Проблема фейков в пространстве исторической памяти имеет глубокие корни. За столетия до эпохи современных информационных войн как отдельными лицами, так и целыми коллективами создавались разнообразные по виду, форме и качеству исполнения фальсификаты, призванные тем или иным образом «сконструировать» в глазах целевой аудитории желаемую для их создателей и заказчиков картину национальной реальности. Особое место среди таких «произведений» занимают подделки исторических документов и памятников письменности, поскольку именно этот тип фальсификатов обладает наибольшей семиотической нагрузкой и способен в доступной и развернутой форме донести до адресата такого «сообщения» целый комплекс данных, необходимых для формирования у него новых аспектов мировосприятия. Многие подделки такого рода продолжают оказывать влияние на массовое сознание нашего общества вплоть до настоящего времени, являясь объектом непрекращающихся псевдонаучных спекуляций и мощным инструментом манипулятивного воздействия на общественные массы со стороны разнообразных социально-политических сил.
Впрочем, «правка» исторической реальности под решение сиюминутных политических задач возможна не только с помощью фальсификатов. «Истинное лингвоисторическое знание, немыслимо без того, что составляет его фундамент и остов – без достоверных фактов, извлекаемых из исторических источников, прежде всего из письменных документов, – будь то летопись, государственный акт, письмо, мемуары. – пишет В.Н. Базылев. – Со временем они утрачивают свое значение с точки зрения задач, решавшихся в момент их создания, но тогда они становятся фрагментом ретроспективной социальной памяти, помогают сохранять этническую идентичность» [Базылев 2010: 9-10]. Но, как известно, даже достоверные факты, извлекаемые из исторических источников, зачастую можно весьма убедительным, но не имеющим отношения к истине образом интерпретировать – причем делать это сознательно. И результатом недобросовестной интерпретации (вернее, намеренного искажения) фактического базиса становится создание фейка – тем более опасного, что в его основе лежит не только и не столько фантазия фальсификатора. Такие фейки в случае их массового тиражирования вполне способны корректировать пресловутую ретроспективную историческую память, формируя в национальном сознании необходимые фальсификатору взгляды на прошлое – и, соответственно, настоящее – родной страны. В этой связи И.Б. Орлова справедливо замечает: «Усвоенное мифологизированное знание создает вымышленную реальность, которая заменяет симпатию – ненавистью, признательность – претензиями, дружбу – враждой. (…)
Историческое знание, сконструированное с заданной стратегической целью при помощи специально отобранной информации, влияет на эмоции, мотивы, мышление и поведение тех, на кого оно направлено. Развитие современных информационных технологий, мобильной связи, Интернета качественно изменили источники и условия формирования знания, увеличили возможности контроля за ходом социальных процессов и действиями людей, слежения не только за их поведением, но и за умонастроениями, за общественными организациями, массовыми движениями» [Орлова 2017: 68].
Ярким примером описываемых практик является Россия. В одних случаях цель таких фейков – конструирование мифа о существовании в прошлом страны некоего «золотого века», связанного с небывалым и исключительным ее благополучием, утраченным вследствие происков внешних и/или внутренних врагов. В других же случаях, наоборот, различные по форме и содержанию фейки создаются для подтверждения идеи о перманентной, исторически закрепленной несостоятельности нашей страны как успешного и развитого государства. Внушающий тревогу факт состоит в том, что последняя точка зрения, насколько мы можем судить, активно поддерживается весьма значительным числом представителей разных общественных слоев, которые, придерживаясь распространенной в западном мире наднационально-индивидуалистической ценностной модели, искренне полагают, что в России ничего хорошего никогда не было и быть не может.
При этом, как нам представляется, в описываемой ситуации нередким является феномен, который можно условно обозначить как разновекторную историко-идеологическую инверсию. Последняя состоит в том, что националисты-«русофилы» посредством обращения к «истинным корням» русской истории создают основу для реализации своих социокультурных и политических амбиций в настоящем; прозападно же настроенные «космополиты» в процессе обоснования своего негативного отношения к актуальной для России общественно-политической и экономической системы готовы к ревизии ее прошлого в отрицательно-нигилистическом ключе.
