— А что я могу думать? Я первый раз вижу Мещерина. И даже вы не знали о том, что у него есть сын. Но, сказав, что угрозы в ваш адрес, взрыв "Линкольна", сегодняшние наши приключения, наконец, — все это случайно совпало по времени с этим происшествием… можно жестоко ошибиться. Сильно погрешить против истины…
— Что же касается меня, — откликнулся Берг, — то я уверен: сын Евгения Ивановича мог стать некой разменной монетой в счете, который они намерены предъявить мне.
— Все может быть.
— Вот что, Володя, — проговорил Берг. — Давайте-ка спать. Сейчас вам покажут ваши комнаты. Они расположены рядом с моими, так что мы через стенку. Надеюсь, там вам будет удобно.
Апартаменты, которые Берг отвел Свиридову в своем доме, просто язык не поворачивался назвать комнатами. Если учесть, что охрана Ивана Германовича располагалась на первом этаже в довольно тесной каморке, то не сложно было составить мнение о том особом положении, которое отводилось Владимиру в окружении Берга., Большие полукруглые окна в помещении, отведенном Владимиру, выходили на пустынный степной участок. Неподалеку блестело в лунном свете небольшое озерцо, возле которого прикорнули два или три особняка, размерами мало чем уступающими берговскому, но по архитектурному исполнению и в подметки не годившимися жилищу главы концерна.
Справа, у небольшого холма, виднелся такой же миниатюрный лесок, скорее всего рукотворного происхождения.
Нельзя было и желать найти в черте города более тихое, спокойное место с чистым воздухом, не отравленным духом цивилизации.
Свиридов включил телевизор и попытался углубиться в просмотр хоккейного матча, который транслировали по ОРТ. Хоккей он любил куда меньше, чем футбол, и потому под него хорошо было засыпать.
Но не спалось. Впечатления бурно проведенного дня, начинавшегося просто-таки идиллически, с мирной кражи в супермаркете "Айсберг", не отпускали его..
Кто бы мог подумать, что он будет ночевать в доме человека, про которого только сегодня днем говорил: "Я не думаю, что господин Берг сильно обеднеет от нанесенного его супермаркету убытка…"
Свиридов скользнул взглядом по мельтешащим на экране фигуркам, ожесточенно гоняющим шайбу, и подумал, что вот кто-то точно так же, как эту шайбу, перекидывает Ивана Германовича Берга и близких ему людей. Казалось бы, все так просто — бандитские наезды настолько откровенны и однозначны, что не оставляют места для широких, пространных версий-истолкований происшедшего. Так ведь нет! — выработанным за многие годы звериным чутьем, сродни тому инстинкту, что ведет волка по следу его жертвы и что, напротив, уводит от него самую жертву, чутьем, которое разрослось, как молодое дерево из слабого побега, из простой человеческой интуиции, Свиридов чувствовал, что все не так просто. Что все может перемениться и перевернуться, как в калейдоскопе.
Надо признать, если Берг хочет уцелеть, он не мог выбрать себе лучшего защитника.
Первоначальное снисходительное недоумение, смешанное с презрением, которое вызывал у него Иван Германович, сменилось чем-то иным. Пожалуй, Владимир просто понял, что этот человек не так прост, как кажется с первого взгляда.
В нем чувствуется холодная и прагматичная немецкая кровь. Пусть сильно разбавленная горячей и бесшабашной русской.
Его правая рука Мещерин — совсем другое дело. Быть может, Владимир и сделал бы несколько умозаключений касательно директора "Айсберг-банка", но все логические построения ломало всплывающее из еще неглубоких пластов памяти лицо Евгения Ивановича. Породистое, выразительное — и вдруг сведенное слепым, животным гневом и набухающее сдержанным, обузданным — но тем не менее страданием.
Трагикомедия в который раз за сегодняшний вечер сменилась трагедией.
И еще — Саша.
Девушка явно непростая. И вероятно, именно ему, Владимиру, предстоит разрубить этот узел интриг и изощренных хитросплетений дьявола вокруг ее отца.
Вот и не верь после этого в совпадения и судьбу! Свиридов привстал с кровати: что-то упорно мешало ему заснуть. И это несмотря на то что тяжелая, ватная усталость набрякла во всем теле, что кричали о покое разболтанные за последние годы нервы, которым сегодня тоже досталось.
Начиная с посещения супермаркета "Айсберг".
…Даже смешно говорить об этом… Киллер, жалующийся на расстройство нервной системы и плохо засыпающий по ночам… н-да.
Но ведь он тоже человек.
В окно ударили первые капли дождя. Свиридов, глубоко вздохнув, опустил голову на подушку: дождь всегда умиротворяюще воздействовал на него, само сознание того, что он здесь, в тепле, в вязком расслабляющем полусне, — а там, за окном, бушует непогода, деревья раскачиваются, как перекрученные маятники, хватают воздух оголенными ветвями, с которых ветер бесстыдно срывает листья… А в оконное стекло — словно беспорядочно учащающиеся отстукивания многих метрономов — срываются с неба тяжелые водяные капли и, разбиваясь, сползают к подоконнику.
Он задремал почти сразу, причем даже не позаботился выключить телевизор, где разноцветные фигурки продолжали яростно скользить по льду.
