коконе, в абсолютной нежности, это было счастье, это была гармония, это было восхитительно. Ахилл был младенцем тихим и ласковым, и каждый день Алиса восторгалась новым достижением сына: вот он посмотрел на нее внимательнее, вот улыбнулся шире, вот едва заметно изменился издаваемый им звук, вот он схватил игрушку, взял ее в рот, потянул к ней ручку…
А потом настал день, когда ей надо было выходить на работу, и гармонии наступил конец. Алисе пришлось разбудить Ахилла в половине седьмого утра, она положила его в сумку-кенгуру «Беби борн» (удачно купленную на eBay, тридцать пять евро) и первым автобусом поехала в ясли. В переполненном автобусе Ахилл, как будто о чем-то догадываясь, таращил глазки. Какая-то женщина задела его, Алиса ее возненавидела. Другая женщина кашляла, не прикрыв рот рукой, Алисе хотелось ее ударить. Она гладила сына по головке и шептала: «Вот увидишь, там хорошо, тебе будет весело». Она поняла, что впервые в жизни солгала. Разозлилась на себя за это. И замолчала.
Ясли назывались «Маленькие пони», они были залиты больничным неоновым светом и пропитаны запахом вареных овощей. Одинокий младенец, сидя на полу, отчаянно плакал, прижимая к себе плюшевого слона. Другой, бледный, с лысой головкой и широким лицом, ломал ударами кулачков пластмассовый грузовик. Алиса назвала свое имя, ее отметили в списке. Нянечке, которая унесла Ахилла, она сказала: «Когда он не может уснуть, я сижу с ним, глажу ему лобик, ему нравится», — но нянечка была уже далеко. Алиса покинула ясли, едва не теряя сознание, она не чувствовала под собой ног, а горло как будто сдавило крепкой веревкой. Ей снова вспомнилась Северина, доверенная на попечение Нидии, которая заботилась о ней, как о собственном ребенке. И она разозлилась на себя, что не родилась богатой.
В обеденный перерыв Алиса позвонила в ясли, какая-то женщина с восточноевропейским акцентом сказала ей, что «все хорошо, но он не хочет есть». В конце дня автобус, казалось ей, ехал невыносимо медленно, она чувствовала, что от ярости и нетерпения сейчас взорвется прямо в толпе. Выйдя, она побежала, запыхавшись добралась до яслей, увидела Ахилла, лежащего в шезлонге, издалека он показался ей странно неподвижным, как будто в летаргии, она вспомнила читанную когда-то статью о том, что если дети сильно плачут, то могут доплакаться до разрыва аорты и остаться калеками на всю жизнь, но, увидев ее, он заерзал, протянул к ней ручонки и тоненько запищал. Женщина в белом халате поставила в блокноте крестик против фамилии Алисы и принесла ей Ахилла.
— Он не поел, — сказала она.
— Какую смесь вы ему давали? — спросила Алиса.
— «Нестле Нидаль».
— У меня он ест «Кандию»… Наверно, поэтому.
— Если хотите, чтобы мы давали ему «Кандию», принесите ее завтра. Здесь у нас только «Нидаль».
Весь вечер Алиса прижимала Ахилла к груди. Он нервничал, она думала, что он, наверно, «как бы в шоке». Малыш никак не мог уснуть, и она взяла его к себе в кровать. Позже, когда он уже засыпал, она вспомнила статью на сайте psychologie.com, предостерегавшую от дурных привычек, которые могут приобрести дети, когда спят в постели родителей.
— Пошли они все со своими статьями! — сказала Алиса вслух.
Шло время.
Мода на обувь менялась мало: более или менее высокая танкетка, более или менее широкая пряжка, найковские кроссовки за подписью рэпера Snoop Dogg имели большой успех летом, несмотря на цену 249 евро. Прошла странная мода на сапожки для верховой езды, потом не менее странная на кроссовки с каблуками. Вернулись топсайдеры, но ненадолго. Непонятно почему на один сезон все захотели мефисто, после чего мефисто пришлось безжалостно уценить. На неделе высокой моды Виктория Бэкхем показалась в мокасинах с пайетками, и был год мокасин с пайетками. Перед осенними каникулами всегда приходилось обновлять ассортимент походной обуви от двадцать восьмого до тридцать пятого размера для толп скаутов, которые отправлялись в походы по тошнотворно раскисшим сельским дорогам. Магазин обуви для фитнеса открылся в трехстах метрах от бутика Бокаччи, и обувь для фитнеса постигла участь наполеоновской армии при Березине, потом в нескольких километрах открылся торговый центр, где были широко представлены марки Clarks, Dr. Martens, Donna Più, Fred Perry, Geox, Ikks, Kicker, New Balance, No Name, RedSkins и Superga. Бутик потерял часть клиентов, в основном (по наблюдениям мадам Моретти) в диапазоне от шестнадцати до пятидесяти лет, но возрастная клиентура хранила верность и позволяла мадам Моретти удерживать «казну на зеленом уровне» (так она выражалась), хотя «лучшие годы были уже позади» (тоже ее слова).
Ахилл рос здоровым ребенком. Конечно, не обошлось без всех детских болезней: он перенес свинку, ангину, ветрянку, во время которой его кожа, обычно такая шелковистая, покрылась багровой сыпью. Когда Ахилл болел, Алисе приходилось обращаться в государственную службу поддержки. Ей присылали незнакомых женщин. Они являлись на рассвете, приезжали, как правило, издалека, одна даже добиралась поездом, и у всех был совершенно измотанный вид. Алиса передавала им Ахилла и убегала, стараясь не думать о страшных заметках в хронике происшествий про детей, которых мучают психически неуравновешенные няни.