Подобную дифференциацию указанных направлений мифологизации образов России – националистического и глобалистского – можно, на наш взгляд, считать своеобразной итерацией давнего спора славянофилов и западников. Правда, в отличие от соответствующих дискуссий XIX – ХХ вв., ведущихся преимущественно в различных по уровню и направлению кругах русской интеллигенции, конфликт указанных мировоззрений затрагивает гораздо более широкие общественные слои и в большей мере походит на столкновение верований, нежели противостояние обоснованных социокультурных позиций. Особенности формирования и восприятия мифологизированной картины истории России, конструируемой представителями данных направлений с использованием разнообразных инструментов фальсификации, мы и рассмотрим в настоящей статье.
От православной империи к просвещенному язычеству
Крушение советской государственной системы, как известно, повлекло, помимо катастрофического по своим масштабам политико-экономического кризиса, и мощнейший идейно-ценностный кризис. Провозгласив свободу слова и вероисповедания (и одновременно взяв курс на радикальную десоветизацию), новая власть фактически не предложила свой вариант приемлемой для большинства населения общественно-философской системы, в качестве которой в Российской империи выступало православие, а в СССР – марксистко-ленинское учение. «Вместо советской идентичности пришла российско-гражданская идентичность. Поиски приемлемой формы осложнялись тем, что прежние формы устарели, а новые не найдены» [Никитина 2017: 2596]. Этот факт способствовал активному развитию значительного по объему конгломерата разномастных социально-политических и религиозных течений, в том числе (что в таких случаях неизбежно) националистического характера. Поиск собственной «великой национальной идеи» приобретает особую остроту в кризисные для страны моменты, когда требуется веский стимул для сплочения общества перед лицом глобальных проблем. Исключением в данном случае не стали и общественные круги бывшей РСФСР, в которых поиск «русской идеи» можно с определенной долей условности связать со следующими направлениями:
1. «Православно-имперское» направление – обращение к идее реставрации в России имперского (самодержавно-монархического) государственного устройства [Ларионов 2007; Малинова 2008], реализуемого на основе православной культуры; при этом сторонники возрождения монархии могут принадлежать к разным православным конфессиям – РПЦ, РПЦЗ, РКЦИПХ и др. [Кузьмин 2011: 115].
2. Условно-коммунистическое направление – стремление к ликвидации «несправедливого» капиталистического строя и либо возвращение к социалистической модели государственного устройства на территории РФ (или, шире, восточнославянских стран бывшего СНГ), либо создание некоей новой вариации этой модели. В число представителей данного направления мы не включаем радикальные политические движения анархистского или профашистского характера.
3. «Языческо-славянофильское» («русистское») направление – разработка идеи построения нового русского государства посредством обращения к культуре и религии предков-славян; при этом российские неоязычники «являются по преимуществу «русистами», выступающими за образование русского государства, хотя и уступающего по территории имперскому проекту, но не включающего в себя территории, компактно населенные «некомплиментарными» нерусскими народами» [Кузьмин 2011: 116].
Антагонистический характер идеологических доктрин указанных направлений очевиден. Вместе с тем в их основе можно выделить один общий основополагающий аспект. И апологеты имперской государственной формации, и русисты-социалисты, и неоязычники при конструировании своей модели возрождения России используют одинаковый историко-культурный подход. Он в той или иной мере предполагает отрицание принятых в современной исторической науке взглядов на пути развития нашей Родины и моделирование своей собственной – естественно, самой истинной – картины ее прошлого. Для достижения искомого результата всеми указанными «русофилами» применяются различные приемы информационной манипуляции:
– формирование специальным образом отобранной источниковой базы защищаемой теории;
– ревизия имеющихся исторических данных в соответствии с основополагающими аспектами данной теории;
– активная дискредитация в глазах общественности тех позиций официальной науки (или конкурирующих версий «исторической истины»), которые противоречат создаваемой «альтернативной реальности»;
– привлечение сомнительных или даже поддельных источников исторической информации (археологические находки, рукописи и т. д.) и т. д.
