о уже в 1923 г. на русском языке была издана книга американского журналиста Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир», где был представлен достаточно субъективный взгляд на Октябрьскую революцию, но главное обстоятельство все же было упомянуто. Рид описывал то, что происходило вокруг Зимнего дворца вечером 25 октября 1917 г. (по старому стилю): «Подобно черной реке, заливающей всю улицу, без песен и криков прокатились мы под красной аркой. Человек, шедший передо мной, тихо сказал: “Ох, смотрите, товарищи, не верьте им! Они наверняка начнут стрелять…” Выйдя на площадь, мы побежали, низко нагибаясь и прижимаясь друг к другу. Так бежали мы, пока внезапно не наткнулись на пьедестал Александровской колонны.
“А много ваших убито?” – спросил я.
“Не знаю, верно человек десять…”
Простояв здесь несколько минут, отряд, насчитывающий несколько сот человек, ободрился и вдруг без всякого приказания снова кинулся вперед. В это время при ярком свете, падавшем из всех окон Зимнего дворца…, мы вскарабкались на баррикады, сложенные из дров, и, спрыгнув вниз, разразились восторженными криками: под нашими ногами оказались груды винтовок, брошенных юнкерами. Двери подъездов по обе стороны главных ворот были распахнуты настежь. Оттуда лился свет, но из огромного здания не доносилось ни звука»[95].
Некоторые фрагменты ленты «Октябрь», в том числе и те, которые связаны со штурмом Зимнего и последующими эпизодами, сегодня могут восприниматься исключительно как наглядная иллюстрация журналистских заметок и мини-репортажей американца. Однако заметим, что в тексте Джона Рида дана менее драматичная и не очень экспрессивная картина прохода отрядов красногвардейцев и рабочих в Зимний дворец. Книга «10 дней, которые потрясли мир» уже собственным названием распространила в мировом культурном пространстве образную интерпретацию событий Октября-1917. Недаром лента Эйзенштейна демонстрировалась за рубежом именно с названием, идентичным названию книги Рида.
Некоторая нарочитая показательность отдельных деталей легендарного эпизода, связанного со штурмом Зимнего дворца, не прошла мимо внимания даже тех, кто был сторонником творческих поисков Эйзенштейна. Выразительные кадры того, как революционный матрос взбирается на запертые ворота, ведущие внутрь двора, и наступает башмаком на царский герб, – чем не символ революционного изменения порядка вещей? Заметим, что именно этот кадр стал частью официального плаката к фильму «Октябрь». Уместно вспомнить и замечание В. Б. Шкловского: «Фактически ворота Зимнего не были закрыты и через них не надо было перелезать. Но перелезание через ворота дало показ окончательного преодоления не только царизма, но и царства вещей. На воротах изображены орлы и короны. Люди, лезшие через ворота, пользовались геральдическими украшениями как ступенями, которые они попирают ногами. Это хорошо придумано, это выразительно»[96].
Кульминационный эпизод штурма, когда из-под арки Главного штаба революционно настроенные массы выбегают на Дворцовую площадь и решительно устремляются на баррикады у Зимнего, получился настолько впечатляющим, что позднее во многие документальные фильмы о событиях 1917 г. эти постановочные кадры включались безо всякого уведомления как историческая хроника. Таким образом, почти одномоментно с выходом фильма «Октябрь» благодаря визуальной интерпретации известных на момент съемки исторических сведений об Октябре-1917 возник развернутый экранный миф. С точки зрения современных коммуникационных практик – это художественный фейк. При этом его влияние оказалось настолько сильным, что предложить иную трактовку, иной зрелищный образ Октября-1917 не представлялось возможным ни по идеологическим, ни по цензурным, ни по творческим соображениям.
Вариант Михаила Ромма
Следующим этапом в формировании визуального образа ключевого политического акта революции стал фильм Михаила Ромма «Ленин в Октябре», появлением которого было отмечено 20-летие Великой Октябрьской социалистической революции.
Характерно, что первоначальный сценарий будущего проекта именовался вполне определенно – «Восстание». Проблема была в том, что никто не мог гарантировать его реализацию в срок, к юбилейной дате, как никто не мог гарантировать и художественное качество будущей картины. Ситуацию усугубляла очевидная идеологическая заданность фильма, главным героем которого, конечно же, был В. И. Ленин, но все понимали, что без фигуры И. В. Сталина обойтись не получится.
