– В конце концов, это ведь самоубийство… – Клим прячет лицо в ладонях. – Тут нечего расследовать.
– Ты сам веришь в это?
Арсений сжимает монету. Иногда хочется разломать ее пополам, но не хватает сил. Всегда не хватает сил.
– А ты нет? Тебе больше по душе дурацкая версия Златы?
– Какая именно? Та, в которой убийца – Лекси? Или таинственная любовница отца?
Клим озадаченно молчит:
– О последней версии я не слышал.
– Мозг Златы способен выдавать по сто различных вариантов за пять минут. Порой мне кажется, что ей следовало стать писательницей, а не дизайнером одежды, – усмехается Арсений. – В любом случае, одна версия бредовей другой, но и в самоубийство мне верится с трудом. Если честно, я уже не знаю, где правда. Без отца… – он выдыхает, – оказалось труднее, чем я думал.
– Мы справимся. – Клим встает с кровати и сжимает его плечо.
Сейчас брат выглядит еще бледнее, чем раньше. Цвет кожи скорее граничит с серостью. Может, стоит пригласить врача на дом? Клима точно не затащить в больницу.
– Главное, чтобы Лекси вернулась. Я не прощу себе, если с ней что-то случится.
– Не случится, – Клим улыбается, но слишком тускло. – Мы не позволим.
Длинный рыжий локон безжалостно сдавливает палец. Но Виктория только сильнее наматывает волосы – боль дает ей почувствовать себя живой. На заваленном бумагами столе лежит раскрытая папка. К ее углам прикреплены две фотографии Леонида Вольфа – живого и мертвого. Последняя заставляет Викторию слегка поморщиться. На обледенелой брусчатке распростерто тело крупного мужчины, вокруг головы растекается лужа крови.
Вот как закончил свой век один из самых влиятельных бизнесменов города. Владелец сети гостиниц горнолыжного курорта «Летящая птица». Курорта, благодаря которому их маленький городок Снежный сможет существовать еще очень долго. Только вот уже без Леонида Вольфа.
Виктория распускает закрутившийся локон и потирает ладонями лицо. И ради этого дела пришлось идти на свидание с начальником, которого она на дух не переносит? Она, видимо, спятила.
– Вон! – шипит Виктория самой себе, прогоняя из головы отвратительные воспоминания.
Она добилась, чего хотела. Это главное.
Виктория заинтересованно изучает дело: протоколы опросов свидетелей, заключение нарколога, которое несколько дней назад принесли из лаборатории. Очень любопытно.
Младшая дочь Вольфа – Александра – утверждает, что перед тем, как выброситься в окно, Леонид кричал, что за ним пришли Лизонька и Святослава. Елизавета – его первая жена, умершая при родах тройняшек: Златы, Галины и Святославы. Последняя появилась на свет мертвой.
Никаких следов мистики. Абсолютно.
По результатам экспертизы ускорения тела не установлено. Значит, погибшего никто не толкал и Александра говорит правду. Вольф выпрыгнул в окно сам.
Виктория внимательно просматривает содержимое папки до конца, а затем откидывается на спинку крутящегося кресла. Что ж, кажется, пришло время навестить семью Вольфов.
От мысли, что она на правильном пути, по коже пробежали мурашки.
Глава 5Смерть – это избавление
– Кажется, твоя мама… выше меня. – Алекса стоит посреди кровати на коленях.
Красный свитер с оленями свисает до середины бедер, а синие джинсы, которые на маме почему-то сидели в обтяжку, на Александре держатся только благодаря кожаному ремню.
– Выглядит…. неплохо, – замявшись, произносит Даня.
– Если мои подписчики увидят меня в таком виде, сразу отпишутся.
– Да ладно, вы же мило смотритесь…
– Вы? – с нажимом уточняет Алекса.
Даниил смущенно улыбается:
– Ты.
По просьбе Александры он раскрыл шторы, и теперь можно увидеть длинную заснеженную дорогу, ведущую вниз по склону к центру города. Дом больше не напоминает крепость, и от страха у Дани постоянно потеют ладони. Если Алекса узнает, что она очутилась на его пороге, потому что он так захотел… Ох, если она все-таки узнает! Что же он наделал?
Александра сидит по-турецки и осторожно разматывает бинт на правой ноге:
– Выглядит не так уж плохо.
Ступни красные, но уже не так сильно воспалены. Она разбинтовывает вторую ногу и облегченно вздыхает:
– Думаю, завтра я опять буду красоткой. И мы отправимся к моей семье, – последнее предложение Алекса произносит шепотом.
Даня медленно проходит в спальню и садится на край кровати:
– Мы?
Александра вздрагивает и переводит на него затуманенный взор, как будто и вовсе забыла, что он находится рядом:
– Да. – Ее глаза оживают. Пальцами она безуспешно пытается расчесать спутавшиеся волосы. – Я знаю, что совсем наглею, но кроме тебя я больше никому не могу доверять.
Даня нервно выдыхает. От ее умоляющего взгляда ноет желудок. Он растерянно открывает ящик тумбочки и достает оттуда расческу:
– Вот, пожалуйста.
– Так что скажешь? – Алекса машинально берет гребень.
– Что ты хочешь услышать? Я… я не совсем понимаю, за…зачем я тебе н…нужен.