Таким образом достигается ключевая цель всех перечисленных «русофилов» – создание мифологизированной, отредактированной в псевдопатриотичеком ключе с определенным социокультурным уклоном национальной истории. К сожалению, соответствующие процессы активно продолжаются и в наши дни, реализуясь на основе уже сформированной к текущему моменту более-менее прочной идейно-источниковой базы – своей в каждом из рассматриваемых случаев. «Актуальность темы исторических фальшивок состоит… в том, что почти все националистические движения в России и на постсоветском пространстве обзавелись собственными версиями национальных историй, собственным взглядом на российское прошлое и роль своих предков в мировых процессах» [Петров, Шнирельман 2011: 9].
Здесь необходимо сделать следующую оговорку. Называя тех или иных сторонников вышеописанных движений «русофилами», мы отнюдь не желаем оскорбить людей, искренне любящих нашу Родину, ее историю и культуру. Речь в данном случае идет именно о представителях определенных шовинистически настроенных слоев русского общества, которые в стремлении обосновать идею «русской исключительности» готовы поддерживать и повсеместно тиражировать создаваемые недобросовестными исследователями мифы, дискредитируя таким образом по-настоящему великую русскую историю. Добавим, что, по нашему личному мнению, любой человек – и ученый в том числе – в первую очередь является гражданином своей страны, долг которого – стараться в меру своих знаний и умений поддерживать честь и достоинство ее флага. Одним из способов реализации данной задачи является выявление и разоблачение неэтичных, мошеннических по своей сути попыток сыграть на национальных чувствах сограждан за счет создания и распространения любых фейков, связанных с прошлым и настоящим Отечества.
Рассмотрим основные механизмы создания фейковых картин исторического прошлого России, характерных для каждого из вышеуказанных нами направлений националистической мысли.
«Имперцы» и «социалисты». Мы не случайно рассматриваем данные направления одновременно. В обоих случаях в фокусе мифологизации оказываются более-менее конкретные периоды русской истории (царская Россия примерно XVIII – начала XX вв. у «имперцев» и время существования СССР у «социалистов»). История обоих периодов достаточно детально исследована и описана, отражена в колоссальном по объему комплексе материальных свидетельств (включая письменные – государственные и частные документы, воспоминания современников и т. д.), представлена в бесчисленном количестве произведений искусства. В этой связи одним из ключевых инструментов создания нужного образа «светлого прошлого» – что у почитателей имперского наследия, что у сторонников советской модели – является манипулирование известными историческими данными: акцентирование внимания целевой аудитории на тех сведениях, которые свидетельствуют в пользу конструируемой картины, замалчивание или ревизия в положительном ключе «порочащей» информации, очернение идеологических оппонентов и т. д.
Так, в случае с формированием образа великой русской империи его конструкторами создается картина восточнославянского «Третьего Рима», государственная жизнь которого в той или иной мере определяется в контексте классической уваровской формулы «православная вера – самодержавие – народность». Гибель этого исполина, разумеется, обусловлена не рядом просчетов во внешней политике Николая II, а также объективно назревших внутренних проблем социально-политического и экономического характера, но происками неких врагов (в первую очередь «проклятых большевиков») [см., например: http://monpartya-mos.ru/recent/history/]. Необходимо отметить, что идея о практически полном благополучии царской России до начала «большевистской смуты» поддерживается не только непрофессионалами (хотя среди них порой встречаются и знаменитые люди – например, покойный И. Тальков), но и крупными специалистами в области исторической науки – например, В.И. Мироновым и его учениками [Миронов 2003, 2010].
Пропаганда идеалистического взгляда на историческую сущность российского монархизма является для соответствующих правых политических движений одним из краеугольных камней их программ преобразования России [http://monpartya-mos.ru/].