Желающих браться за создание столь амбициозной историко-революционной ленты не находилось. После долгих переговоров с руководством, курирующим советское кино, Михаил Ромм решился возглавить съемочную группу. Времени было в обрез, потому что картину надо было сделать к 7 ноября, что и предопределило характер работы над фильмом. Съемочный период длился 80 дней. Все эпизоды с участием Бориса Щукина, которому была доверена роль Ленина, снимались с одного дубля. И 6 ноября 1937 г. в Большом театре в Москве состоялся премьерный показ фильма «Ленин в Октябре». Далее картину ждал прокат в 16 городах Советского Союза. Однако в премьерном варианте отсутствовала одна ключевая сцена. Вечером 7 ноября Михаила Ромма вызвали к Борису Шумяцкому, заместителю председателя Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР, руководившему кинопроизводством. Именно он и озвучил категорическое требование И. В. Сталина, касающееся отсутствия в фильме важнейшего эпизода Октября-1917. Вот как описывает эту сцену сам Михаил Ильич: «Выходит Шумяцкий, потирает руки, говорит:
– Ну вот, сегодня после демонстрации Иосиф Виссарионович еще раз смотрел картину и просил передать вам, что без ареста Временного правительства и штурма Зимнего дворца все-таки крах буржуазного правительства России будет неясен. Придется доснять штурм Зимнего дворца и арест Временного правительства.
Я говорю:
– Как доснять? Когда доснять? Ведь картина на экране!
А Шумяцкий говорит:
– Нет, она уже не на экране: час назад по телеграфу снята со всех экранов»[97].
Дальнейшие шаги по созданию экранной версии ключевого эпизода Великой Октябрьской социалистической революции в Петрограде Михаил Ромм описал в мемуарах, часть из которых была опубликована после его кончины, в постсоветский период. Это может служить косвенным доказательством того, что идеологическое руководство страны в советское время не допускало появления подробностей создания экранного фейка, надолго зафиксировавшего в массовом сознании образ этого исторического события. В киноверсии эта сцена носила постановочный характер, что отчасти соответствовало содержанию самого события, связанного со штурмом Зимнего дворца.
В мемуарах М. И. Ромма можно обнаружить характерный абзац, описывающий попытку доснять «штурм Зимнего»: «Назавтра или послезавтра поехали мы в Ленинград. Приехали, площадь закатана асфальтом, стоят трибуны перед Зимним дворцом. Чтобы снимать, надо было бы их ломать. А я как-то не привык ломать вещи. В Зимнем дворце снимать – видели мы Орбели, хранителя, – понял я, что там с массовкой расправляться будет нелегко, они до сих пор помнили, как Эйзенштейн снимал, и не хотели повторять этот опыт. Подумали мы, решили снимать на “Мосфильме”»[98].
Очевидная искусственность снятого Михаилом Роммом финала фильма проявляется сегодня, с исторической дистанции, в следующей детали: ворвавшиеся в Зимний дворец рабочие, солдаты и красногвардейцы устремляются на второй этаж по известной всему миру Иорданской лестнице. На самом же деле штурмовавшие Зимний пробольшевистские отряды проникли в здание с противоположной стороны и поднимались по другой лестнице, гораздо менее широкой и не такой кинематографически эффектной.
Учитывая последующий идеологический и культурный контекст в кинематографическом развитии темы Октября-1917, можно утверждать, что Михаил Ромм с его версией штурма Зимнего дворца фактически закреплял уже существовавшую трактовку Эйзенштейна. Черно-белые кадры революционно настроенных масс, бегущих к Зимнему и врывающихся в здание, в очередной раз убеждали многомиллионную аудиторию советских зрителей, что в 1917 г. в революционном Петрограде все было именно так и никак иначе. Киноверсия стала визуальным каноном, закрепившим яркий зрелищный образ события, которое, по сути, было историческим, но оставило в источниковедении Октября-1917 достаточно противоречивый фактологический и мемуарный след.
При анализе трех версий следует учесть еще одно важное историческое обстоятельство. Великая Русская революция 1917 г. не имела в своей хронологии четко акцентированных насильственных массовых действий, когда одна политическая сила де-факто подавляла другую. Волнения в Петрограде в феврале – марте 1917 г. носили достаточно стихийный, неорганизованный характер. Отречение императора Николая II вообще произошло вдали от столицы Российской империи, а новая власть в лице Временного правительства не успела (или не смогла?) оставить след в истории организацией зрелищно-массовых акций по свержению монархии и демонтажу всей предыдущей политической системы, поэтому большевики и их союзники интуитивно стремились к вооруженному варианту прихода к власти, в центре которого должен был оказаться некий массовый и зрелищный акт низвержения официальных руководителей государства. В этом, на наш взгляд, кроются социально-психологические корни возникновения мифологии событий Октября 1917 г. и создания цепочки полуфейков-полумемов – от залпа «Авроры» до штурма Зимнего дворца. И отечественный кинематограф сыграл в утверждении этой мифологии важнейшую роль.
В послевоенный период советского кинематографа в картинах историко-революционной тематики, где сюжетно так или иначе затрагивалась тема Октября-1917, созданный экранный фейк-канон соблюдался неукоснительно. Можно обнаружить его отражение в таких лентах, как «Человек с ружьем» (1938, режиссер С. Юткевич), «День первый» (1958, режиссер Ф. Эрмлер), «Две жизни» (1961, режиссер Л. Луков), «Залп “Авроры”» (1965, режиссер Ю. Вышинский), «Посланники вечности» (1970, режиссер Т. Вульфович), «Семья Коцюбинских» (1970, режиссер Т. Левчук).