Алекса… А ведь он ее не знает. Александра, Алекса, Лекси, Саша, Сашенька… Она носит столько имен, и ни одно из них не отражает ее суть.
– Галя? – зовет он, когда она, не реагируя на его вопрос, выходит из прихожей.
Галина замирает и неохотно бросает через плечо:
– Тебе стоит уйти, Даня.
– Что?
– Уходи! – уже яростнее произносит она и оглядывается. – Ты не нужен Саше. Она лишь использует тебя. Но чем сильнее ты грязнешь в наших проблемах, тем тяжелее тебе будет выбраться.
Она замолкает, и некоторое время они пристально буравят друг друга взглядом.
– А может, я нужен тебе?
Глаза Галины расширяются от удивления. И она поспешно поднимается наверх, оставляя его перед выбором. Уйти или остаться?
Даня хмурится и вызывает такси.
Сколько его здесь не было? Неделю?
Даня расчищает заметенный снегом вход и открывает дверь гаража. Входит внутрь и включает генератор. Раздается размеренное гудение, и загораются знакомые лампочки. Привычным жестом он устанавливает на мольберт чистый холст, готовит краски. На секунду застывает, разглядывая бинты на пальцах, которые успели загрязниться. Затем решительно срывает повязки и швыряет в мусорное ведро.
Ободранные ногти выглядят сносно. Запекшаяся черная кровь, некоторые пальцы еще болят, но в остальном Даня больше не чувствует себя калекой.
– Итак, приступим.
Когда в гараже становится достаточно тепло, он снимает пуховик и берет масляные краски. Смешивает на палитре нужный цвет.
– Вы не хотите говорить правду. Значит, я вас заставлю, – шепчет Даня.
Постепенно на холсте рождаются очертания Галины, и с каждым мазком лицо девушки все больше и больше похоже на нее. Вот она… Приходит к нему и говорит правду. На портрете она выглядит такой беззащитной, что у Дани щемит сердце. Он проводит кистью по холсту, но внизу обрывает линии, не заканчивая картину.
Но это далеко не все, что Даня хочет узнать. Секрет Алексы с самого начала связывал ему руки. Загадочный убийца, от которого она сбежала той ночью. А может, ее никто не преследовал? Может, она лгала с первого дня?
Даня отставляет первую картину и берет чистый холст. Последний. Зубами он зажимает кончик кисти и на минуту задумывается. Затем неуверенно смешивает темные краски на палитре и начинает рисовать особняк Вольфов. Яркая луна освещает площадку перед домом. Перед ним стоит незнакомец. Даня изображает его в куртке с капюшоном – таинственный убийца, от которого якобы прячется Алекса.
Низ холста, как всегда, остается кристально чистым. Завершив картину, Даня кладет перепачканную палитру на тумбочку вместе с кистями. И проводит ладонью по лбу. Впервые его дар служит не игрушкой ради выполнения глупых желаний. Впервые он пытается разгадать тайну и найти убийцу.
Даня напряженно разглядывает картины. В воздухе стоит запах свежих красок. Так пахнет правда, которую он скоро узнает.
Глава 48Воскресное утро
Дом вымер. День после похорон ознаменовался мрачной тишиной, которая затаилась в каждом уголке особняка. Замер даже снег на улице. Мимо окон больше не летают снежинки. Они лежат на сугробах, намертво примерзнув за ночь.
На кухне никого нет. Нет Галины, которая обычно суетится возле плиты и готовит завтрак. Нет Арсения, одетого с иголочки в дорогой костюм-тройку. Нет заспанного Клементия в любимой красной футболке. Нет Алексы – обычно она зависает в соцсетях, подогнув под себя одну ногу. И, конечно же, нет Златы, звенящей золотыми браслетами.
Даня наливает крепкий кофе. Ранним утром он здесь один.
«В ней говорилось, что нас всех ждет смерть», – неожиданно приходят на ум слова Арсения.
Неужели кто-то и правда истребляет семью Вольфов? Тогда последняя картина Дани должна помочь вывести убийцу на чистую воду.
– Сделаешь и мне?
Мертвую тишину разрезает хриплый голос Галины. Она опухла от слез, от сна и успокоительных, и Даня с трудом узнает в ней ту милую и уютную девушку, какой она была.
– Сахар?
– Нет. Чистый кофеин. От снотворных мне так плохо, будто меня тоже похоронили.
Она тяжело опускается на стул и подпирает голову руками, запуская пальцы в запутавшиеся локоны. Даня ставит перед ней кружку американо и садится напротив. Галя молча отпивает кофе.
– Я думала, ты уйдешь.
– После твоих слов? Я не привык бросать друзей.
Впервые за последние дни на ее лице появляется улыбка. Такая крохотная, что пару секунд Дане кажется, будто ему мерещится.
– Ты что-то рисуешь? – Галя кивает на брошенный на столе скетчбук. Тот самый, который предсказал смерть Златы.
– Да, я измучил почти все страницы.
– А это что?
Она осторожно раскрывает его на середине и задумчиво разглядывает огромного ястреба, нарисованного черной ручкой. Каждое перышко прорисовано до мельчайших деталей. Даня нарисовал его так, словно наблюдал за полетом птицы сверху, а вот голова почему-то была повернута набок.
– Не знаю. Нарисовал вчера. Просто всплыла картинка в голове.