В случае «социалистов» моделируемая картина практически идентична, только место Третьего Рима в ней занимает Советский Союз со своими социально-экономическими и политическими особенностями государственного устройства; при этом в качестве идеального руководителя в данном случае нередко позиционируется И.В. Сталин. Именно возврат к соответствующему «золотому эталону» сторонниками рассматриваемой концепции рассматривается как эффективный вариант решения актуальных социально-экономических проблем, ср.: «Контрпродуктивные результаты «реформаторской» политики «вашингтонского консенсуса» ставят на повестку дня вопрос о разработке новой стратегии социально-экономического и политического развития России. Практика показывает, что в обществе возрастает запрос на «левый поворот», на переход нашей страны на путь социалистического развития. Так, результаты проведённых в начале 2016 года социологических опросов показали, что 52 % россиян отдаёт предпочтение Советской модели развития. В свою очередь, полгода назад социологи, проведя опросы населения, выяснили, что более 70 % граждан Российской Федерации дают позитивную оценку Иосифу Виссарионовичу Сталину. Между прочим, это является серьёзным доказательством стремления народа к переходу к социализму, к проведению Ресоветизации» [Чистый 2019: https://msk.kprf.ru/2019/10/01/126369/].
Причины подобного отношения (как и в случае с Российской империей) вполне очевидны: в этот период военные, научные и др. достижения нашей страны были значительны, а ее международный авторитет очень высок. Вместе с тем очарование образа непобедимой сверхдержавы не позволяет его поклонникам объективно взглянуть на целый комплекс серьезных проблем, которые, накапливаясь, в итоге привели к ее краху. Конструируемая «социалистами» модель «идеального» СССР базируется на таких понятиях, как «стабильность», «социальные гарантии», «военная мощь» и т. д. Трагические события, сопровождающие становление советского государства, ошибки и просчеты его руководства на различных этапах исторического развития либо позиционируются как заведомо преувеличенные либеральной пропагандой, либо вообще отрицаются [Мазур 2019].
Насколько мы можем судить, благодаря обилию существующих исторических свидетельств, сторонники «имперской» и «социалистической» модели идеального исторического прошлого России в ходе аргументации своей позиции редко прибегают к помощи откровенных исторических подделок – в их активной эксплуатации просто нет необходимости в условиях, когда достаточно и грамотного оперирования существующими фактами.
Представители неоязыческого направления. Наиболее интересной в плане богатства и разнообразия применяемых инструментов мифологизации является, по нашему мнению, неоязыческая концепция русской истории. Ее суть достаточно точно описывает Н.И. Шнирельман: «Неоязыческая концепция исходит из того, что наиболее блестящие страницы в русской истории были написаны задолго до X в., т. е. в эпоху, которая не оставила почти никаких письменных свидетельств об истории славян, не говоря уже о «руси»» [Шнирельман 1998: 3]. Следовательно, в этом случае русская цивилизация, по мнению авторов разнообразных теорий о великой дохристианской Руси (Фоменко А.А., Чудинова В.А., Носовского Г.В. и мн. др.), насчитывает в совокупности больше 2000 лет [Чудинов 2006; Фоменко, Носовский 2012 и т. д.]. Соответственно, в отличие от «имперцев» или «социалистов», неоязычникам одновременно и сложнее, и проще конструировать свою версию «истинной» судьбы нашего Отечества. Сложнее – потому, что, как было указано выше, современная наука не располагает необходимым набором фактов, способным подтвердить теорию о существовании до X в. великого русского языческого государства; легче – потому, что «это-то и открывает значительный простор для самых изощренных фантазий, для «изобретения прошлого» [там же].
Однако пресловутое «изобретение» все же требует определенного, четкого и недвусмысленного источникового фундамента, без которого любые концепции неоязыческого толка будут иметь, по большей части, декларативный характер. Поэтому, в отличие от своих коллег по «имперскому» и «социалистическому» направлениям альтернативной истории, адепты неоязычества в процессе моделирования собственных теорий славянского этногенеза активно прибегают к помощи фальсификатов. Классическим примером последних является знаменитая «Велесова книга», чья поддельность уже неоднократно была доказана крупными специалистами в области филологии [Лихачев 1988; Зализняк 2011]. Однако апологеты неоязыческой концепции продолжают отстаивать тезис об истинности книги либо, как вариант, о сомнительном характере доказательств ее поддельности [см., например: https://ladaria.livejournal.com/2314601.html; https://proza.ru/2008/01/16/585].
