Скрипит дверь, раздаются чьи-то резкие шаги, и с его головы, наконец, срывают мешок. Блаженная прохлада сменяется ярким светом, и Даня жмурится.
– Здравствуй, Даниил.
Мелодичный мужской голос растягивает гласные и произносит слова медленно, словно критик рассуждает о творчестве.
Постепенно глаза привыкают к свету, и Даня узнает Игната. Глаза художника почти достоверно запомнили его черты с записи камер видеонаблюдения и перенесли на холст, и все же, увидев Игната вживую, Даня понимает, что не сумел в точности передать этот жесткий взгляд и язвительную усмешку.
– Где Алекса?
– Александра? – уточняет Игнат.
Он стоит, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Только после его уточнения Даня осматривается. Но в комнате нет другой мебели кроме стула, на котором он сидит, и камина. А еще… Сердце сжимается, когда Даня замечает в углу комнаты мольберт с чистым холстом.
– Почему ты решил, что она у меня?
– Потому что ту ссадину, что у тебя на скуле, я поставил! – отрезает Даня и бросает на Игната агрессивный взгляд.
– Ух ты! Александра сказала, что ты мягкий и спокойный, поэтому с тобой не будет проблем.
– Где она? Что ты с ней сделал?! – шипит Даня.
– Она пленница, Даниил. Она жива, и это все, что тебе следует знать. А сейчас мне нужен ты и твой дар. – Игнат ставит на середину комнаты мольберт.
– Не понимаю, о чем ты… – Даня вжимается в спинку стула. В животе образуется тяжелый узел, грозящий разразиться болью.
– Даниил, со мной не стоит играть. – Взгляд Игната темнеет. – Александра всеми правдами и неправдами пыталась меня убедить в том, что у тебя есть способность управлять людьми. Если бы не это, вы бы нашли ее труп еще вчера. Только мое любопытство позволило ей прожить так долго. Поэтому я повторяю: не играй со мной.
– Значит, это ты убил Злату и Леонида Вольфа?
– Что я сделал, тебя не касается. Тебя должен интересовать лишь этот холст. – Игнат достает из заднего кармана пистолет и тычет в чистое полотно. – Я хочу, чтобы ты нарисовал смерть Арсения Вольфа.
– Я не могу убивать с помощью картин! – кричит Даня. – Ты хоть слышишь себя? Ты несешь чушь! Картины, способность управлять людьми… Кажется, ты помешался.
Игнат тяжело вздыхает и закатывает глаза:
– Хорошо. Будь по-твоему…
Он уходит в соседнюю комнату, и вскоре оттуда доносится женский крик:
– Алекса! – Даня вскакивает на ноги, но не успевает сделать и шага.
Игнат вталкивает в зал Александру, и она падает на колени. Руки связаны за спиной красной веревкой, а длинные волосы закрывают лицо.
– Вставай, красавица. Твой друг упрямится. – Игнат рывком поднимает Алексу на ноги, и ее голова запрокидывается назад.
Возле правого глаза багровеет синяк, на нижней губе запекшаяся кровь. Она до сих пор в ночнушке, и черный шелк подчеркивает бледность кожи. Игнат запускает пятерню в ее волосы и притягивает к себе. Глубоко вдыхает.
– Ах, этот аромат корицы… Александра кому угодно может вскружить голову. – Дуло пистолета упирается ей в щеку, и Игнат снова устремляет на Даниила взгляд: – Ну что? Теперь я больше не полоумный?
– Хорошо, хорошо, – поспешно бормочет Даня. – Алекса говорила правду. У меня есть дар.
Он смотрит в ее затравленные глаза. Да, она боится, но кое-что еще кроется на лице Алексы – опустошение, равнодушие, безразличие. Или это смирение со своей судьбой?
– Вот такой разговор мне по нраву, – улыбается Игнат. – Значит, я могу снять с тебя наручники и ты нарисуешь смерть Арсения?
– У меня правда есть дар, но если я нарисую смерть, она не сбудется. – Даня старается говорить мягко, чтобы не вызвать очередную вспышку ярости. Палец Игната на спусковом крючке не дает спокойно вздохнуть.
– Хорошо. Допустим, я поверю. – Тот щурится. – Но ведь ты можешь нарисовать что-то, что приведет к смерти? К примеру, дорога, ведущая к особняку Вольфов весьма крутая, а сейчас очень снежно. Арсений, скорее всего, расстроен и едет чрезвычайно быстро этой безлунной ночью…
– Хочешь, чтобы я нарисовал аварию? – В горле пересыхает. Даня смотрит в маленькое окошко. И правда темно, хоть глаз выколи.
– Именно. И в твоих интересах, чтобы картина сбылась. Если завтра утром я узнаю, что Арсений Вольф здоров и цел, а никакой аварии не было… – он разочарованно щелкает языком, – вы оба проживете недолго. Потому что твой дар – это единственная причина, по которой я до сих пор не убил эту милую девочку.
Даня мрачно смотрит на белый холст. Затем на дрожащую Алексу. В голове вновь звучат слова Галины: «Твой дар – это опасная вещь». Он снова не рассчитал свои силы. И вновь перехитрил сам себя.
– Я нарисую, – хрипит он. – Я нарисую.
