Фейк — страница 28 из 43

Длинный стол завален грудами ткани, на манекене недошитое платье. Во всю стену – деревянные стеллажи, где в понятном только Злате и Галине порядке расставлены журналы мод, папки с эскизами, разбросаны рулоны ткани и другие швейные штучки.

Злата скидывает шубу на вешалку и садится на мягкий протертый стул возле швейной машинки. Теперь это царство принадлежит только ей. Слезы обжигают глаза, и Злата пытается их сморгнуть, но они жгут лишь сильнее.

Сначала отец, теперь Галя. Привычная жизнь, которую Злата безмерно любит, рушится. Она всхлипывает. А что дальше? Что дальше-то? Папа мертв. Она так и не успела сказать ему столько важных и нужных слов. Как сильно она его любит. Как скучает. Как ревнует к Лекси.

Ах эта Лекси… Она всегда была для папы на первом месте. Была его малышкой, его девочкой, а они – Злата и Галина – всегда шли фоном. Да, он их любил, давал почти все, что они просили. Но всегда, всегда чувствовалась разница между ними и Александрой.

Злата хватает атласную ткань золотого цвета и пытается разорвать ее, но пальцы бессильно скользят. Нет сил даже выместить злость на ткани. Злата роняет руки на колени и запрокидывает голову.

– Она всегда была для тебя важнее нас! – кричит она в пустоту.

Но в ответ тишина.

– И хорошо, что ты сдох! Может, хоть там осознал свой дрянной характер! – еще громче орет она и швыряет ткань на пол.

Слезы уже не останавливаются, и Злата напоминает себе мокрую, безвольную тряпку. Нужно успокоиться, нужно успокоиться. Она ладонями трет щеки и всхлипывает. Но тоска по отцу лишь усиливается вместе с чувством вины. Она столько не успела ему сказать.

По ателье разливается звон дверного колокольчика.

Глава 39Тебя не существует

Галина шумно выдыхает и закрывает последнюю папку с документами.

– Тебе следует отдохнуть, – замечает Даня. Он уже изрисовал набросками половину скетчбука.

По щекам Галины пунцовыми пятнами расползается румянец, больше напоминающий лихорадку, чем смущение.

– Да ну. Еще только половина десятого, но я успела переделать всю работу, что взяла на дом. – Галя машет ладонью на лицо. – Душно. Вам не жарко?

– Выгляни в окно, охладись, – не отрываясь от телефона, бросает Алекса.

Галя криво улыбается. По ее лицу капельками стекает пот.

– Ты перетрудилась. – Даня хмурится. – Нельзя так. Иди отдохни.

Галина разминает шею и кашляет:

– Да нет. Просто ни с того ни с сего стало душно. Прямо дышать нечем. – Она делает глубокий вдох. – Даня, ты не возражаешь, я…

– Иди, – он посылает ей понимающий взгляд, – мы с Алексой скучать не будем.

Алекса лишь угукает.

Галя прижимает документы к груди и встает. Ее слегка пошатывает. Даня поддерживает ее под локоть, но она качает головой:

– Все в порядке. Знаешь, я поеду тогда к Злате. Раз работы все равно нет, помогу ей. – Она задерживает взгляд на Дане. – Ты точно не против?

– Не переживай. – Он улыбается.

Алекса, наконец, отрывает взгляд от мобильного и вскидывает бровь:

– Че это за странный диалог между вами?

– Тебе показалось. – Даня пододвигается к Алексе. – Может, тебе помочь с постом?

– Да я почти закончила.

Дверь за Галей тихо закрывается.

Даня внимательно смотрит на сосредоточенное лицо Алексы. Как продержаться этот день? Как спасти ее? А может, это только его воображение, и поэтому Галя ушла? Устала играть в его детские игры?..

Даня снова упирается взглядом в скетчбук. На белой странице серым карандашом эскиз девушки. На этот раз он нарисовал не Алексу и даже не Галину. Нет. У девушки длинные волосы и тонкое худое лицо. Почему-то в его воображении она сидит на стуле и шьет платье вручную. А по ее щекам текут слезы. Но почему он нарисовал именно это?

Он много чего не понимает в своем творчестве. Многое, что приходится принимать, как должное.

Время снова течет, медленно и вязко. Даня ощущает каждую минуту ожидания неминуемой беды и спустя полчаса не выдерживает.

– Расскажи, о чем вы говорили с Игнатом?

Алекса вздрагивает и даже откладывает телефон в сторону. Скрещивает на груди руки:

– Опять ты за старое? Не все ли равно?

– Нет! Не забывай, что я все видел.

– И что ты видел? – ехидничает Алекса.

– Как он схватил тебя за руку. Как что-то сказал тебе, и ты очень испугалась, – пылко отвечает Даня.

– А что ты ожидаешь от такого отморозка, как Игнат? Он мне всякую дрянь говорил, я уже и не помню. А если и помню, то хочу забыть, но каждый – каждый! – стремится мне об этом напомнить. – Она спускает на пол ноги и встает, но Даня перехватывает ее за руку.

– Стой. Не злись, я просто беспокоюсь за тебя.

Она переминается с ноги на ноги и садится обратно.

– Я и забыла, что ты очень милый… – Алекса сжимает его пальцы, и их тепло сливается воедино.

– Хочешь, порисуем вместе? – предлагает Даня.