Впрочем, фундамент образа исторического прошлого, создаваемого в неоязыческом ключе, вполне удачно формируется и с помощью других инструментов мифотворчества, включая различные варианты искажения и дополнения исторических фактов, агрессивную публичную риторику и т. д. Отсутствие достаточного массива археологических и письменных источников, позволяющих с безусловной достоверностью восстановить пантеон древних славян, содержание и алгоритм реализации славянских языческих обрядов, не является для них непреодолимым препятствием. Так, вопрос о составе пантеона славянских языческих богов решается путем обращения к данным научных исследований популярных в среде «родноверов» трудов Б.А. Рыбакова и его учеников, а также публицистических работ апологетов неоязычества (например, А.А. Добровольского). Создаваемые в результате такого своеобразного синтеза теории позволяют сторонникам «родноверия» procul dubio включать в число «исконных богов» сомнительные по происхождению и изначальному значению объекты (например, Род, чей статус как реального божества оспаривается одними учеными [Клейн 2004] и подтверждается другими [Козлов 2017]).
Недостаток теоретической базы обрядового характера «русофилы»-неоязычники достаточно легко могут восполнить за счет использования элементов других, даже очевидно неславянских по происхождению религиозно-духовных практик: «…Непременным компонентом многих учений становится активное заимствование элементов целого ряда верований, которые не являются автохтонными для рассматриваемых направлений. В этот список попадают восточные философские учения, африканские и южно-американские шаманские практики, греческие мистериальные традиции. Трансформация базовых категорий и образов в границах учений в ходе заимствования осуществляется по принципу «новое – это хорошо забытое старое», когда легитимация происходит за счет фальшивых утверждений об автохтонной природе феномена» [Рязанова, Цолова 2015: 102].
Стоит отметить, что попытки вести с апологетами неоязыческих движений аргументированную дискуссию в большинстве случаев, как свидетельствует опыт общения с ними (в том числе и наш личный), обречены на провал. Мнению признанных ученых в сфере истории и лингвистики (В.Л. Янина, А.А. Зализняка и др.) они противопоставляют позицию своих «кумиров»; указаниям на декларативный и нередко откровенно нелогичный характер теоретических основ их воззрений противопоставляются аргументы, так или иначе связанные с тезисом о несовершенстве фактического фундамента официальной исторической науки или с конспирологическими теориями, суть которых сводится к идее «евреи все выдумали».
Комплекс причин, обусловивших популярность неоязыческой националистической концепции, в общих чертах тот же, что и в случае «имперского» и «социалистического» направлений (см. выше). При этом мы считаем возможным выделить и такие факторы популярности, как:
– относительная новизна неоязыческой идеологии по сравнению с другими (коммунистической и традиционной православной) идеологическими системами, что делает ее более привлекательной для молодежи;
– удобство языческих верований в плане их адаптации к повседневным человеческим потребностям, отсутствие в них требований к самоотречению в «этой» жизни во имя построения «прекрасного коммунистического далека» или познания Бога в грядущем посмертии.
Ряд исследователей указывают на еще один идейный аспект рассматриваемого идеологического направления – условная легитимизация в рамках неоязыческих концепций ксенофобских идей и установок [Верховский 1999; Жуколина 2015]. Данный аспект, разумеется, в принципе характерен для любого националистического движения, однако в случае с различными вариантами рассматриваемой концепции он получает дополнительное («историческое») обоснование.
В силу всех перечисленных обстоятельств для сторонников идеи возвращения к «вере предков», как правило, не характерен критический подход к основам своего учения (основы которого, кстати, значительно различаются от группы к группе). Между тем, мы считаем возможным сказать, что в случае неоязыческого направления в конструировании национального мифа конечным результатом является – как бы парадоксально это ни звучало – создание синтетической идеологии, с подлинно славянскими корнями имеющей крайне мало общего. Говоря образно, славянство в данном случае – это своеобразный культурный декор, идеологическая обертка a la russe, «искусственно создаваемая городской интеллигенцией из фрагментов древних локальных верований и обрядов с целью «возрождения национальной духовности» [Шнирельман 1998: 78].