Глава 57Осел, глупец, дурак
Фары разрезают густую пелену снега, но Арсений словно сходит с ума и давит на газ все сильнее. Голову разрывает бесконечное множество мыслей, а теперь еще звонок плачущей Галины. Даня пропал. Какого черта? Почему ее волнует какой-то чужой парень, которого они приютили из-за капризов Лекси?
Лекси… Сердце отдает тоской. Оно еще ноет по Злате – и вновь потеря. Его семья распадается на куски. Отец, Злата, Лекси…. Арсений не выдержит, черт побери!
А Даня просто сбежал. И теперь Арсению как-то придется объяснить Галине, которая влюбилась в этого осла по уши. Какой же Арс глупец! И еще вздумал доверять этому Дане. Оставил с ним сестру, а тот струсил.
Арс крутит руль и с заносом входит в снежный поворот. Остались только он, Клим и Галя. Лекси, милая Лекси… Прости своего непутевого старшего брата.
Слезы ослепляют Арсения, и он порывисто утирает их рукой. И странно, но машина неожиданно перестает его слушаться. Очередной поворот. Колеса скользят по снегу, а Арсений пытается вырулить на трассу, но ни черта не видно. Снег залепляет стекло. Земля и небо меняются местами. «Мерседес» резко виляет вправо, затем влево. Дыхание замирает где-то в середине груди. Хочется вздохнуть – и никак. На мгновение кажется, что он снова может управлять машиной. Но это только кажется.
Откуда ни возьмись, перед автомобилем вырастает дерево…
Глава 58Фокус со смертью
Вика нерешительно топчется перед дверью в больничную палату. С плеча сползает белый халат, и она неловко его поправляет. Тяжелый пакет с апельсинами лишь мешает.
Время далеко за полдень, а она только сейчас вырвалась с работы. Утром ей позвонила Галина Вольф и срывающимся голосом сообщила, что Арсений поздно вечером не справился с управлением машиной и врезался в дерево.
Виктория понуро качает головой. Слишком много навалилось на одну семью. Две смерти, одно исчезновение, одна авария.
Она выдыхает и заносит руку, чтобы постучать в дверь, но та распахивается перед ее лицом.
– Клементий? – От неожиданности Вика делает шаг назад.
Младший Вольф удивленно вскидывает брови и оборачивается к больничной койке, на которой лежит Арсений:
– Кажется, к тебе пришли, и я ухожу вовремя. Пойду следить за Галей, а то она, похоже, подсела на успокоительные. – Он выходит в коридор, пропахший лекарствами, и подмигивает Вике: – Мой брат родился в рубашке.
Виктория молча провожает его взглядом и, переборов смущение, заходит в палату. Да… Для Вольфов все самое лучшее. Отдельная палата, телевизор на стене. Почти как в американских фильмах.
На шею Арсения надет белый воротник, на правой ноге гипс. Лицо в ссадинах, губа рассечена, но в остальном он выглядит так, будто всего лишь упал с велосипеда.
– У меня еще три ребра сломано… – Он еле шевелит рукой, большим пальцем указывая на туго забинтованную грудь.
– Я не спрашивала, – резко отвечает Виктория.
Сначала стоит на месте, затем неуверенно присаживается на железный стул возле койки.
– Поэтому я и сказал. – Он неловко улыбается и тут же морщится от боли в губе.
Так странно видеть его без привычного костюма, со взъерошенными волосами. И эти пугающие туманные глаза прямо затягивают на самое дно.
– Как тебя так угораздило? – Она старается говорить твердо, но нервный вздох выдает ее волнение с головой.
– Нельзя садиться за руль, когда ты в полном раздрае, – хрипит Арсений. – Жаль машину. По словам Клима, она в хлам. А я отделался очень легко. Он предлагал мне продать свою «тойоту», ее не жалко разбить.
– Какой заботливый.
– В этом весь Клим. Он, конечно, паршивая овца в семье, но не злобный. Просто дурачок. – И снова кривая усмешка.
– Ласково ты о брате. – Вика отводит взгляд, лишь бы не смотреть в его глаза.
– Поверь, он достаточно помотал мне нервы.
В ответ она кивает и тут вспоминает про фрукты:
– Я принесла апельсины. – Вика хмурится и кладет пакет на тумбочку. – В больницу же обычно их приносят? – неуверенно добавляет она.
– Ну, вряд ли они залечат переломы, но спасибо, – сипло смеется Арсений.
Она снова сцепляет между собой пальцы. И зачем только сюда пришла? Он ведь заслужил то, что с ним произошло, разве нет?
– Знаешь… Я все думаю над тем, что ты сказал.
– Что именно?
– Что экспертиза не врала. – Почему стоит об этом заговорить, как становится тяжело дышать? – Что насильников действительно было только двое.
Веки Арсения опускаются ниже, делая его взгляд невыносимо тяжелым.
– Я часто об этом думала, ведь на самом деле плохо помню выпускной. Моя память меня защитила. Но я знала, что твой отец замял это дело и поэтому те уроды остались на свободе. Вот я и решила, что экспертизу подменили, чтобы очистить твое имя.
– Это невозможно подменить, – отзывается Арсений. – Да, я стоял на стреме и был пьян, но, черт возьми, прекрасно понимал, что творится в той проклятой каморке!
С его губ срывается гнусное ругательство, так не вяжущееся с маской джентльмена, которую он всегда носил.
Вика промокает согнутым пальцем уголок глаза и с удивлением смотрит на капельку влаги. Что это? Она плачет?