В заключительной фазе возникает запрос на ответственное слово. Не только и не столько подконтрольное, сколько ответственное от того же 1 лица. Действительно, с введением длительного карантина в апреле, появились взвешенные оценки принятых решений как не только антикризисных, но и начала формирования институтов ближайшего будущего. Примерами могут служить публикации оценок событий В. Кузьминовым, В. Мау – ректорами ведущих российских университетов [Калюков, Доронов 2020]. Заслуживает внимание опыт Стратегического аналитического центра «Платформа» по реализации бесплатной общедоступности не только к данным регулярного мониторинга общественного мнения (с замерами 1–2 раза в неделю), но и к интерпретации полученных данных с точки зрения потерь и приобретений в кризис, запроса общества на новую социальную среду – как специалистами центра, так и с позиции квалифицированных экспертов из других общественных областей [Общество и государство 2020].
На фоне нарастающего запроса на ответственную информацию, примеров его реализации, безответственные, непродуманные решения некоторых инстанций, конкретных чиновников способны активизировать гражданскую требовательность, критику, политическое отторжение.
Отмеченные этапы, в большей степени, характеризуют публичный коронавирус-дискрурс о ситуации в стране и Москве в общероссийских медиа. В региональных медиа все те же этапы проходили в регионах с неким временным лагом, зависящим от развития ситуации в регионах. Характерно, что на стадии гнева обвинения адресовались Москве и москвичам (коронавирус как «московская зараза») [Московская зараза 2020], сельских жителей – «понаехавшим горожанам». Однако прослеживание этой «фрактальности» предполагает специальное исследование.
Показательны результаты аналитики Социологического антикризисного центра «Платформа», посвященной общественным реакциям на ситуацию, вызванную пандемией COVID-19, эмоциональному состоянию общества, ожиданиям, оценке эффективности предпринимаемых мер, а также прогнозированию развития событий. В ходе исследования аналитиков интересовали, прежде всего, оценка главных «спикеров кризиса», а также источники недоверия и доверия к транслируемой информации. Анализ показал, что за время пандемии ясно проявился новый формат функционирования медиа, в котором сетевые коммуникации дополняют, развивают, иногда оспаривают информацию официальных источников. В качестве главного источника информации 43 % опрошенных назвали федеральные телеканалы, а 57 % – социальные сети, причем 50 % опрошенных за период пандемии стали чаще читать новости в социальных сетях. При этом, официальные источники в СМИ для большинства опрошенных служат информационным поводом, нуждающимся в перепроверке, интерпретации, обсуждению, для чего используются сетевые площадки.
По данным на 6 июня 2020 года: 56 % опрошенных не доверяет официальной статистике о распространении коронавируса, а 68 % из них считают, что информация искажается намеренно. Согласно данным исследования, люди доверяют преимущественно не каналу, а конкретному источнику, личности и ее опыту, близкому и понятному аудитории – в отличие от дистантной позиции СМИ. Наибольший интерес и доверие (6,6–6.8 баллов из 10) в ситуации пандемии вызывал опыт очевидцев и врачей, непосредственно работающих с больными COVID-19, информация известных специалистов оценена в 6,4 балла, Президента – в 5,5, чиновников различного уровня – от 4,9 до 5,1. Поэтому свидетельство очевидца, комментарий блогера может быть более убедительным. При этом игнорирование в СМИ частных кейсов создает впечатление намеренного замалчивания, что ведет к росту недоверия, алармизма.
Ситуацию усиливало накопление информации о противоречивой статистике, колебаниях и ошибочных решениях властных инстанций. За разъяснениями официальных лиц о неэффективности масок на здоровых людях следовало введение масочного режима с угрозами санкций за его нарушение. Но таких санкций не последовало, а высшие чиновники и другие ньюсмейкеры публично представали на экранах без масок и с нрарушением социальной дистанции. Объявление о нерабочих неделях («каникулах») в начале эпидемии и снятие ограничений на ее пике. Самоизоляция, удаленный режим работы, закрытие кафе, парикмахерских, ремонтных сервисов, но безостановочная работа крупных предприятий с массовым пассажиропотоком к ним в переполненном общественном транспорте. К этому можно добавить стиль выступлений официальных спикеров, не способствующий эмпатии, которая столь важна в критической ситуации.
36 % опрошенных за период кризиса слышали больше критики власти за принимаемые решения, чем одобрения, и только 15 % – больше одобрения. И что особенно важно в контексте нашего рассмотрения – за время кризиса 27 % перестали доверять официальной информации в силу двух причин: противоречий в информационном поле и обиды на несправедливость принимаемых решений [Пазл доверия 2020: 8]. Но не менее дискомфортна и даже опасна трансляция сетевыми спикерами безответственной информации конспирологического типа, происхождении коронавируса, его опасности, способах лечения [Леонтьев 2020; Семенец 2020]. И все это на фоне того, что, по мере развития, событий фокус внимания и запрос на информацию смещался с самой болезни на общее понимание происходящего, на предстоящий период восстановления: люди хотят видеть и понимать перспективы (работы, учебы, досуга, возможности поездок), планировать жизнь свою и своих детей. И отсутствие внятных ответов – один из итогов обсуждения развития ситуации на июнь 2020 года [Пазл доверия 2020: 12–13].