Очевидно, что стремление к «обретению» великого прошлого (языческого, царско-империалистического, социалистического) возникло, с одной стороны, как попытка поиска национальной идентичности в кризисном настоящем, с другой – как ответ на рост популярности в нашей стране антирусской прозападной идеологии с ее нигилистическим отношением к любым национальным достижениям. Вместе с тем, по нашему субъективному мнению, моделирование и внедрение в массовое сознание соответствующих мифологизированных картин является порочным способом решения указанных проблем, причем с любой точки зрения: сугубо научной, социокультурной, морально-этической и др. В конечном счете, данный способ не имеет никакого отношения к. подлинному патриотизму, который, как известно, проявляется в готовности любить свою родину вне зависимости от особенностей ее исторического развития. Зато подобный подход создает благоприятную почву для всевозможных конспирологических и тенденциозных националистических теорий о «правильной» истории России, в которой присутствовала «древнейшая ведическая культура», не было факта татаро-монгольского ига, отсутствовали объективные причины для революций, etc. [см., например: Павлищева 2013; Прокопенко 2017; Шляхторов 2018].
Более того, попытки создания принципиально новой, «благообразной» истории России бессмысленны по самой своей сути, поскольку реальная история нашего народа – при всех горьких ее страницах – не нуждается в приукрашивании. В этом плане мы полностью разделяем точку зрения А.А. Зализняка, отмечавшего: «Надо заметить, что потребность в таких версиях обычно возникает у представителей тех народов, которым в ходе истории приходилось страдать от притеснений со стороны более могущественных соседей и которым нужны какие-то дополнительные моральные опоры для самоутверждения. И весьма прискорбно видеть подобный эффект у российских авторов, у которых, казалось бы, нет оснований для комплекса неполноценности, коль скоро Россия уже много столетий представляет собой сильное и независимое государство» [Зализняк 2009: 44].
Проблема всех рассмотренных направлений альтернативно-исторической мысли состоит в том, что они, в конечном счете, служат идеологической основой для достижения сугубо политических целей и задач, гипотетическая реализация которых, как свидетельствует мировой исторический опыт, может привести к крайне печальным последствиям для будущего нашей страны.
Исторический нигилизм как инструмент политической борьбы
Противоположностью взглядам представителей различных националистических воззрений является позиция космополитически настроенных представителей русского общества. По мнению последних, великая история России – не более, чем сборник мифов, служащих орудием государственной пропаганды. Логика их рассуждений проста: государству, которое не может обеспечить своим гражданам безбедную (по западным меркам) жизнь, остается только прибегать к тиражированию образов славных побед в прошлом как своеобразному инструменту реабилитации безрадостного настоящего. Идеалом таких людей являются страны (как правило, западные – вроде Германии, Швейцарии, Канады и т. д.) со сравнительно высоким уровнем благосостояния населения, на социально-политическое и экономическое устройство которых, по мысли «западников», и необходимо равняться без оглядки на специфику собственных путей культурно-исторического развития. В этой связи все факты, которые могут свидетельствовать в пользу сложившегося национального общественно-политического и социально-ценностного уклада, подвергаются ими ревизии в негативно-оценочном ключе. Как отмечает в этой связи С.И. Бажов, «западникам… крайне сложно, а порой и невозможно адекватно реагировать на ряд тем, относящихся к проблемам национальной идентичности, внешнеполитической и внешнеэкономической деятельности, вопросам национальной обороны, национальной культурной почвы, национальных культурных традиций и т. д.» [Бажов 2009: 49]. Свое неприятие указанных понятий «западники» склонны оправдывать стремлением к объективности, к независимому от влияния государственной пропаганды взгляду на те или иные исторические события. При этом объектом самой беспощадной критики становятся наиболее значимые для русского менталитета события и лица, удар по которым нацелен на деконструкцию ключевых культурно-исторических основ нашего государства – такие, например, как Великая Отечественная война (см. ниже). Инструментами построения «демифологизированной» истории России в случае «западников», как правило, являются уже известные приемы информационной манипуляции:
1. Односторонне-отрицательный отбор (либо соответствующая интерпретация) фактов и источников, связанных с ключевыми историческими процессами и личностями в истории России. В этой связи, например, сотрудничество между Россией и нацистской Германией в 30-х гг. расценивается как недопустимый акт поддержки советским государством опаснейшего внешнеполитического врага; при этом, однако, не учитываются те довольно значительные выгоды, которые получал СССР от такого сотрудничества, зато переоценивается значение поддержки нашим государством гитлеровского военно-промышленного и кадрового комплекса [см., например: Дьяков 1992].