Алекса растерянно моргает и сразу отпускает его руку.

– С чего бы это? – Голос звучит отрешенно и даже грубовато.

– Провести время. Да и я уже устал рисовать на маленьких листках. – Он со смехом показывает скетчбук.

Алекса прикусывает нижнюю губу:

– Даня, – неуверенно начинает она, – я не хотела тебе говорить, потому что боялась, что ты разочаруешься во мне.

– О чем ты?

Даня ненавидит такое начало разговора. Оно неминуемо ведет к чему-то отвратному.

Я не хотела тебе говорить, но твои картины еще очень сырые.

Я не хотел тебе говорить очевидные вещи, но следует помнить, что матери не перечат.

Я не хотел, но…

И думаешь, а правда ли человек не хотел? Или просто прикрывает вежливой фразой свое лицемерие?

– Я не умею рисовать. Точнее, не люблю. Это не мое, – на одном дыхании произносит Алекса.

Даня переваривает неожиданное признание, но одних слов явно мало:

– Я не понимаю. Ты что – не художница?

– Нет.

– Тогда чьи картины ты публиковала в своем блоге?

Он вспоминает все посты Алексы, где она проникновенно и с любовью писала о картинах. Где она сидела перемазанная краской и смеялась. Счастливая, прекрасная.

– Галины. Она, как и ты, стеснялась своих работ и никому не хотела показывать. Все началось с того, что я тайком от нее выложила ее картину. – Алекса расслабляется и снова берет в руки мобильный. – И подписчики сразу решили, что это моих рук дело. Галя была не против и даже помогала мне писать посты по творчеству и делать фотографии. Для нее главное, что картины нравятся людям, а кого они считают их автором – это уже вторично.

– То есть ты присвоила себе чужой труд?

Алекса закатывает глаза:

– Ты меня вообще слушаешь? Галя разрешила. Я бы ни за что не стала делать это без ее разрешения. Твои картины я ведь подписала. Да, возможно, это нечестно по отношению к подписчикам, но Галю я не обижала.

Даня опирается локтями на колени и сжимает голову ладонями. Его бросает в жар. Фейк. Огромный, дешевый фейк, в который он был влюблен.

– А может, она просто боялась тебе отказать, – нерешительно произнес он, – или потом передумала, но ты ведь уже вошла во вкус и тебе было не остановиться.

Александра щурится и выключает мобильный. Наклоняется к Дане и шепчет почти на ухо:

– Знаешь, не строй из себя святошу. Я спрашивала у Галины разрешения на каждую картину, фотографию которой выкладывала в блоге. А иногда она даже специально рисовала для меня. Для Гали это не более чем хобби, уж точно не смысл жизни. Но да, ты ведь всех судишь со своей колокольни. Хочешь сказать, что лучше делать, как ты? Рисовать и прятать под подушкой, чтобы, не дай бог, никто не увидел? А потом плести чушь о «даре», – она делает пальцами кавычки, – чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание?!

Даня молчит. Странно, но глаза Александры вдруг теряют всю привлекательность. Да, она до сих пор красива. Чувственность и восточный колорит никуда не исчезли, но его взгляд на нее вдруг меняется. Теперь она для него не более чем симпатичная картинка.

Алекса горько усмехается:

– О, я вижу по твоим глазам, что ты думаешь. Ты считал, что знал меня, как облупленную, но нет… – На ее глаза наворачиваются слезы, и голос хрипнет, но Даня даже не дергается, чтобы утешить. – А теперь скажи мне, что ты видел во мне, когда читал мой блог? Девушку, которая учит, как правильно краситься, как одеваться, как привлечь внимание парней. Художницу. Поклонницу восточной культуры. Верно?

Он продолжает молчать, а она говорит, буквально считывая его мысли:

– А ты хоть раз видел, чтобы я красилась дома? Да я ненавижу наносить макияж! Я ненавижу быть идеальной. Даже одеться на свидание с Игнатом мне пришлось через силу. Ради Клима. – Она громко хохочет, напоминая умалишенную. – Мы ходили с тобой к следователю, ты помнишь, чтобы я хоть ресницы накрасила?

– Нет, – наконец выдавливает Даня.

Ему больно слушать Алексу. Она умело разрушает выстроенный в его голове образ, и Даня словно наяву видит, как ее лицо покрывается трещинами, и штукатурка осыпается, обнажая плесневелые, сырые стены.

Фейк. Она – фейк. Ее не существует.

– Папочка всегда хотел, чтобы я была идеальной. Галя со Златой даже не подозревали, как он задалбывал меня своими приказами – надень платье, сделай макияж.

Сегодня будут гости, ты будешь их встречать! – Алекса язвительно жестикулирует. – Если я при параде – значит, молодец. А если я завтракаю растрепанная и в ночнушке – немедленно переоденься! Игрушка – вот кем я была для него. – Она переводит дыхание и утирает глаза краешком футболки. – И при этом он совершенно не замечал, сколько пудры и румян нанесет на себя Злата, сколько побрякушек она нацепит, или домашние костюмы Гали, которые превращают ее в плюшевого медвежонка. Они были просто его дочерьми, а я – игрушкой. До последнего вздоха… – Она закрывает глаза и судорожно вздыхает. – И несмотря на это, мне его очень не хватает.

* * *