– Почему мама притворилась, что не знает тебя, когда вы встретились в последний раз?
– Мама не притворялась. Она действительно меня не помнит.
– Как такое может быть? – я ерзала на стуле. – Нельзя просто так забыть такое. Можно забыть домашнее задание по математике или математику вообще, но не человека, от которого у тебя ребенок.
Лаурин вздрогнул от последней части предложения. Он покачал головой.
– Забыть – это цена, которую ей пришлось заплатить.
– Цена за что?
– За возможность вернуться в мир людей.
Вот почему она никогда не рассказывала мне, кем был мой отец. Она не знала. Мама была беременна и не могла вспомнить от кого. Я даже думать не хотела о том, как ей тяжело с этим живется. Мое сердце почти остановилось, когда я вспомнила, сколько раз упрекала ее в этом.
– О господи! – фыркнул Гюнтер. – Прекрати выдавливать из себя каждое слово, Элрондсон! И говори простыми словами. Или я сделаю это вместо тебя, и моя версия не будет такой приятной.
Лаурин сглотнул, затем расправил плечи и кивнул.
– Что ж! Знаешь, Фэй, – он взял меня за руку, – я никогда не верил в любовь с первого взгляда, но, когда впервые увидел твою мать, понял, что она действительно существует. Как будто всю жизнь ношу темные очки, и только в июле я начал видеть цвета. Твоя мама была такой красивой, умной, забавной. Когда я был с ней, то…
– …небо было радужным, и по воздуху летали конфетти. Все как обычно. О боже, Лаурин! – Гюнтер поджал губы. – Я расскажу быстрее, пока у девчонки уши в трубочку не свернулись, – он сел на стол. – Что ж, Фэй, тогда Лаурин не только влюбился в твою мать, но и она полюбила его. Я знаю, что сегодня это сложно представить, но тогда он выглядел довольно прилично. Высокий, стройный, чисто выбритый. Намного лучше, чем сейчас. Типаж, который нравится женщинам. К сожалению, наш маленький принц был чертовски ревнивым собственником. Он взял твою маму с собой в мир эльфов, хотя это было запрещено.
– Да, – кивнул Лаурин. – Но я предупредил ее, что нужно оставить одну из своих вещей на дереве в человеческом мире. Она всегда оставляла шарф, – он полез в карман брюк и вытащил зеленый шелковый платок.
– Ты хранил его все эти годы?
– Да, я нашел его на Черном пляже, когда искал твою мать. Это единственное, что от нее осталось, – он нежно позволил платку выскользнуть из пальцев.
У меня встал ком в горле.
– Ты, должно быть, очень любил маму, – может быть все еще любит. – Но почему он у тебя? И что тогда пошло не так?
– Я был таким дураком, – склонил голову Лаурин. – Гюнтер прав в том, что сказал. Я был ревнивым, боялся, что потеряю ее, когда она вернется в Германию. И поэтому… – ему явно было трудно продолжать, – я снял платок с дерева и подложил ей в карман.
Я была шокирована.
– Что ты сделал? Но зачем? Она бы и сама потом к тебе вернулась.
– Я знаю, – тяжело вздохнул он.
– Тогда как она вернулась в человеческий мир? – я едва успела задать этот вопрос, как тут же передумала. – Нет, ничего не говори, – я повернулась к Гюнтеру. – Этим она обязана тебе, верно? – сказала я маленькому великану. – Ты помог ей украсть сердце лавы. Вот почему эльфы не хотят иметь с тобой ничего, в принципе, как и с Лаурином.
– Не украл, – возразил Гюнтер. – Я просто хотел его одолжить, – он съежился, как свитер после стирки. – К сожалению, я не знал, что врата закроются навсегда, даже для нас, магических существ, если вы покидаете эльфийский мир вместе с ними.
– Как ты смог его украсть?
– Я знал, что тебе это будет интересно! – плечи Гюнтера снова расправились. – Ты видела бабочек на поляне, верно?
– Да, бабочки морфо. Мама назвала их бабочками-хранителями.
Гюнтер кивнул.
– Именно так. Они защищают Иггдрасиль. А восемнадцать лет назад они защищали сердце лавы и никого не подпускали к дереву. Я точно могу тебе сказать: эти бабочки могут быть очень неприятными. Случайно я узнал, чем можно их отвлечь, – я заметила, как он гордо выпятил грудь. – Они любят мед так же сильно, как и я. Если быть точнее, определенный сорт меда – из пыльцы акаций, а в мире эльфов он существует только у медоносных пчел.
– Мама рассказывала мне о медоносной пчеле и о том, что у нее морда как грецкий орех.
Гюнтер хихикнул.
– Как точно твоя мама описала Манфреда. Он карлик и, кстати, немного ниже меня, – он вытянулся так, что казалось, будто он вот-вот встанет на цыпочки. – Итак, с твоей матерью мы пошли в деревню, взяли у Манфреда стакан меда и понесли его к Иггдрасилю. Мы даже не успели дойти до поляны, когда слетелись бабочки. Их тянет к меду, как мотыльков на свет, и мы смогли вынуть сердце. Остальное ты знаешь.
Я кивнула.
– Меня интересует еще одна вещь: почему ты сказал мне, что сердце лавы было найдено морским существом и возвращено на пляж? Это была ложь. Оно всегда было у моей мамы.
Гюнтер опустил глаза.