– Красиво. Странно, но что-то похожее мне снилось сегодня. Удивительно, что я еще помню сон. Эти снотворные настолько сильные, что, мне кажется, прекратились даже приступы… – Последнее слово поспешно умалчивается.
Галя краснеет и шумно выдыхает, как будто только что подсмотрела за целующейся парочкой.
– Приступы?
Даня внимательно следит за ней. Ему прекрасно известно, о каких приступах она говорит.
Галина проводит дрожащей ладонью по волосам, стыдливо отводит глаза. И молчит, словно может стереть то, что только что сказала, и начать разговор с начала.
– Я знаю, о чем ты говоришь, – мягко подталкивает ее Даня. – И часто ты лунатишь?
Галя вскидывает на него недоверчивый взгляд:
– Тебе Саша рассказала?! – заводится она. – У нас в семье не принято об этом говорить. Папа не разрешал! Она не должна была…
– Она ничего не говорила. Я сам видел. После смерти Златы. Мне захотелось в туалет, а в коридоре стояла ты… не совсем проснувшаяся.
Пусть так. Зачем ей знать, что она играла в шахматы с мертвой сестрой и разговаривала с покойным отцом? Этот дом медленно, но верно населяется призраками, вытесняя живых.
– Ох, мне так стыдно! – Она закрывает голову руками, утыкаясь лицом в столешницу.
– Здесь нечего стыдится. Случилось такое У тебя стресс.
горе…
– Обычно меня редко беспокоят приступы, но, если я с кем-то сильно поругаюсь или же похор… – Она спотыкается, не в силах выговорить крамольное слово.
– Похоронишь? – помогает Даня.
Она кивает и вытирает глаза:
– Да. Тогда случается «это».
– И как давно ты страдаешь лунатизмом?
– С детства. Мой психолог говорил, что это из-за недостатка внимания. Но он все болезни объяснял этой причиной, так что я так до конца не знаю, где искать правду.
Галина допивает кофе и тут же зевает. Кажется, кофеин бессилен против снотворных.
– Мой организм не выдерживает череду похорон в нашей семье. Так что я не удивлена, что ты застал меня… такой. – Она закрывает глаза и долго сидит, как статуя. – Перед тем, как отец умер, мы с ним сильно поругались накануне… – Признание дается ей мучительно тяжело. Галя устремляет на Даню взгляд настолько равнодушный, что ясно видно, как она отрешилась от реальности.
– Ты поругалась с отцом? Как-то не верится.
– Поверь. Я очень хотела работать с папой, а он твердил, что мое место рядом со Златой. Интересно, что бы он сказал теперь? – вздыхает Галина. – И ночью я боялась заснуть, боялась, что случится приступ. Знаешь, как страшно вдруг очнуться посреди кухни и понять, что не помнишь, как тут оказался? А однажды я ушла в лес. Хорошо, что это было летом.
Даня берет ее за руку и крепко сжимает, пытаясь согреть холодные пальцы.
– Поэтому в тот день я ходила, как во сне. Жутко хотелось спать, так что после ужина я не выдержала и решила прилечь в комнате отдыха. Попросила Злату присмотреть за мной. Как потом оказалось, ей надоело меня стеречь, и она ушла в зал, чтобы подобрать книгу для чтения.
– Чем больше ты рассказываешь, тем меньше я понимаю, что здесь такого ужасного, чтобы винить себя во всем? – хмурится Даня и ласково поглаживает руки Галины. Она не вырывается. Кажется, она даже не замечает.
– Ничего ужасного не было. Просто я уснула в комнате отдыха, а проснулась на кухне. В руке сжимала прозрачный пакетик из-под белого порошка. – Ее лицо бледнеет. – Теперь я знаю, что это был феклицин. Тогда я испугалась и выбросила его в урну. Толком ничего не помнила. Только бокал и льющееся в него вино. Теперь понимаешь?
– Нет, – честно признается Даня.
Галя оглядывается на дверь, наклоняется к нему и шепчет:
– Я боюсь, что, пока лунатила, высыпала вещество в вино, которое забрал отец. Или кто-то отнес ему. Понимаешь? – Она перехватывает его пальцы и стискивает. – Кто-то из моих родных принес порошок и спрятал. Возможно, Злата. Или Клим… Я не хочу верить в то, что в нашей семье есть зависимый. Но лучше так, чем считать кого-то убийцей.
– Так, стоп. Допустим, кто-то спрятал этот… «Поцелуй серафима». Как ты о нем узнала?
– Я лунатила. Он мог не обратить на меня внимания, ведь я бы ничего не запомнила, – лихорадочно бормочет Галя. Было видно, что она давно и долго об этом размышляет. – Так и вышло. Но, видимо, во сне я высыпала чертов порошок в вино. Весь! А потом папа выпил его, и получается, что его смерть – это не намеренное убийство, а просто… дурацкое стечение обстоятельств, – выдавливает она. – На следующий день я вспомнила про пакетик, но не нашла. Видимо, его хозяин уничтожил улики. В любом случае это моя вина. Я убила отца.
Она морщится, отчаянно пытаясь подавить рыдание.
– Думаю, это голословное обвинение, – бормочет Даня. – Ты накрутила себя, вот и все. Ты могла лунатить, не спорю. Но это не значит, что именно ты высыпала порошок. Ты не думала, что могла увидеть, как кто-то это делает? Значит, правда таится в твоей голове!