Чертово заикание! Вдох, выдох, вдох. Нужно успокоиться. Но как тут успокоишься, если стоит лишь взглянуть на Александру, как пульс ускоряется и нервы натягиваются как струна.
– Тихо, тихо. – Она расчесывает длинные волосы, которые переливаются на свету всеми оттенками каштаново-черного. Темное золото. Даня зачарованно смотрит на них и не сразу понимает, что Алекса аккуратно подползла к нему и мягко гладит по спине. – Не нервничай. Мой одноклассник тоже заикался, когда начинал нервничать.
– Я редко заикаюсь. – Даня с шумом втягивает воздух, снова улавливая знакомый запах корицы. – Только когда общаюсь с незнакомыми девушками.
– А со знакомыми разговариваешь как обычно? – поддразнивает Алекса, заставляя его кивнуть. – И много у тебя знакомых девушек?
– Теперь две, – ухмыляется он.
– Станешь моим другом? – Она перепрыгивает с одной темы на другую и наклоняет голову набок, заискивающе заглядывая ему в глаза.
Даня оглушенно кивает. Лучше он промолчит, иначе снова будет позорно заикаться. Рядом с Александрой невозможно оставаться спокойным. Все, что она делает и говорит, не укладывается у него в голове. Прошло всего дней десять с момента смерти отца Алексы, но порой она словно забывает об этом и заливисто смеется, чтобы через минуту разрыдаться.
– И все-таки ты должна позвонить родным, – выдавливает из себя Даниил. – Они наверняка тебя ищут.
Алекса только отмахивается и обхватывает колени руками. Нахмурившись, смотрит в окно, за которым бушует метель. Снег залепляет стекло, будто маленькие его крупинки пытаются пробиться в дом. Даня подавляет вздох. Обстановка идеальна, зарисовать бы все происходящее.
– Александра?
– Зови меня Алексой – мне так больше нравится.
Он знает. Он читал ее блог каждый день.
– В семье почти все называют меня Лекси. Ну, кроме Гали. Она – добрая душа, зовет меня Сашей. Как и отец, – голос Алексы хрипит, – звал. Часто говорил: Сашенька… – Алекса переводит дыхание. – Не переживай, они не станут сразу меня искать. Дня два-три у нас точно есть. – Она вытягивается на кровати, демонстрируя широкую улыбку.
– Как это? После того, что случилось, они не будут тебя искать?
– Я раньше часто сбегала из дома. Конечно, потом мне влетало по первое число, но обычно оно того стоило. – Алекса сдвигается к краю кровати и закидывает руки за голову. – Ложись рядом, а то сидишь, как бедный родственник.
Очередная смена темы застает Даню врасплох, и он вздрагивает от ее предложения:
– Л…лечь рядом?
– Да. – Алекса вскидывает бровь. – Просто лечь, Даня. По глазам вижу, что ты уже нарисовал продолжение, но давай не будем торопить события. – Она томно улыбается.
– Что?! – Щеки обжигает от смущения. – Д…да я бы… никогда! Это же… – Не хватает слов и кислорода. Но после фразы Алексы навязчивые мысли шепчут: интересно, каковы на вкус ее губы? А что почувствуешь, если коснешься волос? Кожи…
– Успокойся, – смеется Алекса. – Я пошутила. Ложись, и я расскажу, почему сбегала из дома.
Даня поджимает губы и молча ложится на самый край кровати, рискуя свалиться. Между ними пропасть, но по неизвестным причинам все его чувства обостряются. Запах корицы становится удушающе-сладким, а дыхание Алексы – запредельно громким.
– Я из тех детей, которые любят доказывать родителям свою независимость. В первый раз я сбежала лет в четырнадцать. Отец тогда поднял на уши всю полицию, и к полуночи я была уже дома. А ведь мне всего лишь хотелось пожить пару дней у подруги… С тех пор мы с ней не общаемся. – Алекса буравит потолок отсутствующим взглядом. – Потом были десятки неудавшихся попыток, прежде чем отец сдался. Даже в Москву к маме сбегала. Так что семья не станет меня искать. Они подумают, что это моя очередная выходка, к тому же после смерти отца. – Она фыркает. – В последний раз я убегала примерно месяц назад. Жила у подписчицы почти неделю.
– Зачем ты это делаешь? – Даня зачарованно смотрит на сваленные в углу спальни картины, развернутые холстом к стене. Надо унести их отсюда.
Алекса пожимает плечами:
– Мой отец – средоточие власти. Диктатор во плоти. Был им… Иногда я шутила, что он – реинкарнация Гитлера, – шепчет она, и постепенно ее шепот превращается в шипение. – Я должна была быть идеальной во всем. Прическа и макияж. На фотографиях и в жизни. Он желал мне добра, но не видел, что творит на самом деле. И я начинала задыхаться. Поэтому сбегала. Благодаря этим моментам отдыха или тому времени, когда жила в Москве у мамы, я не свихнулась окончательно. Порой я даже мобильный с собой не брала. Собственно, как и в этот раз…
Даня зажмуривается, прогоняя из головы образ своей матери. Он прекрасно понимает Алексу.
– Звучит ужасно, но смерть отца – это избавление, – еще тише произносит Алекса. – Ты когда-нибудь думал о чьей-нибудь смерти вот так? Умер человек – и нет проблем.
В голосе Алексы звучит обреченность, словно ее слова – единственно возможная истина.