолился он. — Мне тоже есть что сказать!
Полина посмотрела на него с сокрушенным видом.
— Слушай, я всегда знала, что ты меня не любишь. Я ждала, думала, что все придет, что ты рано или поздно полюбишь меня, но этого так и не случилось. Ничего страшного. Никто не виноват.
— Неправда. Я любил тебя. Я всегда тебя любил! Подожди, пожалуйста! — простонал он, стоя перед дверью.
Полина посмотрела ему в глаза и словно нехотя сказала:
— Я всегда знала, что тебе нужна не я, а Шарлотта. Я зайду за вещами через несколько дней.
Том почувствовал, что силы покинули его окончательно. Полина обошла его и закрыла за собой дверь.
Он долго стоял столбом посреди квартиры. Не знал, что делать. Не знал, что думать. Взгляд его упал на остатки курицы и брокколи в тарелке, которую Полина не убрала со стола. Он убрал ее и подумал, что, наверно, в последний раз убирает тарелку за Полиной. Посмотрел на кусок курицы, который она надкусила. На нем были видны следы зубов. Он заплакал и, плача, вымыл посуду. Потом, наплакавшись и прибравшись в кухне, решил напиться. Алкоголь смягчит удар. Он открыл бутылку вина. Выпил. Это было дешевое южноафриканское вино, кисловатое, но двенадцать градусов сделали свое дело, и очень скоро он опьянел. Он ходил, вяло пошатываясь, по кухне, без боли стукался о стены. «Ну и наплевать!» — сказал он вслух. Потом дотащился до спальни и упал на кровать. Отчаянно стиснул подушку Полины и уснул одетый, ощущая подступающую тошноту.
Во сне, окутанном неясной грустью, он видел крушения и тай-чи.
Он проснулся наутро после тяжелой ночи с больной головой. Вчерашний хмель рассеялся, и все вернулось с беспощадностью выстрела: его жизнь потерпела поражение на всех фронтах. Ему суждено состариться в одиночестве, он будет одним из старых озлобленных писателей, кое-как перебивающихся писательскими мастерскими и непрестанно критикующих все, что имеет мало-мальский успех. В его воображении быстро сложилась картина: он старый, грязный, дурно пахнущий, вдет под октябрьским дождем и разговаривает сам с собой, неся в дрожащей руке пластиковый пакетик с жалкими покупками.
Вот что его ждет. Это очевидно.
И тут он вспомнил записку, которую нашел вчера на ветровом стекле сестриной машины. Он отыскал ее, смятую, в кармане брюк:
«ВАШ РЕБЕНОК У МЕНЯ — НИКАКОЙ ПОЛИЦИИ! — НАПИШИТЕ МНЕ НА АДРЕС RADICAL7582@GUERILLA.INFO — ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО».
Он встал, голова раскалывалась от боли. В квартире царила непривычная пустота. Он сел к компьютеру, вбил указанный в записке адрес, написал: «Привет, radical7582. Я нашел вашу записку на ветровом стекле. Здесь какая- то ошибка, я не понимаю, о чем вы» — и нажал «отправить».
После этого его вдруг захлестнуло неодолимое желание позвонить Полине. На минуту ему показалось, что он сможет повернуть ход вещей в обратную сторону, что надо только найти нужные слова, и она вернется, и жизнь пойдет своим чередом, как раньше. Может быть, даже лучше, чем раньше. Он взял телефон и начал набирать номер. И пока он набирал номер, в голове у него сложился план: он будет говорить с ней искренне, задушевно, спокойно. Попросит прощения за то, что в последние годы не проявлял к ней достаточно нежности. И главное, снова скажет, что любит ее. Какую-то долю секунды он был уверен, что это поможет, но в следующее мгновение представил себе телефон Полины на ночном столике в уютной спальне в доме хирурга. Он увидел свою жену, спящую, счастливую, в объятиях другого. Чьи руки наверняка более загорелые и мускулистые, чем у него. Он поморщился от боли и вспомнил последнее, что она сказала ему, покидая квартиру: «Я всегда знала, что ты меня не любишь. Я всегда знала, что тебе нужна не я, а Шарлотта». Его палец замер на последней цифре: она была права!
Ему ее не хватало, но она была права!
Права целиком и полностью!