Другими словами, именно безответственность транслируемой информации разрушала социальное доверие. Таким образом, результаты аналитики САЦ «Платформа», полученные ближе к спаду пандемии, в целом подтверждают наши выводы, сделанные на ее пике.
Все вышесказанное относится к симптоматике цикла (еще не завершенного на всех уровнях) переживания обществом глубокого стресса. Но в этом цикле выражается и более масштабный переход. Чрезвычайно показательна оценка ситуации, когда компетентные мнения уравниваются с мнениями инфлюенсеров, случайных людей и (псевдо)интеллектуалов, выраженная 24-летним журналистом Кириллом Фокиным «Есть ощущение, – пишет он, – что мы (в особенности молодые люди, мои ровесники и вокруг нас) прошли важный этап эмансипации интернетом и свободой слова: и теперь на смену необходимости «обрести голос» и высказать «мнение» должны прийти добродетели новые: умеренность в оценках и адекватность в суждениях.
«"Говорить!" – необходимо, особенно в условиях такой страны, как Россия-2020, но именно в ситуациях, близких к кризисным, познается ценность добровольного молчания. Сказать-то всегда есть что – вопрос в том, какой в высказывании смысл и кому оно сможет (если сможет) помочь» [Фокин 2020].
«Коронавирус заставил всех вспомнить, зачем нужны факты. От антипрививочников и от людей, верящих в полумифические методы лечения тяжелейших болезней, страдает медицинская безопасность целых обществ, страдает благополучие людей… Это не менее опасно, чем дискредитация демократических институтов… Информационные войны действительно близки к войне религий. А сейчас участвовать в них может каждый человек из своего дома. Поэтому нужны новые концепции, новые правила, новая этика, новые законы, переосмысление свободы слова» [Грозовский 2020].
У нас на глазах изменилась смысловая картина мира поколений, прошедших эмансипацию интернетом: в кризисной ситуации на смену необходимости высказать мнение приходит умеренность в оценках и адекватность в суждениях, ценность добровольного молчания. Свобода слова важна как слова ответственного, способного помочь, обезопасить. Речь о взятии ответственного слова. В этом плане полезным является использование полузабытого концепта парресии как свободного и ответственного высказывания и фигуры парресора.
За термином «парресия» (παρρησία, parrhēsía), происходящим от греческих корней πᾶν (все) и ῥῆσις (речь, высказывание), в античных и христианских дискурсивных практиках закрепилось применение к ситуации высказывания искреннего, откровенного и ответственного. Анализ этого концепта, проведенный М. Фуко [Фуко 2010a], показал, что герменевтика парресии позволяет вывести качества коммуникативного контента за рамки логических и трансцендентальных критериев истинности к прагматическим и этическим контекстам дискурсии. В этом случае акцент переносится с оценки истинности на отношение к истине, на феномен «взятия слова» и ответственности за высказанное, с учетом возможной негативной реакции – как отдельных адресатов, так и целых сообществ, гнев и возможные санкции.
В Античности парресия была связана с «изегорией» (равенством речи) и «изономией» (равным участием свободных граждан полиса в осуществлении власти). Благодаря этому парресор «брал слово» во всем контексте (политическом, экономическом, моральном, религиозном) жизни социума [Walzer 2017]. И для некоторых парресоров, как известно из случая с Сократом, это заканчивалось печально.
М. Фуко, заставший начало формирования современной сетевой коммуникации, отрицал возможность полноценной парресии в современном мире, в котором технологии коммуникации позволяют речи оторваться от истинности, делая речь все более безответственной. И расцветшие у нас на глазах вербальные и невербальные фейки, переполнившие медиа, вроде бы, это подтверждают. Поэтому, до самого последнего времени доминантной выступала характеристика паррессии как анахронизма «бесстрашной речи» (fearless speech), уместной в Античности, но не в современности, которой характерна свобода слова (freedom of speech). В этой связи, эти два концепта даже иногда противопоставляются друг другу на том основании, что для современного социума характерны институты либеральной демократии с ее фундаментальными правовыми гарантиями свободы слова и совести, как гарантиями человеческого бытия как такового. Дело даже доходит до альтернативы выбора между популистским авторитарным режимом с парресией и демократией со свободой слова [Karadut 2018], а претензии на парресию рассматриваются как угроза для свободы и равенства со стороны некоей привилегии немногих [Bejan 2017].