Считаем целесообразным отметить, что в некоторых случаях результатом пристрастно-критического подхода к отечественной истории и связанным с ней фактам и явлениям становятся откровенно курьезные ситуации. Так, например, Г.Х. Попов, рассуждая о специфике восприятия советским массовым сознанием такого ключевого для ВОВ события, как битва за Москву, следующим образом трактует строки знаменитой песни Б. Окуджавы «Нам нужна одна победа»:
«Популярнейшей песней брежневских времен была та, в которой постоянно повторяли припев: "…нам нужна одна победа, одна на всех – мы за ценой не постоим". И мы пели ее, не вдумываясь в чудовищный смысл этих слов. Что это за готовность – платить чем угодно и сколько угодно? (…) Ну, пьяная купеческая лихость еще может бахвалиться: заплачу любую цену! Но ведь там речь идет о деньгах. А тут – о жизнях миллионов людей: отцов, братьев, сыновей…» [Попов 2001: https://www.mk.ru/editions/daily/article/2001/11/28/101057-pravdu-tolko-pravdu-vsyu-pravdu.html]. Аналогичную оценку можно встретить у некоторых пользователей Рунета: «У Германии не было такого ресурса, как ленд-лиз. Япония не вступила в войну, а Германия воевала в Африке. А про людей ты прав. Для сталина это было пушечное мясо. И песни соответствующие – за ценой не постоим» [https:// www.youtube.com/watch?v=zIcS5HQWCvI&list=PLCzh1i6XV-ann UdZi3hSwOmZVQVPuvmo1&index=10]. Таким образом, слова о готовности советских солдат пожертвовать всем ради общей победы расцениваются как бравада в духе тезиса о «закидывании немцев трупами», как бездумное одобрение бессмысленных человеческих жертв. Абсурдность подобной трактовки, на наш взгляд, не требует комментариев.
2. Признание фальсификатом того или иного значимого объекта материальной этнической культуры. Классическим примером данного явления можно считать теорию о фейковой природе «Слова о полку Игореве» как памятника древнерусской письменности [см., например: Костин 2014].
3. Пересмотр ключевых для национального сознания исторических событий и персон, направленный на преуменьшение или даже инфернализацию роли и места России в европейской и мировой истории. В качестве примера можно привести многочисленные попытки популяризации версии о равнозначной роли Германии и СССР в развязывании Второй Мировой войны [см., например: Афанасьев 1996; Попов 2001; Суворов 2003]. Показательны в этом плане слова Ю.Н. Афанасьева, утверждавшего, что Отечественная война суть «всего лишь сталинская версия, на самом деле это была схватка двух тиранов» [Афанасьев 1996: 28].
Элементом рассматриваемого вида информационной манипуляции, по нашему мнению, являются и попытки дегероизации ключевых участников событий нашей истории. В качестве иллюстрации можно привести, например, попытки «развенчать» личность М.И. Кутузова, чьи полководческие таланты представляются как результат мифотворческой деятельности советских историографов [Понасенков 2003: 60].