Ему не хватало привычки быть с ней, ее присутствия, ее общества, но не ее самой.
Он отложил телефон и проверил почту.
Radical7582 ответил: «Ребенок, который исчез у яслей „Манеж Серебряной лошадки“! Вот о чем я!»
Тому показалось, что кто-то разыгрывает его. Стефан, например, один из немногих его друзей, художник-график, с которым они вместе бегали трусцой несколько месяцев, был вполне способен на такие приколы. Однажды этот шутник ухитрился убедить его, что он агент спецслужб под прикрытием.
Том ответил: «Я действительно отвез дочку моей сестры в ясли вчера утром. Я звонил в ясли, и мне сказали, что все в порядке. Никто не говорит о похищенном ребенке. Хотел бы я знать, это ты, Стефан, с твоими дурацкими шутками? Честно говоря, я сейчас не в том настроении…»
Том подождал немного, но ответа не было.
Он глубоко вздохнул, не зная, что делать дальше, ему казалось, что он завис над океаном пустоты. Подумав, он решил убраться в квартире.
Сделать генеральную уборку.
Уж если хандрить, так хоть в чистой квартире.
Два часа он убирал и пылесосил спальню, гостиную, столовую. С грохотом передвигал мебель, добираясь до пыли, копившейся годами, вымыл окна (снаружи и изнутри), долго оттирал раковину в ванной, ванну и душ. Из слива он достал большой клок черных кудрявых волос Полины. Рука не поднималась их выбросить. И он не выбросил. Положил их в пустую баночку из-под варенья. Сказал себе, что, кажется, немного свихнулся, но все равно положил.
Покончив с уборкой, он сел за компьютер и перечитал последнюю фразу своего романа: «Чарли ориентировался ощупью в темноте, и вдруг его рука наткнулась на чью-то руку. Чья- то рука сжала его пальцы, эта рука была горячая, как пламя ада». Он знал, что надо двигаться дальше, ему очень нужны были деньги, он не мог позволить себе простаивать и попытался продолжить: «Чарли вздрогнул и спросил: — Кто здесь?» Том схватился за голову: это было ни на что не похоже. В почтовый ящик упало новое письмо: «Хитрить бесполезно. Дайте мне 50 000 евро, если хотите увидеть вашу дочь».
Он пошел сварить себе кофе и, вернувшись к компьютеру, написал: «Мне очень жаль… Я не понимаю, о чем вы… (Стефан, ты бы лучше пригласил меня поужинать, чем валять дурака)». Отправив письмо, он взял телефон и набрал номер Стефана.
— Алло?
— Полина от меня ушла.
— Ах, черт! К тому хирургу, с которым познакомилась на тай-чи?
— Да! Точно! Откуда ты знаешь?
— Да она же только о нем и говорила, когда я был у вас в прошлом месяце… Я еще тогда подумал, что у них что-то есть…
Том не мог понять, как все это прошло мимо него. Он возненавидел себя.
— Это ты выдаешь себя за некоего радикала семьдесят пять восемьдесят два, который якобы похитил ребенка?
— Нет, нет… Клянусь… Ладно, приходи-ка ко мне… Зальем твое горе.
— О’кей. Я тебе перезвоню. Спасибо.
Повесив трубку, Том написал новое письмо: «Мой друг Стефан поклялся мне, что не он писал эти сообщения… Вы действительно похитили ребенка у яслей?»
Ответ пришел незамедлительно:
«Да… Это ваш или нет?»
«Нет… И если бы кто-нибудь похитил ребенка у яслей, я был бы в курсе, все бы об этом говорили!»
Некоторое время Том ждал ответа, но так и не дождался.
Он посидел еще немного, перечитывая последнюю фразу: «Чарли вздрогнул и спросил: — Кто здесь?» Без всякого желания он стал писать дальше: «Ему ответил женский голос: —Я… Меня зажало… Ноги…» Том задумался, что могло зажать Азель в вагоне-ресторане поезда «Евростар». В голову пришел холодильник, но он не знал, сдвигаются ли холодильники в вагонах-ресторанах этих поездов. Надо будет изучить фактический материал. Пока же ему захотелось есть. Осталось немного ветчины, немного сыра. В бумажном пакете несколько ломтиков еще не совсем засохшего хлеба. Он сделал себе бутерброд.