Откуда-то под стук дождя всплыла тихая мелодия: "…звонкое, веселое, зеленое — до свиданья, лето, до свидания… За окном сентябрь провода качает, за окном с утра серый дождь стеной… Этим летом я встретился с печалью… а любовь прошла стороной…"
И Владимир заснул… Но ненадолго.
Буквально через несколько минут в мозгу выкристаллизовался сигнал опасности — в комнате кто-то есть. Как бы крепко ни спал бывший агент "Капеллы", какие бы феерично-цветные сны ему ни снились — он всегда мог быть вырван из этого плена сигналом извне.
…Ему даже не надо было открывать глаза, чтобы понять: над ним кто-то стоит и смотрит на него. Мозг тут же услужливо подсказал: пистолет под подушкой, снять с предохранителя, рывок…
Нет, хватит! Чертовы рефлексы прирожденного убийцы! На сегодня и так достаточно силовых аттракционов с летальным исходом.
Он глубоко вздохнул и резко вытянул руки вперед, захватывая того, кто стоял перед ним.
Послышался слабый протестующий писк, и он почувствовал в своих жестких объятиях тонкое, стройное тело, прикрытое лишь тонкой тканью.
Владимир открыл глаза.
— Кажется, у вас бессонница? — раздался над его ухом знакомый голос, но в нем уже не было привычной едкой иронии, а билась задушенная нотка легкого — от неожиданности — испуга.
— А, это вы, Александра Ивановна? — сухо произнес Владимир, даже не делая попытки выпустить из рук столь опрометчиво вошедшую в его комнату девушку.
— А что, на ощупь не чувствуется?
— Наверно, я не те места идентифицирую, — в тон ей ответил Владимир.
— Что за манера — хватать девушку? — тихо произнесла Александра.
— А что за манера — входить в комнату без стука и шествовать по ней без звука?
— Но я думала, вы спите.
— Тем более.
— Отпусти же, черт побери, — с ноткой раздражения сказала она и, когда Владимир разжал руки, села на краешек его кровати и начала поправлять сбившуюся ночную рубашку.
Свиридов с интересом за ней наблюдал.
— Я хотела поговорить с вами, — наконец произнесла Саша.
— Поговорить? В два часа ночи?
— Самое удобное время для разговоров. Никто не подслушает и не помешает.
— Ну, может быть, — сказал Свиридов.. — Ничего, что я буду слушать даму лежа?
— Ничего. — Она улыбнулась, явно волнуясь, и добавила преувеличенно бодрым голосом:
— Это как в анекдоте… Лежат мужчина и женщина, час, другой, а потом она и говорит:
"Ты знаешь, кто-то из вас должен встать".
— Опасаюсь понимать это как намек, — невозмутимо откликнулся Свиридов, подумав, что она, вероятно, в самом деле намерена сказать ему что-то существенное, раз подбадривает себя подобными ситуативными анекдотиками-пустышками.
— Вот это правильно. — Саша закусила нижнюю губу, вероятно, собираясь с духом, а потом спросила:
— Зачем… зачем вы здесь, в доме моего папаши?
— Не понял.
— Я хотела сказать, что ведь вы не тот, за кого себя выдаете.
В ее голосе была неопределенная полувопросительная-полуутвердительная интонация.
— А я ни за кого себя и не выдаю, — сказал Владимир. — Ваш почтенный родитель нанял меня по рекомендации уважаемого человека, и я…
— Уважаемого человека? — перебила она его. — Уважаемого человека? Это вы о Китобое говорите, что ли?
— Ну да, о Валере Маркове. А что я не так сказал?
— Дело в том, что я достаточно давно знакома с твоим братом, — жестко сказала она. — С Ильей. Он на тебя похож, только как-то… понежнее и помельче, что ли. Так вот, о тебе он даже боялся упоминать. Я поняла, он сам не знает, чем ты занимаешься по жизни и какими способами зарабатываешь себе даже не на кусок хлеба с маслом, а вообще…
— И чем же я занимаюсь? — спокойно произнес Владимир.
— Я не знаю. Но хотела бы узнать. Потому что человек, который сейчас держит в руках жизнь моего отца, мне незнаком. Единственное, что я о нем знаю, — это то, что он бегал в банде Китобоя.
— Нет, ты забыла еще кое о чем.
— О чем? — напористо спросила Александра Берг.
— О моей, как говорится, тяге к расхищению чужого добра, — с недоброй улыбкой проговорил Владимир. А потом жестко и отрывисто добавил:
— А теперь слушай сюда, девочка. Я не знаю, что ты там обо мне думаешь, только Иван Германович сам взял меня на работу, я не рвался сюда. У меня были иные планы. Ну, например, доесть продукты, которые я у него великодушно позаимствовал в порядке бессрочного заема. А что касается Китобоя, то, во-первых, я никогда, как ты выразилась, не бегал с его ребятишками, а во-вторых, именно по его рекомендации твой папик и взял меня на работу личным телохранителем. Понимаешь, как безоговорочно он должен доверять Валерию Леонидовичу?
— Папа всегда спустя рукава относился к своей безопасности, — произнесла Саша. — Я много раз советовала ему завести путного телохранителя, а не этих… шавок.
— Завел.