В своей критике «национальных исторических мифов» наши искатели горькой истины нередко предпочитают опираться либо на зарубежные исторические источники (очевидно, полагая их более непредвзятыми), либо на труды исследователей-«разоблачителей» вроде небезызвестного В. Суворова. Так, наш личный опыт общения с некоторыми современными «космополитами», не чуждыми исторической науке, демонстрирует, что разоблачительная модель истории средневековой Руси может строиться ими на основе не древнерусских, а, например, польско-литовских летописей. Хотя последние вряд ли можно считать источником безупречно объективным: «Осуществлявшаяся на протяжении нескольких веков последовательная «инкорпорация» русских земель в состав Польши и Литвы должна была получить достаточно мощное историческое обоснование» [Карнаухов 2011: 4].
Формирование негативного образа русской истории может реализовываться и не вполне осознанно. Нередко в своем отношении к тем ли или иным объектам культурного наследия представители русской интеллигенции исходят из антагонистических интенций по отношению к поддерживаемым официальной властью взглядам. Укоренившееся еще с XIX столетия (пусть и не без причин) убеждение в априорной неискренности государственного руководства, в навязывании им широким массам только тех точек зрения, которые ему выгодны, приводит к парадоксальным результатам: исторические памятники, чья подлинность аргументированно отрицается официальной наукой, могут восприниматься с гораздо меньшей долей скепсиса, чем подлинные. Руководящим в данном случае является все тот же откровенно конспирологический принцип «Властям правда не выгодна». И наоборот: в качестве фейка диссиденствующей интеллигенцией может восприниматься как раз-таки памятник письменности, чья подлинность официальной наукой более-менее установлена. Подобное происходило, например, со «Словом о полку Игореве»: «В силу традиционных свойств русской интеллигенции это обстоятельство делает для нее крайне малоприятной поддержку первой [точки зрения, согласно которой «Слово…» является подлинным произведением древнерусской письменности – Н.П.] и психологически привлекательной поддержку второй» [Зализняк 2008: 26]. Показательно, что в случае восприятия той же интеллигенцией теорий А.Т. Фоменко картина была прямо противоположная: «Сравни поразительно широкий успех в определенных кругах российского общества, который получила теория А.Т. Фоменко, провозгласившая подделку не просто одного какого-то сочинения, а тысячи документов и сочинений, на которых основаны наши представления о мировой истории» [Зализняк 2008: 28].
Результат тиражирования описываемых взглядов фактически один: конструирование негативной модели прошлого России, в котором, по сути, отсутствуют реальные социально-политические, культурные, научные, военные достижения. На наш взгляд, с точки зрения банальной целесообразности (если, конечно, речь не идет об исполнении конкретного политического заказа) подход «западников» к моделированию русской истории в корне непродуктивен: отрицание ее положительных аспектов, кроме удовлетворения сомнительного тщеславия («я – не кремлебот, я – носитель пусть неприятной, но истины»), не приносит пользы или материальной выгоды, зато способствует нивелированию собственной национальной идентичности и всех связанных с этим преимуществ; конструктивных же последствий подобная критика по определению иметь не может.
Заключение
Подытоживая все сказанное, отметим одну общую тенденцию, характерную что для «славянофилов», что для «западников». Суть ее состоит в их категорическом нежелании самостоятельно искать, изучать и критически осмыслять достоверные источники информации. На сегодняшний день, как известно, возможности информационно-технической среды позволяют получить доступ к ценнейшей данным-оригиналам или фотокопиям исторических документов, актуальным археологическим данным и т. д. Однако многие современные «правдоискатели» предпочитают опираться на вторичную информацию, полученную из непроверенных (а то и откровенно сомнительных) источников – например, статьи и видеоролики популярных сетевых блогеров, чья научная компетентность в исследуемых ими вопросах зачастую не выдерживает никакой критики. Готовность же современных «русофилов» и «западников» в борьбе за свои идеалы активно продуцировать и распространять фактически недостоверную (но зато свою!) версию истории родной страны, с неприкрытой агрессией отвергая любое сколь угодно обоснованное противоположное мнение, оптимизма не внушает. В плане всего сказанного представляется сложным не согласиться с мнением некоторых ученых, объяснявших популярность соответствующих теорий тем простым фактом, что «социальная база невежества обширна, а стремление большинства индивидов заменить научные знания и эксперименты своими желаниями неистребимы» [Дмитриев, Сычев 2014: 266].