Алиса работала по субботам. У нее были выходные в воскресенье (в этот день магазин был закрыт) и в понедельник (спокойный день, когда мадам Моретти могла управиться одна). В субботу она отводила Ахилла к соседкиной дочке, которая брала 20 евро за день (дороговато, правда, но Ахилл к ней привязался). Раз в месяц, однако, у нее был полный уик-энд. Зачастую этот полный уик-энд с маленьким ребенком казался ей «слишком долгим». Когда погода позволяла, она шла в парк, на детскую площадку, и смотрела, как Ахилл скатывается и скатывается без конца с зеленой пластмассовой горки. Если было холодно или дождливо, Ахилл играл дома или смотрел кино на планшете (по акции в «Медиамаркт», 89 евро). Алиса чувствовала себя немного виноватой. Она читала статьи об опасном воздействии экранов на неокрепшие мозги маленьких детей. Но Ахилл очень просил, и Алиса, не в силах больше придумывать развлечения (они собирали головоломку, раскрашивали картинки, лепили из пластилина, вырезали динозавра…), порой так уставала, что разрешала ему. Она смотрела издали на детское личико в голубоватом свете экрана и, пока он в упоении таращился в непонятные ей мультфильмы, представляла себе, как в маленькой черепной коробке ее сына один за другим лопаются нейроны, точно поп-корн. Она ничего не знала наверняка и все равно слишком уставала, чтобы что-то делать, поэтому, как в ту ночь, несколько лет назад, говорила себе: «Да пошли они все со своими статьями». Порой она задумывалась, не заговор ли все это с целью помешать людям делать самые простые вещи, не чувствуя себя виноватыми: взять младенца к себе в кровать, дать сыну третье шоколадное печенье, позволить ему съесть только мясо и оставить овощи, разрешить ребенку посмотреть кино, пока его измотанная мама, сорок часов продававшая обувь с утра до темна, вздремнет ненадолго, на часок-другой.
По контракту Алисе полагалось двадцать дней законного отпуска, который она могла брать когда хотела, но мадам Моретти попросила ее выбирать лучше лето. И Алиса выбирала лето. В отпуске она проводила три долгие недели наедине с Ахиллом. Она любила его. Любила бесконечно, но зачастую, когда кончались эти недели, возвращение к работе виделось ей освобождением. А потом, когда она выходила на работу и два-три дня продавала обувь, расставляла обувь, носила обувь со склада, постукивала по мыскам обуви, говоря «великоваты», «маловаты», «разносятся», «по-моему, вам очень идут», она снова начинала ждать отпуска или хотя бы уик-энда.
Когда Ахиллу исполнилось шесть лет, до Алисы дошло, что он никогда не видел моря. Он видел его в фильмах и мультиках, которые смотрел на планшете, но никогда не видел по-настоящему. Алиса решила устроить ему каникулы. Она прикинула бюджет, денег было в обрез. Она могла потратить 500 евро. Не больше. Были скидки на Хургаду в Египте. Египтяне снижали цены из-за повторяющихся терактов. Несколько месяцев назад двое мужчин в масках расстреляли десятки англичан, немцев и голландцев, мирно дремавших на пляже. Журналисты опрашивали выживших, трясущихся от страха и покрытых солнечными ожогами туристов. Но Европа стоила бешеных денег, не говоря уж об Америке или Азии. Хургада могла обойтись в 569 евро на двоих на неделю по формуле «все включено» (с перелетом) в отеле под названием «Титаник Аква Парк», обещавшем «роскошный аквапарк» и «свой пляж». Сайт туроператора «Санджет» нагнетал, выставив объявление «ОСТАЛИСЬ ПОСЛЕДНИЕ МЕСТА». Дрожащими пальцами Алиса забронировала: впервые в своей жизни она потратила столько денег разом на нечто бесполезное.
Она сообщила новость Ахиллу.
— Этим летом мы поедем в страну пирамид! — сказала она.
Сынишка загорелся этой мыслью. Алиса купила детские книжки, посвященные фараонам, древнеегипетской мифологии, тайнам иероглифов и Шампольону. Через несколько недель Ахилл мог без запинки отбарабанить порядок династий и изложить историю Долины Нила от Древней империи до аннексии Римской империей. Настал день отъезда. С июля зал вылета чартерных рейсов компании «Санджет» был заполнен шумной, пестрой и нервной толпой. Тут были группы парней и девушек, которым светили первые самостоятельные каникулы, с глазами, расширенными от мысли о сексуальных возможностях, которые обломятся им в эту неделю «все включено». Были семьи, папы-мамы-братья-сестры, все уже в шортах, все уже в рубашках с короткими рукавами. Были тучные пенсионеры, клуб любителей подводного плавания, сорок членов которого носили одинаковые футболки с морским дьяволом, была даже группа инвалидов в сопровождении нескольких молодых людей, и на шее у каждого висело, как амулет, придающий духу перед тяжелым испытанием, маленькое позолоченное распятие.
Самолет приземлился в аэропорту, придавленном немыслимой жарой, казалось, они попали в электросварку. В «Титаник Аква Парк» их вез автобус, в котором гид из команды «Санджет» заставил всех петь «Макарену». Ахилл не знал слов и молчал, а потом спросил: