иренно просят господ пассажиров занять места. Он глядел и вспоминал недавний обед с государем. Обед, после которого председатель Государственной думы встал из-за стола голодным, поскольку кусок не шел ему в горло.
— А мы совсем недавно тут о вас вспоминали, — как ни в чем не бывало объявил Николай II, предлагая его превосходительству занять место за столом напротив себя. — Представляете, контрразведка вбила себе в голову, будто вы поддерживаете сношения с германским Генеральным штабом. Можете в такое поверить? Они утверждают, что в своем докладе, опубликованном намедни в газете «Русская весть», вы будто бы цитировали некий тайный документ, даже о самом наличии коего вам не положено было знать. — Царь пригрозил Михаилу Владимировичу пальцем. — Ну да ладно, я им вас не выдал. Вы угощайтесь, голубчик, угощайтесь. Блюда у меня здесь простые, русские, изысков не водится.
Родзянко поглядел на стоящий на столе золоченый ковш с красной икрой, но класть ее себе не стал, зная, что император ее не любит.
— Хорошо все же, что вы к нам пожаловали, — между тем продолжал Николай II. — Я уж послать хотел за вами. Не контрразведку, не пугайтесь.
— Да я и не пугаюсь, — стараясь не дрожать голосом, проговорил гость, с невольной благодарностью вспоминая давешнего ротмистра с его предупреждением.
— Действительно, с чего бы? Хотя где-то рядом с вами наверняка гадюка угнездилась! — Император назидательно погрозил Родзянко пальцем. — Вы уж глаз держите востро!
— Всенепременнейше, — заверил Михаил Владимирович.
— Но я не о том говорить хотел. — Император пригубил из бокала с морсом. — Вы тут меня все норовите попотчевать неким диковинным блюдом из либеральной кухни, именуемым Ответственное министерство. Вот я подумал неспешно над вашими предложениями и решил — и впрямь, отчего же не испробовать.
— Это воистину мудрый шаг, Ваше Императорское Величество, — от неожиданности Родзянко даже поднялся с места.
— Да вы присаживайтесь, любезнейший, присаживайтесь. И кушайте, что же это вы ничего не едите? Или угощение не по нраву? Так вот, решил я учредить предлагаемое вами правительство, а то что ж получается — кого я ни назначу, всяк для вас крив и туп. Нехорошо это! А потому нынче же я учреждаю комитет, коим нещадный контроль над действием правительства осуществляться будет. Во главе его стану я сам. Согласитесь, любезнейший Михаил Владимирович, мне, как самодержцу всероссийскому, сие по чину подобает. Вы же, обер-прокурор Синода, ну и, конечно же, предстоятель сенаторов наших, мне первейшими станете помощниками. Насчет общего числа тех, кто войдет в сей комитет, об их задачах и предлагаемых вами кандидатурах я к возвращению жду подробнейших взвешенных предложений.
— А кого же Ваше Императорское Величество полагает сделать главой Совета министров? — невольно чувствуя неладное, проговорил Родзянко.
— О, это думский лидер. Я читал его выступления, они прекрасны. Сразу видно, человек дельный и волевой. Как раз такой, какой в этот трудный час нужен России.
— Кто же это? — едва дождавшись окончания фразы, спросил председатель Государственной думы.
— Александр Федорович Керенский, — как ни в чем не бывало объявил Николай II.
Если бы вместо этих слов государь вытащил из кармана френча пистолет и выстрелил Родзянко в голову, вряд ли тот чувствовал бы себя хуже. После этого Николай II еще что-то говорил, но Михаил Владимирович этого уже не слышал. Он встал из-за стола голодным и по просьбе императора отправился провожать его на вокзал. Ему очень хотелось немедленно приказать шоферу отвезти его к старому другу и соратнику Александру Ивановичу Гучкову, но, увы, новоиспеченный посол уже был где-то на пути в Африку.
«Это какой-то заговор, — прошептал себе под нос Родзянко. — Невероятно!»
Он повернулся, чтобы уйти в здание вокзала, и едва не столкнулся плечами с ночным знакомцем. Тот двигался через толпу провожающих подобно крейсеру, прокладывающему себе путь сквозь рыбацкие шхуны. За ротмистром, груженный баулами, поспешал его ординарец.
— Вы что же, не успели на поезд? — глядя на хмурое лицо конногвардейца, по-своему истолковал увиденное председатель Государственной думы. — Если желаете, я попрошу, чтобы до первой станции вас взяли на императорский.
— Благодарю покорно, ваше превосходительство. — Ротмистр козырнул. — Просто резко изменились планы.
— Но тогда, может, вас подвезти? У меня здесь мотор.
— Было бы очень любезно с вашей стороны. — Конногвардеец сделал знак денщику остановиться. — Я свой уже отпустил.
— Куда же вам ехать?
— Что? — Офицер, казалось, вышел из минутной задумчивости. — А, к Главному штабу, и как можно скорей.
Председатель Государственной думы поглядел на ротмистра. Глаза его были запавшими от усталости, и сам он, словно и не видел, куда идет. Эмоции, бушевавшие в голове этого гиганта, были ему недоступны.
— Послушай, здесь планы резко изменились, — скороговоркой напористо сообщал кому-то Чарновский. — Какие-то ублюдки только что посреди Невского похитили Лаис.
— Что еще за напасть? — отвечал его голосу совсем иной, незнакомый Родзянко. Впрочем, он его и не слышал.
— Сам понимаешь, я должен ее найти. В конторе это не объяснить, но…
— Ладно, что ты мне объясняешь! Действуй!
— В общем, с инфильтрацией[33] я тебе помочь не смогу.
— Ладно, придумаем че-нибудь, не впервой.
— Спасибо тебе огромное. Да, и с эрцгерцогом тебе успеха!
— Ладно, не волнуйся, это ж не хозяйство вести. Монархи — это, как утверждает один наш общий знакомый, мой профиль!
— В общем, ни пуха!
— Тебе того же!
— Значит, вместе к черту!
Темень становилась все гуще, Барраппа оглянулся. Ночевать посреди улицы ему абсолютно не хотелось. Идти к дворнику Махмуду — тем более. Покопавшись в кармане трофейного дворницкого тулупа, он отыскал россыпь патронов и чуть меньше целкового мелочью. В ночлежки лучше не соваться. Снять меблированную комнату — вопрос. Разве что на ночь. Но кто ж его пустит на одни сутки, да еще в таком виде. Пребывание в тюремной камере, а затем в погребе у Бомбардира не придали его костюму щегольского вида. Кто бы ни был хозяин или хозяйка меблирашек, в полицейском участке о странном постояльце станет известно еще до утра.
Петр Длугаш вспомнил дом, в котором с недавних пор жила Лаис. Еще раз пробовать туда пробраться не хотелось, особенно памятуя о способе, которым он покинул его «гостеприимные стены». Не хотелось, но выбора не было. Лаис следовало найти, чем скорее, тем лучше. И все же пороть горячку тоже неразумно. Необходимо дождаться утра. Куда ж податься? Некуда!
Хотя стоп! 3-я Измайловская рота, инженер Мирослав Ковальчик. Как же он мог забыть любезное предложение сокамерника? Барраппа оглянулся, по Большой Морской неспешно трусила извозчичья пролетка.
— Стой! — махнул рукой беглый арестант. — До Балтийского вокзала сколько возьмешь?
— Двугривенный, — с запросом сообщил возница.
— Поехали, да поскорей! — Барраппа прыгнул под брезентовый козырек пролетки. — Давай трогай!
Путь от Балтийского вокзала к Измайловским ротам Барраппа проделал пешком. Так было спокойнее. У самого дома он остановился, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Те были крайне неблагоприятными — очень хотелось есть. Но сквозь голод пробивалось еще одно чувство — невнятное чувство близкой опасности, не раз помогавшее ему, как, впрочем, и всем иным нотерам, обходить засады. Барраппа еще раз прошелся около дома, затем повернул во двор. На задворках, у черного хода виднелись два женских силуэта.
— …Это ж надо такому случиться! Ведь какой же порядочный мужчина, вроде не прохвост какой — и вот так вот заарестовали!
— Да страх просто: ввалились, натоптали, все перевернули вверх дном, хозяина увели. Он им: «Как вы смеете, я инженер Морского завода Ковальчик». А они: «Ты шпион». Просто ужас, что делается! До темноты сидели, кого-то ждали, только, почитай, ушли!
В этот момент женщины увидели стоящего в подворотне Барраппу.
— Эй, вам кого?
— Добрый вечер, сударыни! — поклонился Барраппа. — Никого мне, работу ищу. Из беженцев я.
— А чего могешь?
— С конями могу, дрова рубить, починить чего или там притащить.
— А много ли возьмешь?
— Куда как много? Еды бы да кров.
— Ишь ты, кров ему подавай, — хмыкнула служанка инженера Ковальчика. — А ты, часом, не злодей какой?
— Да я мухи не обижу, есть сильно хочется и спать негде.
Ее приятельница, по виду дворничиха, из тех, кто пришел на смену мобилизованным в армию мужьям, подошла к воротам и пристально глянула на «беженца».
— А он ничего так. Клавка, может, приютишь бедолашного?
— Может, и приютю, — томно ответила Клавка. — Там после жандармов прибраться надо, мебель передвинуть. Так что на щи себе заработаешь.
В маленькое окошко комнаты прислуги пробился серый, точно пьяный, первый луч северного питерского солнца.
— Петруша, — тихо проворковала дремлющая на плече Барраппы молодуха и попыталась как можно крепче обнять мускулистый торс любовника.
— Спи, спи, — прошептал тот, гладя ее обнаженное плечо.
Петр Длугаш чувствовал себя почти счастливым. Он был отмыт, накормлен, согрет, в его кармане лежала найденная среди валявшихся на полу бумаг визитная карточка адвоката и присяжного поверенного Людвика Францевича. И главное, был вновь полон сил для скорейшего достижения столь близкой, но ускользающей цели.
Чарновский ворвался в кабинет полковника Лунева сумрачней штормовой тучи, так что горящие за окном фонари невольно казались огнями Святого Эльма.
— …Как утверждают в департаменте полиции, наблюдение за домом Михаила Георгиевича в Брусьевом переулке было установлено по личному распоряжению Министра внутренних дел господина Белецкого, — докладывал Христиан Густавович Снурре, протирая неизменным клетчатым платком стекла пенсне. — Поскольку уголовных преступлений за господином Чарновским не значится, то можно предположить…