– Да, но в то время я не мог тебе этого сказать. К тому же я долго не был уверен в этом, только позже узнал от Эрлы, что твоя мать все еще носит кулон. После того, как мы с ней были изгнаны из эльфийского мира, твою мать нашли спящей на Черном пляже, а я проснулся на поляне. Конечно, я хотел ее найти, но был слишком слаб. Я сильно заболел, несколько дней лежал при смерти на соломе в заброшенном сарае, – он обхватил себя так, будто ему стало холодно.
– Я сам был здесь, когда ворота закрылись, и видел, как искали Юли, – продолжил Лаурин. – Увидев, что ворота закрыты и я не могу вернуться, я понял, что ей каким-то образом удалось сбежать.
Юли! Фу! Мне придется привыкнуть к тому, что кто-то так называет мою строгую маму.
– Почему ты не пытался связаться с ней?
Лаурин тяжело вздохнул.
– Ты не представляешь, как я этого хотел. Но я не знал ни адреса, ни города, в котором она жила, ни даже ее фамилии.
– Для меня было шоком, когда я понял, что не смогу вернуться, – на глазах Гюнтера выступили слезы. – Я не мог вернуться к своей семье и друзьям. В какой-то момент понял, что я не единственный, с кем судьба обошлась так жестоко. Я встретил Лаурина и нескольких других эльфов, которые были снаружи, когда ворота закрылись. К сожалению, все быстро узнали, что во всем виноваты мы, – он нервно покусывал край красной клетчатой скатерти. – Никто больше не хотел иметь с нами ничего общего. Ни со мной, потому что я помог твоей матери украсть сердце, ни с Лаурином, потому что он привел ее в мир эльфов и таким образом причинил много боли другим эльфам.
– Я пошел работать в библиотеку, потому что знал, что там хранятся древние рукописи. Я надеялся найти другой способ вернуться домой.
– А я занимался случайными заработками. Несколько месяцев мне даже приходилось выступать клоуном в бродячем цирке. Они думали, что я карлик, – нижняя губа Гюнтера задрожала из-за унизительных воспоминаний. – Что ж, другим эльфам также пришлось найти людские профессии, чтобы выжить. Элрик даже смог сделать карьеру. Но ходят слухи, что ему это удалось не из-за выдающихся навыков, а потому что он знал о сокровищах темных эльфов, которые были спрятаны в мире людей. Но когда через несколько лет ему удалось получить разрешение на возведение гостиницы, Эрла знала, что она не может больше оставаться в стороне, если все еще хочет спасти Иггдрасиль. Она попросила Хугина заманить твою маму в Исландию, и тогда у меня наконец снова появилась настоящая работа!
– То есть это он положил в наш почтовый ящик тендер на проектирование отеля и рекламку дома Марии! До того, как мы с мамой приехали в Исландию, я постоянно видела ворона перед нашим домом.
Гюнтер кивнул.
– Это было незадолго до Самайна. Дерево уже умирало. После того, как бузина потеряла сердце, с каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Даже если бы нам удалось это остановить, все понимали, что долго дерево не протянет.
Благодаря ворону и этой загадочной Эрле мы оказались в Исландии. За время, проведенное здесь, я перестала удивляться чему-либо. И внезапно многое (если не все) обрело смысл: я не стала супергероем, но была полуэльфом. Вот почему я могу управлять светом, и природа помогала мне. Ниша в бузине, которая внезапно открылась передо мной, светлячки… Теперь я знала, почему хорошо понимала исландский, не выучив ни слова на этом языке. Мне стало ясно, почему я инстинктивно знала, чего хотят от меня Миска и кит и почему экономка Карлссона, женщина с собакой и пара на парковке так искоса смотрели на меня, когда я разговаривала с Гюнтером. Они думали, что я говорю сама с собой. Гюнтер действительно мог делать себя невидимым, но как полуэльф я всегда могла его видеть. Точно так же, как эльфов, которых я заметила на поляне в свой первый день в Исландии, но не смогла сфотографировать.
– Где Хугин? – я посмотрела в окно, но в небе ничего не было видно.
– Он скоро прилетит, – сказал Лаурин, но это меня не успокоило.
– Я ненавижу себя за то, что когда была с Ароном, не поставила будильник. Если бы мы проснулись раньше, то поймали бы маму, и все было бы хорошо.
– Арон? – Лаурин сдвинул брови так плотно, что слились в одну линию. – Ты говоришь о племяннике Элрика Карлссона?
Я кивнула.
– Он оставался у тебя на ночь?
– Да, – я покраснела.
Лаурин вскочил.
– Ты совсем с ума сошла?
Глава 52
Что это сейчас было? Я настолько рассердилась, что покраснела как рак. Я не спала с Ароном. И даже если… Мне семнадцать, а не семь. И это уж точно не его дело!
Гюнтер придерживался того же мнения. Он цокнул языком.
– Лаурин! Сейчас действительно не время вести себя как обеспокоенный папаша.
– Арон! – Лаурин коснулся своего лба. – Я не могу в это поверить. Она даже не знает, с кем связалась.
– Перестань говорить так, будто меня здесь нет, – я злилась. – Я знаю Арона. И что о нем говорят. Ты увидишь, что он не такой, когда узнаешь его поближе.
Лаурин фыркнул.
– Ты правда думаешь, что знаешь его? Да ты понятия не имеешь.